5. ИСКУССТВО СНОВИДЕНИЯ
На следующий день я был предоставлен самому себе все утро.
Я работал над своими заметками. В полдень я помог ла Горде
и сестричкам перевезти на машине обстановку из дома доньи
Соледад в их дом.
С наступлением вечера ла Горда и я сидели одни на обеденной
площадке . Некоторое время мы молчали. Я был очень уставшим.
Ла Горда нарушила молчание и сказала, что все они были слишком
самоуверенными с тех пор, как Нагваль и Хенаро ушли. Каждый
из них был поглощен своим особым заданием. Она сказала,
что Нагваль приказал ей быть бесстрастным воином и следовать
любому пути, какой ее судьба изберет для нее. Если бы Соледад
захватила мою силу, ла Горда должна была бы спасаться бегством
и попытаться спасти сестричек, а затем присоединить Бениньо
и Нестора, единственных двух Хенарос, которые остались бы
в живых. Если бы сестрички убили бы меня, она должна была
присоединиться к Хенарос, потому что сестрички больше не
нуждались бы в том, чтобы быть с ней. Если бы я не остался
в живых после нападения олли, а она осталась, то она должна
была покинуть эту местность и быть сама по себе. Она сказала
мне с блеском в глазах, что была уверена, что никто из нас
не выживет и именно поэтому она попрощалась со своими сестрами,
с домом и холмами.
- Нагваль сказал мне, что в случае, если ты и я выживем
после олли, - продолжала она, - я должна делать все для
тебя, потому что это будет мой путь воина. Именно поэтому
я вмешалась в то, что делал с тобой Бениньо вчера вечером.
Он давил на твою грудь своими глазами. Это его искусство
как выслеживателя. Перед этим ты вчера _в_и_д_е_л_ руку
Паблито, это тоже было частью того же искусства.
- Что это за искусство, Горда?
- Искусство выслеживателя. Это было предрасположением Нагваля
и в этом Хенарос являются его истинными детьми. Мы, с другой
стороны, являемся сновидцами. Твой дубль является _с_н_о_в_и_д_е_н_и_е_м_.
То, что она рассказала, было новостью для меня. Я хотел,
чтобы она разъяснила свои утверждения. Я сделал минутную
паузу, чтобы прочитать записанное мной и выбрать самый подходящий
вопрос. Я сказал ей, что прежде всего я хотел бы выяснить,
что она знает о моем дубле, а затем я хотел узнать об искусстве
выслеживания.
- Нагваль сказал мне, что твой дубль - это нечто такое,
что требует много силы для выхода, - сказала она. - он рассчитывал,
что у тебя может хватить энергии на то, чтобы выпустить
его дважды. Именно поэтому он настроил Соледад и сестричек,
чтобы они либо убили тебя, либо помогли тебе.
Ла Горда сказала, что я имел больше энергии, чем думал Нагваль,
и что мой дубль выходил три раза. По-видимому, нападение
Розы не было случайным действием, напротив, она очень хитро
рассчитала, что если она причинит мне вред, то я буду беспомощным,
это такая же уловка, которую пыталась применить донья Соледад
со своим псом. Я дал Розе шанс ударить меня, когда заорал
на нее, но она потерпела неудачу, пытаясь повредить мне.
Вместо этого вышел мой дубль и причинил вред ей. Ла Горда
сказала, что по словам Лидии, Роза не хотела просыпаться,
когда удирали из дома Соледад, поэтому Лидия стиснула поврежденную
руку. Роза не ощутила никакой боли и мгновенно сообразила,
что я исцелил ее, что дало им знать, что я истощил свою
силу. Ла Горда утверждала, что сестрички были очень хитрыми
и планировали выпустить из меня силу, для этого они настаивали
на том, чтобы я исцелил Соледад. Когда Роза осознала, что
я исцелил также и ее, она подумала, что я непоправимо ослабил
себя. Все, что им осталось сделать, это подождать Жозефину,
чтобы прикончить меня.
- Сестрички не знали, что когда ты исцелил Розу с Соледад,
ты также наполнился, - сказала ла Горда и засмеялась, словно
это была шутка. - именно поэтому ты имел достаточно энергии,
чтобы извлечь свой дубль в третий раз, когда сестрички пытались
взять твою светимость.
Я рассказал ей о видении доньи Соледад, съежившейся у стенки
своей комнаты, и как это видение сочеталось с моими осязательными
ощущениями и завершилось ощущениями вязкой субстанции на
ее лбу.
- Это было настоящее _в_и_д_е_н_и_е_, - сказала ла Горда.
- ты видел Соледад в ее комнате, хотя она была со мной недалеко
от дома Хенаро, а затем ты _в_и_д_е_л_ свой Нагваль на ее
лбу.
Здесь я ощутил необходимость перечислить ей детали всего
моего опыта, особенно возникшее у меня осознание, что я
действительно исцелил донью Соледад и Розу прикосновением
вязкой субстанции, которую я ощущал как часть самого себя.
В_и_д_е_т_ь_ эту вещь на руке Розы - было также истинным
в_и_д_е_н_и_е_м_, - сказала она. - и ты абсолютно прав,
что эта субстанция твоя. Она вышла из твоего тела и это
был твой Нагваль. Прикоснувшись к ней, ты втянул его обратно.
Затем ла Горда сказала мне, как будто разоблачая тайну,
что Нагваль приказал ей не раскрывать того факта, что поскольку
все мы имеем одну и ту же светимость, то если мой Нагваль
коснется одного из них, я не стану слабее, как было бы обычно
в случае, если бы мой Нагваль коснулся рядового человека.
- Если твой Нагваль касается нас, - сказала она, давая мне
легкий шлепок по голове, - твоя светимость остается на поверхности.
Ты можешь забрать ее снова и ничего не будет потеряно.
Я сказал ей, что мне представляется невозможным поверить
в суть ее объяснения. Она пожала плечами, словно хотела
этим сказать, что это ее не касается. Я спросил ее тогда
об ее употреблении слова"Нагваль". Я сказал, что
дон Хуан объяснил мне Нагваль, как неописуемый принцип,
источник всего.
- Разумеется, - сказала она. - я знаю, что он имел в виду.
Нагваль находится во всем.
Я указал ей с некоторой иронией на то, что можно так же
сказать противоположное - что тональ находится во всем.
Она тщательно объяснила, что здесь нет противоположения,
что мое утверждение правильно - тональ тоже находится во
всем. Она сказала, что тональ, находящийся во всем, обнаруживается
легко нашими чувствами, в то время, как Нагваль, находящийся
во всем виден только глазу мага. Она добавила, что мы можем
натолкнуться на самые диковинные виды тоналя и быть напуганными
ими, или потрясенными ими, или быть безразличными к ним,
потому что все мы можем обозревать эти виды. Вид Нагваля,
с другой стороны, требует специализированных чувств мага,
чтобы быть видимым вообще.
И тем не менее, как тональ, так и Нагваль присутствуют всегда
во всем. Поэтому магу свойственно говорить, что "смотрение"
состоит в обозрении тоналя, находящегося во всем, а "видение"
с другой стороны в обозрении Нагваля, также находящегося
во всем. Соответственно этому, если воин наблюдает мир,
как человеческое существо, то он смотрит, а если он наблюдает
его как миг, то он "видит", и то, что он "видит",
и следует, собственно говоря, называть Нагвалем.
Затем она повторила мне причину, которую уже сообщил мне
раньше Нестор, почему дона Хуана назвали Нагвалем, и подтвердила,
что я также являюсь Нагвалем ввиду фигуры, которая выходит
из моей головы.
Я захотел узнать, почему они называют фигуру, выходящую
из моей головы, дублем. Она сказала, что они думали, что
разыгрывали тайную шутку со мной. Они всегда называли эту
фигуру дублем, потому что она была по величине вдвое больше
того человека, который имел ее.
Нестор сказал мне, что эта фигура не настолько хорошая вещь,
чтобы иметь ее, - сказал я.
- Она ни хорошая, ни плохая, - сказала она. - ты имеешь
ее, и это делает тебя Нагвалем. Вот и все. Один из нас восьми
должен быть Нагвалем, и им являешься ты. Им мог бы быть
Паблито или я или кто-нибудь другой.
- Расскажи мне теперь, что такое искусство выслеживания?
- попросил я.
- Нагваль был выслеживателем, - сказала она и уставилась
на меня. - ты должен знать это. Он учил тебя, как выслеживать,
с самого начала.
Мне показалось, что она имеет в виду то, что дон Хуан называл
охотой. Он, безусловно, учил меня, как быть охотником. Я
рассказал ей, что дон Хуан показывал мне, как охотиться
и делать ловушки. Однако ее употребление слова "выслеживатель"
было более точным.
- Охотник просто охотится, - сказала она. - выслеживатель
выслеживает все, включая самого себя.
- Как он делает это?
- Безупречный выслеживатель может обратить все в жертву.
Нагваль говорил мне, что мы можем выслеживать даже собственные
слабости.
Я прекратил писать и попытался вспомнить, знакомил ли меня
дон Хуан когда-нибудь с такой новой возможностью: выслеживать
свои слабости. Я не мог припомнить, чтобы он когда-либо
описывал это такими словами.
- Как может человек выследить свои слабости, Горда?
- Таким же точно способом, как ты выслеживаешь жертву. Ты
разбираешься в своем установившемся порядке жизни, пока
не будешь знать все действия своих слабостей, а затем ты
приходишь за ними и ловишь их, как кроликов, в клетку.
Дон Хуан научил меня делать то же самое с моим распорядком,
но в русле общего принципа, что охотники должны осознавать
это. Ее понимание и применение было, однако, более прагматическим,
чем у меня.
Дон Хуан говорил, что любая привычка является, по существу,
"деланием" и что делание нуждается во всех своих
частях, чтобы функционировать. Если некоторые части отсутствуют,
делание расстраивается. Под деланием он подразумевал любую
связанную и осмысленную последовательность действий, другими
словами, привычка нуждается во всех своих собственных действиях,
чтобы быть живой деятельностью.
Затем ла Горда описала, как она выслеживала свою собственную
слабость
- чрезмерное едение. Она сказала, что Нагваль предложил,
чтобы она сначала занялась наибольшей частью этой привычки,
связанной с ее работой, как прачки; она всегда ела, когда
ее клиенты угощали ее, в то время как она ходила по домам,
разнося белье. Она ожидала, что Нагваль скажет ей, что делать,
но он только смеялся и высмеял ее, сказав, что стоит ему
сделать какое-нибудь замечание насчет того, что ей надо
сделать, как она будет сопротивляться, чтобы не делать этого.
Он сказал, что такова особенность человеческих существ:
они любят, чтобы им говорили что делать, но они еще больше
любят сопротивляться и не делать того, что им сказано, и
в результате, они вовлекаются в основном в ненависть к тому,
кто сказал им.
В течение многих лет она не могла ничего придумать, что
ей сделать, чтобы выследить свою слабость однако однажды
она сделалась такой больной и усталой от того, что она толстая,
что отказалась принимать пищу 3 дня. Это было начальное
действие, которое разрушило ее фиксацию. Затем у нее возникла
идея засунуть в рот губку, чтобы ее клиенты поверили, что
у нее испорченные зубы и она не может есть. Эта уловка сработала
не только с клиентами, которые перестали давать ей пищу,
но и с ней самой, поскольку она имела ощущение еды, когда
жевала губку. Ла Горда смеялась, когда рассказывала мне,
как она ходила везде с губкой, засунутой в рот, в течение
нескольких лет, пока ее привычка чрезмерного едения не разрушилась.
- Тебе нужно было только уничтожить свою привычку? - спросил
я.
- Нет. Мне нужно было научиться также есть, как воин.
- А как ест воин?
- Воин ест молча, медленно и понемногу за раз. Я привыкла
говорить, когда ела и ела очень быстро, и съедала огромное
количество пищи за один прием. Нагваль сказал мне, что воин
делает 4 глотка за один раз. Немного спустя он делает следующие
4 глотка и т.д.
Воин также совершает многомильные прогулки каждый день.
Моя слабость к еде никогда не позволяла мне делать прогулки.
- Как может человек выследить свои слабости, Горда?
Таким же точно способом, каждый день. Моя слабость к еде
никогда не позволяла мне делать прогулки. Я сломила ее тем,
что ела 4 глотка пищи каждый час и тем, что делала прогулки.
Иногда я ходила весь день и всю ночь. Так я согнала жир
с моих ягодиц.
Она засмеялась, вспомнив прозвище, которое ей дал дон Хуан.
- Но выследить свои слабости еще не достаточно для того,
чтобы утратить их, - сказала она. - ты можешь выслеживать
их с теперешнего момента до судного дня и это не дает никакой
разницы. Именно поэтому Нагваль не хотел говорить мне что
делать. В действительности, для того, чтобы быть безупречным
выслеживателем, воин должен иметь цель.
Ла Горда перечислила, как она жила день за днем прежде,
чем встретила Нагваля, не имея впереди никакой перспективы.
Она не имела ни надежд, ни желаний чего-либо. Однако возможность
есть всегда была доступна ей, по какой-то причине, которую
она не могла постичь. У нее каждый день было обилие еды
в ее распоряжении: фактически так много еды, что однажды
она весила 236 фунтов.
- Еда была единственной вещью, которой я наслаждалась в
жизни - сказала ла Горда. - кроме того, я никогда не считала
себя жирной. Я думала, что довольно привлекательна и что
люди любят меня такой, какая я есть. Все говорили, что я
выгляжу цветущей.
Нагваль сказал мне нечто очень странное. Он сказал, что
я имела огромное количество личной силы и благодаря этому
мне всегда удавалось получить еду от друзей, в то время
как мои домашние оставались голодными.
Каждый имеет достаточно личной силы для чего-нибудь. В моем
случае фокус состоял в том, чтобы оттолкнуть свою личную
силу от еды и направить ее к моей цели воина.
- А что это за цель, ла Горда? - спросил я полушутя.
- Войти в другой мир, - ответила она с ухмылкой, и сделала
вид, что собирается ударить меня костяшками пальцев по верхушке
головы, - способ, который использовал дон Хуан, когда думал,
что я индульгирую.
Света для писания больше не было. Я захотел, чтобы она принесла
лампу, но она объяснила, что очень устала и должна немного
поспать перед прибытием сестричек.
Мы пошли в переднюю комнату. Она дала мне одеяло, затем
укуталась в другое и мгновенно уснула. Я сел спиной к стенке.
Кирпичное ложе постели было жестким даже при наличии 4 соломенных
матов. Удобнее было лежать. Как только я сделал это, я уснул.
Я проснулся с невыносимой жаждой. Я захотел пойти в кухню,
чтобы выпить воды, но не смог сориентироваться в темноте.
Рядом с собой я мог ощущать ла Горду, завернувшуюся в одеяло.
Я тряхнул ее 2-3 раза и попросил ее помочь мне достать воды.
Она ответила невразумительным ворчанием. Видимо она так
глубоко спала, что не хотела просыпаться. Я встряхнул ее
снова и внезапно она пробудилась, только это была не ла
Горда. Тот, кого я тряс, заорал на меня грубым мужским голосом,
посылая меня к черту. Вместо ла Горды был мужчина! У меня
возник мгновенный и неконтролируемый страх. Я спрыгнул с
постели и побежал к передней двери. Но моя ориентация была
нарушена и в результате я оказался в кухне. Я схватил лампу
и как можно скорее засветил ее. В этот момент из уборной,
находящейся в задней части дома, вышла ла Горда и спросила
меня, в чем дело. Я нервно рассказал ей, что случилось.
Она тоже была слегка сбита с толку. Ее рот открылся и ее
глаза потеряли свой обычный блеск. Она решительно встряхнула
головой и это, кажется, восстановило ее алертность. Она
взяла лампу, и мы пошли в переднюю комнату.
В постели никого не было. Ла Горда засветила еще 3 лампы.
По-видимому, она была встревожена. Она велела мне оставаться
там, где я был, затем открыла дверь в их комнату. Я заметил,
что оттуда шел свет. Она закрыла дверь снова и сказала,
как само собой разумеющееся, что тревожиться нечего, что
это был пустяк, и что она собирается приготовить нам чего-нибудь
поесть. С быстротой и расторопностью буфетчицы она приготовила
еду. Она сделала также горячий шоколадный напиток с кукурузной
мукой. Мы сели друг напротив друга и ели в полном молчании.
Ночь была холодной. Было похоже на то, что собирается дождь.
Три керосиновые лампы, которые она принесла на обеденную
площадку, давали желтоватый свет, который был очень умиротворяющим.
Она взяла несколько досок, которые были сложены штабелем
на полу у стенки, и разместила их вертикально, засунув в
глубокий паз поперечной поддерживающей балки крыши. На полу
была длинная щель, параллельная балке, которая служила для
того, чтобы удерживать доски на месте. В результате получилась
передвижная стенка, которая окружила обеденную площадку.
- Кто был в постели? - спросил я.
- В постели рядом с тобой была Жозефина, кто же еще? - ответила
она, словно смакуя свои слова, а затем засмеялась. - Она
мастер на шутки вроде этой. На минуту я подумала, что это
был кто-то другой, но затем я уловила запах, который имеет
тело Жозефины, когда она устраивает одну из своих проделок.
- Что она пыталась сделать? Напугать меня до смерти? - спросил
я.
- Ты знаешь, что не являешься любимцем, - ответила она.
- Им не нравится, что их сворачивают с пути, с которым они
свыклись. Им очень жалко, что Соледад уезжает. Они не хотят
понять, что все мы должны покинуть эту местность. Похоже
на то, что наш час пробил. Я поняла это сегодня. Когда я
ушла из дома, я ощутила, что эти скудные холмы там вовне
делают меня усталой. Я никогда не ощущала этого вплоть до
сегодняшнего дня.
- Куда вы собираетесь уходить?
- Я еще не знаю. Похоже на то, что это зависит от тебя.
От твоей силы.
- От меня? Каким образом, Горда?
- Позволь мне объяснить. За день до твоего приезда сестрички
и я пошли в город. Я хотела найти тебя в городе, потому
что у меня было странное видение в моем _с_н_о_в_и_д_е_н_и_и_.
В этом видении я была в городе с тобой. Я видела тебя в
своем видении так же четко, как вижу тебя сейчас. Ты не
знал, кто я такая, но ты заговорил со мной. Я не могла разобрать,
что ты сказал. Я возвращалась к тому же самому видению три
раза, но я не была достаточно сильной в своем _с_н_о_в_и_д_е_н_и_и_,
чтобы выяснить, что ты говоришь мне. Я сделала вывод, что
мое видение говорит мне, что я должна пойти в город и ввериться
твоей силе, чтобы найти тебя там. Я была уверена, что ты
находишься в пути.
- Сестрички знали, зачем ты взяла их в город? - спросил
я.
- Я не сказала им ничего, - ответила она. - я просто взяла
их туда. Мы бродили по улицам все утро.
Ее утверждение ввергло меня в очень странное умонастроение.
Спазм нервного возбуждения пробежал по всему моему телу.
Я вынужден был на минуту встать и пройтись. Затем я снова
сел и сказал ей, что я в тот же день был в городе, и что
бродил по базарной площади всю вторую половину дня, разыскивая
дона Хуана. Она уставилась на меня с раскрытым ртом.
- Должно быть, мы разминулись, - сказала она и вздохнула.
- мы были на базаре и в парке. Мы сидели большую часть второй
половины на ступеньках церкви, чтобы не привлекать к себе
внимания.
Отель, в котором я остановился, был практически, рядом с
церковью. Я вспомнил, что долго стоял, глядя на людей на
ступеньках церкви. Что-то толкало меня изучать их. У меня
было абсурдное убеждение, что дон Хуан и дон Хенаро должны
быть среди этих людей, сидя, как попрошайки просто чтобы
удивить меня.
- Когда ты покинула город? - спросил я.
- Мы ушли около пяти часов и направились к месту Нагваля
в горах, - ответила она.
У меня тоже была уверенность, что дон Хуан ушел в конце
дня. Ощущения, которые я имел в течение всего эпизода разыскивания
дона Хуана, стали мне совершенно ясными. В свете того, что
она рассказала мне, я должен был пересмотреть свою позицию.
Я объяснял свою уверенность, что дон Хуан был там на улицах
города, как иррациональное ожидание, результат ряда моих
нахождений его там в прошлом. Но в городе была ла Горда,
действительно разыскивая меня, и она была существом, самым
близким по темпераменту к дону Хуану. Я все время ощущал
там его присутствие. Утверждение ла Горды лишь подтвердило
нечто, что мое тело знало без тени сомнения.
Я заметил нервный трепет в ее теле, когда я рассказывал
ей детали своего состояния в тот день.
- Что случилось бы, если бы ты нашла меня? - спросил я.
- Все изменилось бы, - ответила она, - для меня найти тебя,
значило бы, что я имею достаточно силы, чтобы двигаться
вперед. Поэтому я взяла с собой сестричек. Все мы - ты,
я и сестрички уехали бы вместе в тот же день.
- Куда, Горда?
- Кто знает? Если бы я имела силу найти тебя, то я имела
бы силу также узнать это. Теперь твоя очередь. По-видимому,
ты теперь имеешь достаточно силы, чтобы знать, куда мы должны
идти. Понимаешь, что я имею в виду?
В этот момент меня охватила глубокая печаль. Я более остро,
чем когда-бы то ни было, ощутил отчаяние от своей человеческой
непрочности и долговечности. Дон Хуан всегда утверждал,
что единственным средством, содержащим наше отчаяние, является
осознание нашей смерти - ключ к имеющейся у мага схеме вещей.
Его идея состояла в том, что осознание нашей смерти является
единственной вещью, которая может дать нам силу выстоять
тяжесть и боль нашей жизни и нашей боязни неизвестного.
Но он никогда не мог рассказать мне, как вынести это осознание
на передний план. Каждый раз, когда я спрашивал его, он
настаивал на том, что единственным решающим фактором является
мой волевой акт, иначе говоря, я должен сделать это осознание
свидетелей своих действий. Я думал, что я сделал это. Но,
столкнувшись с решимостью ла Горды найти меня и уехать со
мной, я осознал, что если бы она нашла меня в городе в тот
день, я никогда не вернулся бы к себе домой, никогда не
увидел бы снова тех, кто был мне дорог.
Я не был готов к этому. Я приготовился к смерти, но не к
исчезновению на оставшуюся часть моей жизни, будучи при
этом в полном сознании, без гнева и разочарования, оставив
позади лучшие свои чувства.
Я в большом затруднении рассказал ла Горде, что не являюсь
воином, достойным иметь тот род силы, который требуется
для выполнения такого действия, как оставить навсегда и
знать, куда идти и что делать.
- Мы - человеческие существа, - сказала она. - кто знает,
что ожидает нас или какого рода силу мы можем иметь.
Я сказал, что моя печаль от оставления вроде этого слишком
велика. Перемены, которым подвергаются маги, слишком радикальны
и слишком окончательны. Я пересказал ей то, что сказал мне
Паблито о своей невыносимой печали от утраты своей матери.
- Этими ощущениями питается человеческая форма, - сказала
она сухо. - я жалела себя и своих маленьких детей в течение
многих лет. Я не могла понять, как Нагваль может быть таким
жестоким, говоря мне сделать то, что я сделала: оставить
своих детей, разрушить и забыть их.
Она сказала, что ей потребовались годы, чтобы понять, что
Нагваль также должен был избрать оставить свою человеческую
форму. Он не был жестоким. Он просто больше не имел никаких
человеческих ощущений. Для него все было равно. Он принял
свою судьбу. Проблема с Паблито и со мной в этом отношении
состояла в том, что никто из нас не принял свою судьбу.
Ла Горда сказала с пренебрежительным видом, что Паблито
плакал, вспоминая свою мать, свою мануэлиту, главным образом
тогда, когда он должен был готовить себе еду. Она побудила
меня вспомнить мать Паблито такой, какой она была: старой
бестолковой женщиной, которая не знала ничего кроме того,
чтобы быть прислугой Паблито. Она сказала, что все они считают
его трусом потому, что он стал несчастлив от того, что его
прислуга Мануэлита стала ведьмой Соледад, которая могла
бы убить его, раздавив, как клопа.
Ла Горда драматически встала и склонясь над столом, пока
ее лоб почти не коснулся моего.
- Нагваль сказал, что у Паблито необычная судьба, - сказала
она. - мать и сын борются за одно и то же. Если бы он не
был таким трусом, он принял бы свою судьбу и противостоял
Соледад как воин, без страха и ненависти. В конце концов
наилучший победил бы и забрал все. Если бы победителем была
Соледад, Паблито должен был бы быть счастлив своей судьбой
и желать ей блага. Но только подлинный воин может ощущать
такого рода счастье.
- Как донья Соледад относится ко всему этому?
- Она не индульгирует в своих ощущениях, - ответила ла горла
и снова села. - она приняла свою судьбу с большой готовностью,
чем любой из нас. Прежде, чем Нагваль помог ей, она была
хуже, чем я, по крайней мере, я была молодой, она была старой
коровой, жирной и измученной и молила о приходе смерти.
Теперь смерть должна будет бороться, чтобы заявить свои
права на нее.
Фактор времени в преображении доньи Соледад был моментом,
который озадачивал меня. Я сказал ла Горде, что я помнил,
что видел донью Соледад не больше двух лет тому назад, и
она была такой же старухой, какую я всегда знал. Ла Горда
сказала, что в последний раз, когда я был в доме Соледад,
находясь под впечатлением, что это все еще дом Паблито,
Нагваль настроил их действовать так, словно ничего не изменилось.
Донья Соледад приветствовала меня, как она делала это всегда,
из кухни и я фактически не видел ее в лицо. Роза, Паблито,
Лидия и Нестор в совершенстве играли свои роли для того,
чтобы удержать меня от раскрытия их подлинной деятельности.
- Зачем Нагваль пошел на все эти хлопоты, Горда?
- Он берег тебя для чего-то такого, что еще не ясно. Он
намеренно держал тебя вдали от всех нас. Он и Хенаро велели
мне никогда не показывать свое лицо, когда ты был поблизости.
- Велели ли они то же самое Жозефине?
- Да. Она ненормальная и ничего не может с собой поделать.
Ей хотелось разыгрывать свои штучки с тобой. Она обычно
следовала за тобой недалеко и ты никогда не знал об этом.
Однажды ночью, когда Нагваль взял тебя в горы, она в темноте
чуть не столкнула тебя вниз в ущелье. Нагваль заметил ее
как раз вовремя. Она делает эти вещи не со злобы, а потому,
что они доставляют ей удовольствие. Это ее человеческая
форма. Жозефина будет такой, пока не потеряет ее. Я уже
говорила тебе, что все они шестеро немного недоделанные.
Ты должен понять это, чтобы не попасть в их сети. А если
поймаешься, не гневайся. Они не могут сдержать себя.
Она некоторое время молчала. Я заметил едва уловимый признак
трепета в ее теле. Ее глаза, казалось, вышли из фокуса,
а рот отвис, словно мышцы ее нижней челюсти опустились.
Я полностью ушел в наблюдение за ней. Она встряхнула головой
2-3 раза.
- Я только что видела кое-что, - сказала она. - ты в точности
такой же, как сестрички и Хенарос.
Она начала тихо смеяться. Я ничего не сказал. Я хотел, чтобы
она объяснила свои слова без моего понуждения.
- Все сердятся на тебя, потому что до них еще не дошло,
что ты не отличаешься от них, - продолжала она. - они смотрят
на тебя как на Нагваля и не понимают, что ты индульгируешь
своим способом точно так же, как они индульгируют по-своему.
Она сказала, что Паблито ноет, и жалуется, и играет слабовольного
человека. Бениньо играет застенчивого человека, который
не может даже открыть глаза. Нестор играет мудреца, того
кто все знает. Лидия играет крутую женщину, которая может
сокрушить взглядом кого угодно. Жозефина была ненормальной,
на которую нельзя положиться. Роза была раздражительной
девушкой, которая терзает москитов, кусающих ее. А я был
дураком, который приехал из Лос-Анжелеса с блокнотом и кучей
нелепых вопросов. И все мы любили вести себя так, как мы
это делаем.
- Я была раньше толстой зловонной женщиной, - продолжала
она после паузы. - я не обращала внимания на то, что другие
пинали меня, как собаку. Это была моя форма.
Я должна буду рассказать всем, что я _у_в_и_д_е_л_а_ относительно
тебя, чтобы они не ощущали раздражения от твоих действий.
Я не знал, что сказать. Я ощущал, что она была неопровержимо
права. Для меня существенным фактором не столько безошибочность
ее утверждений, сколько тот факт, что я сам был свидетелем
того, как она пришла к своему неоспоримому заключению.
- Как ты увидела все это? - спросил я.
- Оно просто пришло ко мне, - ответила она.
- Как оно пришло к тебе?
- Я ощутила ощущение _в_и_д_е_н_и_я_, пришедшее на верхушку
моей головы, а затем я знала то, что рассказала тебе.
Я настаивал, чтобы она описала мне каждую деталь ощущения
в_и_д_е_н_и_я_, о котором она упомянула. После минутного
колебания она уступила и описала мне такое же самое щекочущее
чувствование, которое я стал так осознавать во время своих
столкновений с доньей Соледад и сестричками. Ла Горда сказала,
что это чувствование начинается на верхушке ее головы, а
затем спускается вниз по спине к матке. Она ощутила его
внутри своего тела как захватывающее щекочущее раздражение,
которое превратилось в знание, что я цепляюсь за свою человеческую
форму подобно всем остальным, за исключением того, что мой
конкретный способ был непонятен им.
- Ты слышишь голос, который говорит все это? - спросил я.
- Нет. Я просто _в_и_д_е_л_а_ все это, что рассказала тебе
о тебе самом, - ответила она.
Я хотел спросить ее, имела ли она видение меня, цепляющегося
за что-то, но передумал. Я не хотел индульгировать в своем
обычном поведении. Кроме того, я знал, что она имеет в виду
когда говорит, что "видит". То же самое со мной,
когда я был с Розой и Лидией. Я внезапно "знал",
где они жили. У меня не было видения их дома, я просто ощутил,
что знаю это.
Я спросил ее, ощутила ли она также сухой звук деревянной
трубки, сломавшейся в основании ее шеи.
- Нагваль учил нас всех, как получить ощущение на верхушке
головы, - сказала она. - но не каждый из нас может произвести
его. Звук позади горла
- еще более трудная вещь. Никто из нас до сих пор еще не
ощутил его. Странно, что у тебя он есть, хотя ты все еще
пустой.
- Как этот звук действует? - спросил я. - и что это такое?
- Ты знаешь это лучше, чем я. Что еще я могу тебе сказать?
- ответила она резко.
По-видимому, она поймала себя на раздражительности. Она
сконфужено улыбнулась и опустила голову.
- Я чувствую себя глупо, рассказывая тебя то, что ты уже
знаешь, - сказала она. - ты задаешь мне вопросы, вроде этого,
чтобы проверить, действительно ли я потеряла форму?
Я сказал ей, что нахожусь в недоумении, потому что у меня
было ощущение, что я знал, что это был за звук. И тем не
менее было так, как будто я не знал ничего о нем, потому
что мне для того, чтобы знать что-то на самом деле, нужно
было вербализировать и свое знание. В данном же случае я
даже не знал, как приступить к вербализации. Поэтому единственной
вещью, которую я мог делать, было задавать ей вопросы в
надежде на то, что ее ответы могли бы помочь мне.
- Я не могу помочь тебе с твоим звуком, - сказала она.
Я испытал внезапное и огромное неудобство. Я сказал ей,
что привык иметь дело с доном Хуаном и что теперь нуждаюсь
в нем больше, чем когда бы то ни было, чтобы он разъяснил
мне все.
- Тебе недостает Нагваля? - спросила она.
Я сказал что да, и что я не осознавал, как мне сильно недостает
его, пока не оказался снова в его родных местах.
- Тебе недостает его потому, что ты еще цепляешься за свою
человеческую форму, - сказала она и захихикала, словно наслаждаясь
моей печалью.
- А тебе самой недостает его, Горда?
- Нет. Мне - нет. Я - его. Вся моя светимость была изменена,
как мне может недоставать чего-то такого, что есть я сама?
- Чем отличается твоя светимость?
- Человеческое существо или любое другое живое создание
имеет бледно-желтое сияние. Животные больше желтые, люди
больше белые. Но маг - янтарно-желтый, как чистый мед на
солнечном свету. Некоторые женщины-маги зеленоватые. Нагваль
сказал, что они самые могущественные и самые опасные.
- Какой цвет у тебя, Горда?
- Янтарный, так же как у тебя и у остальных из нас. Это
то, что сказали мне Нагваль и Хенаро. Я никогда не _в_и_д_е_л_а_
себя. Но я в_и_д_е_л_а_ всех других. Все мы янтарные. И
все мы, за исключением тебя, похожи на надгробный камень.
Средние человеческие существа похожи на яйца, именно поэтому
Нагваль называл их светящимися яйцами. Маги изменяют не
только цвет своей светимости, но и очертание. Мы похожи
на надгробные камни, только мы закруглены с обоих концов.
- А я имею до сих пор очертание яйца, Горда?
- Нет. Ты имеешь очертания надгробного камня, за исключением
того, что у тебя имеется уродливая тусклая латка в середине.
Пока у тебя есть эта латка, ты не будешь способен летать
так, как летают маги, как летала я прошлой ночью для тебя.
Ты даже не будешь способен сбросить свою человеческую форму.
Я втянулся в страстный спор не столько с ней, сколько с
самим собой. Я настаивал на том, что их точка зрения на
то, как вновь обрести эту гипотетическую полноту, просто
абсурдна. Я сказал ей, что она, по-видимому, не смогла бы
убедительно доказать мне, что нужно повернуться спиной к
своему ребенку, чтобы осуществить самую смутную из всех
мыслимых целей: войти в мир нагваля. Я был так глубоко убежден,
что я прав, что вышел из себя и стал сердито кричать на
нее. Она нисколько не была затронута моим взрывом.
- Не каждый должен сделать это, - сказала она, - а только
маги, которые хотят войти в другой мир. Есть немало хороших
магов, которые в_и_д_я_т_ и являются неполными. Быть полным
нужно только нам, толтекам.
Возьми Соледад, например. Она наилучшая колдунья, которую
ты можешь отыскать, но она неполная. Она имела двоих детей,
одним из них была девочка. К счастью для Соледад, ее дочь
умерла. Нагваль сказал, что острие духа человека, который
умирает, возвращается обратно к дателям, т.е. родителям.
Если эти датели умерли и человек имеет ребенка, острие уходит
к ребенку, который является полным. А если все дети полные,
то острие уходит к тому, кто обладает силой, причем он не
обязательно самый лучший и самый усердный. например, когда
мать Жозефины умерла, то острие ушло к самой ненормальной,
Жозефине. Казалось, оно должно бы пойти к ее брату - работящему
и достойному человеку, но у Жозефины больше силы, чем у
ее брата. Дочь Соледад умерла, не оставив детей, и Соледад
получила поддержку, в результате чего закрыла половину своей
дыры. Теперь единственная надежда закрыть ее полностью связана
для нее со смертью Паблито. В свою очередь, для Паблито
великая надежда на получение поддержки связанна со смертью
Соледад.
Я сказал ей в очень сильных выражениях, что то, что она
говорит, вызывает отвращение и ужасает меня. Она согласилась,
что я прав. Она подтвердила, что одно время и сама так считала,
что эта конкретная установка магов - самая мерзкая вещь,
какую можно вообразить. Она взглянула на меня сияющими глазами.
В ее усмешке было что-то коварное.
- Нагваль сказал мне, что ты понимаешь все, но не хочешь
ничего делать в соответствии с этим, - сказала она мягким
голосом.
Я начал спорить снова. Я сказал ей, что то, что Нагваль
сказал обо мне, не имеет никакого отношения к моему отвращению
к той частной установке, которую мы обсуждаем. Я объяснил,
что люблю детей, что я очень глубоко чту их и очень глубоко
сочувствую их беспомощности в окружающем их устрашающем
мире. Я не мог помыслить о причинении вреда ни в каком смысле,
ни по какой причине.
- Это правило придумал не Нагваль, - сказала она. - это
правило создано не человеком, а где-то там, вовне.
Я защищался, говоря, что я не сержусь на нее или Нагваля,
но что я спорю вообще, потому что не могу постигнуть смысл
всего этого.
- Смысл в том, что нам нужно все наше острие, вся наша сила,
вся полнота, чтобы войти в тот мир, - сказала она. - я была
религиозной женщиной. Я могу рассказать тебе, что я обычно
повторяла, не зная, что я подразумеваю. Я хотела, чтобы
моя душа вошла в царствие небесное. Я все еще хочу этого,
несмотря на то, что я нахожусь на другом пути. Мир Нагваля
и есть царствие небесное.
Я из принципиальных соображений возразил против религиозного
акцента ее утверждений. Я был приучен доном Хуаном никогда
не рассуждать на эту тему. Она очень спокойно объяснила,
что не видит никакой разницы в том, что касается образа
жизни между нами и истинными монахинями и священниками.
Она указала, что они те только являются, как правило, полными,
но они еще никогда не ослабляют себя половыми актами.
- Нагваль сказал, что в этом заключается причина, почему
они никогда не будут искоренены, независимо от того, кто
пытается искоренить их, - сказала она. - те, кто стоят за
ними, всегда пустые, они не имеют такого мужества, как истинные
монахини и священники. Я полюбила Нагваля за то, что он
говорил это. Я всегда буду восхищаться монахинями и священниками.
Мы похожи. Мы отказались от мира и тем не менее, мы находимся
в гуще него. Священники и монахини сделались бы великими
летающими магами, если бы кто-нибудь сказал им, что они
могут сделать это.
Мне пришло на ум восхищение моего отца и деда перед мексиканской
революцией. Они больше всего восхищались попыткой искоренить
духовенство. Мой отец унаследовал это восхищение от своего
отца, я унаследовал его от них обоих. Это было своего рода
членство, которое мы имели. Одной из первых вещей, которые
дон Хуан подорвал в моей личности, было это членство.
Я однажды сказал дону Хуану, словно провозглашая свое собственное
мнение, нечто такое, что я слышал всю жизнь, - а именно,
что излюбленной уловкой церкви было держать нас в невежестве.
Дон Хуан сделал очень серьезное выражение лица. Было так,
словно мое заявление затронуло глубокую струнку в его душе.
Я немедленно подумал о веках эксплуатации, которой подвергались
индейцы.
- Эти грязные ублюдки, - сказал он. - они держали меня в
невежестве, да и тебя тоже.
Я сразу уловил его иронию, и мы оба рассмеялись. Я в действительности
никогда не исследовал это положение. Я не верил в него,
но мне нечего было делать, кроме как принять его. Я рассказал
дону Хуану о своем дедушке и о своем отце и об их либеральных
взглядах на религию.
- Не имеет значения, что кто-либо говорит или делает, -
сказал он. - ты сам должен быть безупречным человеком. Битва
происходит прямо здесь, в этой груди.
Он мягко постучал по моей груди.
- Если бы твой дедушка и отец попытались быть безупречными
воинами, - продолжал дон Хуан, - у них не было бы времени
на пустяковые битвы. Нам требуется все наше время и вся
наша энергия, чтобы победить идиотизм в себе. Это и есть
то, что имеет значение. Остальное не имеет никакой важности.
Ничто из того, что твой дед и отец говорили о церкви, не
дало им благополучия. С другой стороны, если быть безупречным
воином - это дает тебе мужество, молодость и силу. Так что
тебе надлежит сделать мудрый выбор.
Мой выбор был - безупречность и простота жизни воина. Вследствие
этого выбора я ощутил, что должен принять слова ла Горды
самым серьезным образом, и это было еще более угрожающим
для меня, чем даже действия дона Хенаро. Он обычно пугал
меня на очень глубоком уровне. Его действия, хотя и ужасающие,
были, однако, ассимилированы в связный континуум их учений.
Слова и действия ла Горды угрожали мне иным образом, каким-то
образом более конкретно и реально.
Тело ла Горды на минуту задрожало. По нему прошла рябь,
заставляя сокращаться мышцы ее плеч и рук. Она схватилась
за край стола с неуклюжей жесткостью. Затем она расслабилась,
пока не приняла свой обычный вид.
Она улыбнулась мне. Ее глаза и улыбка были ослепительными.
Она сказала небрежным тоном, что только что _в_и_д_е_л_а_
мою дилемму.
- Бесполезно закрывать свои глаза и делать вид, что ты не
хочешь делать ничего или что ты не знаешь ничего, - сказала
она. - ты можешь делать это с людьми, но не со мной. Я знаю
теперь, почему Нагваль поручил мне рассказать тебе все это.
Я - никто. Ты восхищаешься великими людьми, Нагваль и Хенаро
были величайшими из всех.
Она остановилась и изучающе посмотрела на меня. Она, казалось,
ожидала моей реакции на свои слова.
- Ты боролся против того, что тебе говорил Нагваль и Хенаро,
все время, - сказала она. - именно поэтому ты позади. И
ты боролся с ними потому, что они были великими. Это твой
особый способ бытия. Но ты не можешь бороться против того,
что я сказала тебе, потому что ты не можешь смотреть на
меня уважительно вообще. Я ровня тебе, я нахожусь в твоем
кругу. Ты любишь бороться с теми, кто лучше тебя. В борьбе
с моей позицией для тебя нет вызова. Итак, те два дьявола
в конце концов взяли тебя в плен через посредство меня.
Бедный Нагвальчик, ты проиграл игру.
Она приблизилась ко мне и прошептала мне на ухо, что Нагваль
также сказал ей, что она никогда не должна пытаться забрать
от меня мой блокнот, потому что это так же опасно, как пытаться
выхватить кость из пасти голодной собаки.
Она обвила меня руками, положив свою голову мне на плечо,
и засмеялась тихо и мягко.
|
