4.
НАШЕСТВИЕ ДУХА
ВИДЕНИЕ ДУХА
Прямо после позднего обеда, пока мы были еще за столом,
дон Хуан сообщил, что мы оба проведем эту ночь в пещере
магов, и что нам пора в дорогу. Он сказал, что мне просто
необходимо посидеть там еще раз в полной темноте, позволив
структуре скалы и намерению магов сдвинуть мою точку сборки.
Я хотел встать со стула, но дон Хуан остановил меня и сказал,
что сначала хочет объяснить мне кое-что. Он потянулся, положив
ноги на сидение стула, а затем откинулся на спинку в расслабленное
и удобное положение.
- Когда я "вижу" тебя более подробно, - сказал
дон хуан, - я замечаю в тебе все большее и большее сходство
с моим бенефактором.
Я почувствовал себя ужасно неудобно и не мог позволить ему
продолжать. Я сказал, что не могу представить себе, в чем
это сходство, но если что-то общее и есть, - а такая возможность
никак не устраивала меня,
- я буду признателен ему, если он расскажет мне об этом,
дав мне шанс исправиться или избежать этого.
Дон Хуан смеялся, пока слезы не покатились по его щекам.
- Одно из сходств в том, что, когда ты действуешь, ты действуешь
очень хорошо, - сказал он, - но когда ты думаешь, то всегда
сбиваешь себя с толку. Мой бенефактор был точно таким же.
Он не мог хорошо думать.
Я хотел оправдать себя, сказав, что с моим пониманием все
в порядке, но уловил проказливый оттенок в его глазах и
тут же остановился. Он заметил изменение моего поведения
и тут же засмеялся с ноткой удивления. Должно быть, он ожидал
противоположного.
- Я хотел сказать, к примеру, что у тебя возникают проблемы
в понимании духа только тогда, когда ты думаешь о нем, -
продолжал он с укоризненной улыбкой. - но когда ты действуешь,
дух легко открывается тебе. С моим бенефактором было точно
так же.
- Перед тем, как мы поедем к пещере, я расскажу тебе историю
о моем бенефакторе и четвертом абстрактном ядре.
- Маги верят, что до самого момента нашествия духа каждый
из нас может уйти от духа, но только не потом.
Дон Хуан преднамеренно сделал паузу, движением бровей побуждая
меня понять то, о чем он мне говорит.
- Четвертым абстрактным ядром является широкая атака нашествия
духа,
- продолжал он. - четвертое абстрактное ядро является действием
откровения. Дух открывает нам себя. Маги описывают это так:
дух сидит в засаде, а затем налетает на нас, как на свою
добычу. Маги говорят, что нашествие духа всегда скрытное.
Оно происходит, и все же кажется, что ничего не случилось.
Я стал очень нервным. Тон голоса дон Хуана вызывал во мне
чувство, что он готов прыгнуть на меня в любой момент.
Он спросил, помню ли я момент, когда дух набросился на меня,
наложив отпечаток постоянной верности к абстрактному.
Я не имел понятия, о чем он говорит.
- Это порог, перейдя который, не имеешь пути к отступлению,
- сказал он. - обычно с момента стука духа проходят годы,
прежде чем ученик достигает этого порога. Но иногда порог
достижим почти мгновенно. И тому пример - случай моего бенефактора.
Дон Хуан сказал, что каждый маг должен иметь ясное воспоминание
о пересечении этого порога, этим он напоминает себе о новом
состоянии своего перцептуального потенциала. Он объяснил,
что можно достичь этого порога даже не будучи учеником магии,
и что единственная разница между обычным человеком и магом
в этом случае заключается в том, на что каждый делает ударение.
Маг подчеркивает пересечение этого порога и использует воспоминание
об этом как ориентир. Обычный человек не пересекает порог
и считает лучшим для себя забыть о нем.
Я сказал, что не согласен с его точкой зрения, поскольку
не могу принять, что здесь есть только пересечение порога.
Дон Хуан посмотрел в сторону неба с унынием и покачал головой
в шутливом жесте отчаяния. Я продолжал излагать свои аргументы,
не для того, чтобы поспорить с ним, а чтобы прояснить кое-что
в своем уме. И все же я быстро терял свой импульс. Внезапно
ко мне пришло чувство, что я скольжу по тоннелю.
- Маги говорят, что четвертое абстрактное ядро имеет место,
когда дух перерезает наши цепи самоотражения, - сказал он.
- отсечение наших цепей изумительно, но и очень нежелательно,
так как никто не хочет быть свободным.
Ощущение скольжения через тоннель продолжалось довольно
долго, а затем все стало ясным для меня. И я засмеялся.
Странное понимание, запертое внутри меня, взорвалось смехом.
Казалось, дон Хуан читает мои мысли, как книгу.
- Это странное чувство - понимание того, что все, о чем
мы думаем, все, о чем мы говорим, зависит от положения точки
сборки, - заметил он.
И это было именно то, о чем я размышлял и над чем смеялся.
- Я знаю, что в этот момент твоя точка сборки переместилась,
- продолжал он, - и ты понял секрет наших цепей. Они держат
нас под стражей. Но удерживая нас приколотыми к нашему удобному
месту самоотражения, они защищают нас от натиска неизвестного.
У меня был один из тех удивительных моментов, в течение
которых все знание о мире магов было кристально чистым.
Я понимал все.
- Как только наши цепи порваны, - продолжал дон Хуан, -
мы больше не связаны с делами повседневного мира. Мы по-прежнему
остаемся в повседневном мире, но не принадлежим здесь ничему
и никому. Чтобы принадлежать, мы должны были разделять дела
людей, и здесь без цепей не обойтись.
Дон Хуан сказал, что нагваль Элиас как-то объяснил ему отличительную
черту обычных людей, которая является тем, что мы отделяем
метафорическим кинжалом - делами нашего самоотражения. Этим
кинжалом мы режем самих себя и истекаем кровью, а работа
наших цепей самоотражения дает нам чувство, что мы отделили
от себя нечто замечательное и удивительное, что кровоточит
вместе с нами - нашу человеческую природу. Но если мы изучим
ее, то увидим, что истекаем кровью мы одни, что мы не отделяем
ничего, и все, чем мы занимались прежде, являлось игрой
с нашим податливым, нереальным и искусственным отражением.
- Маги больше не принадлежат миру повседневных дел, - продолжал
дон Хуан, - поскольку они больше не терзаются своим самоотражением.
Потом дон Хуан начал рассказ о своем бенефакторе и нашествии
духа. Он сказал, что история началась прямо после того,
как дух постучал в дверь молодого актера.
Я перебил дон Хуана и спросил его, почему он постоянно использует
термины "молодой человек" и "молодой актер",
подразумевая нагваля Хулиана.
- В течение этой истории он не был нагвалем, - ответил дон
Хуан. - он был молодым актером. В этой истории я не могу
называть его просто Хулиан, поскольку для меня он всегда
будет нагвалем Хулианом. Как знак уважения к его периоду
безупречности к имени нагваля прибавляется "нагваль".
Дон Хуан продолжил свой рассказ. Он сказал, что нагваль
Элиас остановил смерть молодого актера, переводя его в состояние
повышенного сознания, и провел несколько часов в напряженной
борьбе, пока актер не пришел в сознание. Нагваль Элиас не
упоминал своего имени, но представился как профессиональный
целитель, который наткнулся на трагическую сцену, где умирали
два человека. Он указал на молодую женщину, талию, растянувшуюся
на земле. Юноша с удивлением увидел, что она лежит рядом
с ним без сознания. Он помнил, что видел, как она уходила,
он был ошеломлен, услышав от старого целителя, что, вероятно,
бог покарал талию за ее грехи, поразив ее молнией и лишив
ее рассудка.
- Но откуда здесь взяться молнии, если даже не было дождя?
- спросил молодой актер едва слышным голосом. На него явно
произвело впечатление, когда старый индеец ответил, что
пути господни неисповедимы.
Я вновь перебил дон Хуана. Мне не терпелось узнать, действительно
ли молодая женщина лишилась своего рассудка. Он напомнил
мне, что нагваль Элиас нанес сокрушительный удар по ее точке
сборки. Он сказал, что она не теряла рассудка, но в результате
удара то входила, то выскакивала из повышенного сознания,
что создавало серьезную угрозу ее здоровью. Однако, после
титанической борьбы нагваль Элиас помог ей стабилизировать
ее точку сборки, и она надолго вошла в повышенное сознание.
Дон Хуан отметил, что женщины способны на такой мастерский
прием: они могут подолгу сохранять новое положение своей
точки сборки. А талия была бесподобна. Как только ее цепи
были порваны, она немедленно поняла все и подчинилась замыслам
нагваля.
Дон Хуан, подробно разъясняя свою версию, сказал, что нагваль
Элиас, будучи не только превосходнейшим "сновидящим",
но и выдающимся "сталкером", "видел",
что молодой актер избалован и самодоволен, но только на
вид кажется трудным и бесчувственным. Нагваль знал, что
если он начнет развивать идею бога, греха и кармы, религиозные
убеждения актера разрушат его циничное отношение.
После слов о божьей каре внешний фасад актера растворился.
Он начал выражать угрызения совести, но нагваль его резко
оборвал, сделав сильное ударение на том, что когда смерть
находится так близко, чувство вины больше не имеет значения.
Молодой актер слушал внимательно, но хотя он и чувствовал
сильную боль, он не верил, что ему грозит смерть. Он думал,
что его слабость и обморочное состояние вызваны большой
потерей крови.
Словно читая в уме молодого актера, нагваль объяснил ему,
что эти оптимистические мысли неуместны, что его кровотечение,
будучи смертельным, остановилось не само по себе, а по его,
целителя, воле.
- Когда я ударил тебя по спине, я вколотил в тебя пробку,
остановившую истечение твоей жизненной силы, - сказал нагваль
молодому скептику, - без этого ограничения неизбежный процесс
твоей смерти продолжался бы. И если ты не веришь мне, я
докажу это тебе, убрав пробку другим ударом. Сказав это,
нагваль Элиас хлопнул молодого актера по правой стороне
его грудной клетки. В тот же миг молодой человек натужился
и задохнулся. Изо рта у него полилась кровь, которую он
бесконтрольно отхаркивал. Следующий удар по его спине остановил
агонизирующую боль и тошноту. Но он не остановил его страх,
и юноша потерял сознание.
- В данное время я могу контролировать твою смерть, - сказал
нагваль, когда молодой актер пришел в себя, - как долго
я могу контролировать ее, зависит от тебя, от того, как
точно и покорно ты примешь все, что я скажу тебе.
Нагваль сказал, что первым требованием для молодого человека
была полная неподвижность и молчание. Если он не хочет,
чтобы пробка выскочила, добавил нагваль, он должен вести
себя так, словно потерял все свои силы движения и речи.
Одного жеста или одного произнесенного слова будет достаточно,
чтобы возобновить его смерть.
Молодой актер не привык подчиняться советам и приказам.
Он почувствовал волну гнева. Но только он начал выражать
свой протест, жгучая боль и конвульсии возникли опять.
- Оставь это, и я вылечу тебя, - сказал нагваль. - но, поступая
как хилый, прогнивший идиот, каким ты, впрочем, и являешься,
ты убьешь себя.
Актер - гордый молодой человек - оцепенел от оскорбления.
Никто еще не называл его хилым, прогнившим идиотом. Он хотел
выразить свою ярость, но его боль была такой острой, что
он не мог отреагировать на унижение.
- Если ты хочешь, чтобы я облегчил твою боль, ты должен
слепо подчиняться мне, - сказал нагваль пугающе холодным
тоном. - кивни мне, если согласен. Но знай, что стоит тебе
изменить теперь свое решение и проявить себя позорным кретином,
каким ты, впрочем, и являешься, я тут же выбью пробку и
оставлю тебя умирать.
Из последних сил актер кивком выразил свое согласие. Нагваль
похлопал его по спине, и боль исчезла. Но вместе с отупляющей
болью исчезло кое-что еще - туман в его уме. И тогда молодой
актер познал все, без понимания чего-либо. Нагваль еще раз
представился ему. Он сказал, что его имя - Элиас, и что
он является нагвалем. Актер знал, что это значит.
Затем нагваль Элиас обратил свое внимание на талию, которая
находилась в полусознании. Он наклонился к ее левому уху
и шепотом приказал ей остановить переменчивые движения ее
точки сборки. Он успокоил ее страх, рассказывая ей истории
магов, которые прошли через те же испытания, что и она.
Когда девушка почти успокоилась, он представился ей как
нагваль Элиас, а затем предпринял с ней наиболее трудную
попытку в магии - передвижение точки сборки за поле деятельности
мира, который мы знаем.
Дон Хуан подчеркнул, что закаленные маги могут перемещаться
за мир, известный нам, но это недостижимо для неискушенных
людей. Нагваль Элиас всегда придерживался этого правила
и даже не мечтал о таком подвиге, но на этот раз нечто иное,
чем его знание или его воля, распоряжалось им. Тем не менее
маневр удался. Талия вышла за мир, известный нам, и благополучно
вернулась обратно.
Потом у нагваля Элиаса было другое проникновение. Он сел
между двух людей, вытянувшихся на земле - голого актера
покрывала лишь куртка нагваля Элиаса - и произвел пересмотр
их ситуации. Он сказал им, что они оба силою обстоятельств
попали в ловушку, расставленную самим духом. Он, нагваль,
был активной частью этой ловушки, поскольку, встретив их
при определенных условиях, он был вынужден стать их временным
покровителем и привлечь свое знание магии для того, чтобы
помочь им. Будучи их временным защитником, он обязан предупредить
их, что они на подходе к уникальному порогу, и что они,
индивидуально или вместе, могут достичь этого порога, войдя
в настроение покидания, но не безрассудности, настроение
ухода, но не индульгирования. Он не хотел говорить большего,
боясь смутить их или повлиять на их решение. Он чувствовал,
что, если они пересекут этот порог, это потребует от него
минимальной помощи.
Затем нагваль оставил их наедине в этом укромном местечке
и отправился в город, чтобы договориться о целебных травах,
циновках и одеялах для них. Его идея заключалась в том,
что в уединении каждый из них сможет достичь и переступить
этот порог. Долгое время двое молодых людей лежали рядом
друг с другом, погруженные в свои мысли. Факт, что их точки
сборки были смещены, означал, что они могли думать гораздо
глубже, чем обычно, но он также означал и то, что они волновались,
размышляли и были напуганы в такой же глубочайшей степени.
Поскольку талия могла говорить и была намного сильнее, она
нарушила молчание и спросила актера, боится ли он. Юноша
утвердительно кивнул. Она почувствовала к нему огромную
жалость, и, сняв свою шаль, накрыла его плечи, а потом взяла
его за руку.
Молодой человек не осмелился сказать, что он чувствует.
Страх, что его боль возобновится, если он заговорит, был
слишком большим и слишком ярким. Он хотел извиниться перед
ней, рассказать ей о своем единственном сожалении, что стал
причиной ее болезни, не имеет значения, что он умирал
- Он с уверенностью знал еще до их встречи, что не переживет
этого дня.
Талия размышляла на ту же тему. Она выразила свое сожаление
о том, что била его и фактически довела до смерти. Теперь
же она была очень мирной, и это чувство было незнакомо ей,
так как раньше ею всегда управляла ее огромная сила. Она
сказала ему, что ее смерть тоже очень близка, и что она
будет рада всему, что принесет с собой этот день.
Молодой актер, услышав, что талия пересказывает его собственные
мысли, почувствовал холодную дрожь. Поток энергии нахлынул
на него и заставил сесть. Боли не было, не было и кашля.
Он с жадностью и глубоко вдыхал воздух, хотя не помнил того
момента, когда мог делать это раньше. Он сжал руку девушки,
и они заговорили без слов.
Дон Хуан сказал, что в тот момент их посетил дух. И они
"видели". Они были истинными католиками, и поэтому
лицезрели видение небес, где все было живым и наполненным
светом. Они "видели" мир чудесных зрелищ.
Когда нагваль вернулся, они были истощены, хотя это им и
не вредило. Талия лежала без сознания, а молодому человеку
величайшим усилием по самоконтролю удалось остаться в сознательном
состоянии. Он пытался что-то шепнуть на ухо нагвалю.
- Мы видели небеса, - прошептал он. Слезы катились по его
щекам.
- Ты видел больше, чем это, - возразил нагваль Элиас. -
ты "видел" духа.
Дон Хуан сказал, что, поскольку нашествие духа всегда скрытно,
естественно, что талия и молодой актер не могли удержать
своих видений. Вскоре они забыли их, как это бывает с каждым.
Уникальность их переживаний состояла в том, что без всякой
подготовки и не осознавая этого, они совершили совместное
сновидение и видели духа. И то, что они добились этого с
подобной легкостью, было совершенно необычно.
- Они действительно были наиболее удивительными существами,
которых мне когда-либо приходилось встречать, - добавил
дон Хуан.
Вполне понятно, что мне захотелось узнать о них больше.
Но дон Хуан не стал баловать меня. Он сказал, что это все,
что он хотел мне рассказать относительно своего бенефактора
и четвертого абстрактного ядра.
Казалось, что он вспомнил что-то, чего не сказал мне, и
шумно засмеялся. Потом он похлопал меня по спине и сказал,
что пришло время отправляться в пещеру.
Когда мы добрались до каменного уступа, почти стемнело.
Дон Хуан поспешно сел в то же положение, что и в первый
раз. Он был справа от меня, касаясь моего плеча. Дон Хуан
тут же, по-видимому, вошел в глубокое состояние релаксации,
которое втянуло меня в полнейшую неподвижность и безмолвие.
Я даже не мог расслышать его дыхания. Но стоило мне закрыть
глаза, как он подтолкнул меня, предупредив, что я должен
держать их открытыми.
К тому времени совершенно стемнело. Огромная усталость заставила
мои глаза болеть и слезиться. В конце концов я отбросил
свое сопротивление и впал в глубочайший и чернейший сон,
который я когда-либо имел. И все же я не был во сне полностью
и даже мог чувствовать густую черноту вокруг меня. Появилось
почти физическое ощущение, что я с трудом пробираюсь сквозь
черноту. Потом она внезапно стала красноватой, затем оранжевой,
затем ослепительно белой, похожей на ужасно сильный неоновый
свет. Постепенно я сфокусировал свое зрение, пока не увидел,
что сижу в той же позе рядом с дон Хуаном - но уже не в
пещере. Мы находились на горной вершине, глядя вниз на необычное
плоскогорье вдалеке. Эта прекрасная прерия была промыта
заревом, которое, подобно проблескам света, исходило из
почвы. Куда бы я не смотрел, везде были знакомые черты:
скалы, холмы, реки, леса, каньоны, увеличенные и трансформированные
их внутренней вибрацией, их внутренним заревом. Это зарево,
такое приятное для моих глаз, трепетало и во мне самом.
- Твоя точка сборки сдвинулась, - сказал, как мне показалось,
дон Хуан.
Слова были беззвучны, и тем не менее я знал то, что он говорил
мне. Моей собственной реакцией была попытка объяснить себе,
что я, без сомнения, слышал его, и если он и говорит, как
в вакууме, то это из-за того, что на мой слух временно повлияло
происходящее.
- Твой слух в порядке. Мы в другой области сознания, - вновь,
как мне показалось, произнес дон Хуан. Я не мог говорить.
Я чувствовал летаргию глубокого сна, мешавшую мне произносить
слова, однако я был аллертен, как только мог.
- Что происходит? - подумалось мне.
- Пещера заставила твою точку сборки сдвинуться, - подумал
дон Хуан, и я слышал его мысли так, словно они были моими
собственными словами, прозвучавшими во мне.
Я ощутил приказ, который не был выражен в мыслях. Что--о
вынуждало меня вновь взглянуть на прерию. Как только я посмотрел
на удивительный ландшафт, нити света начали исходить из
всего, что было в прерии. Сначала это походило на взрыв
несметного числа коротких волокон, затем волокна стали длинными
нитеобразными прядями светимости, связанными вместе в лучи
дрожащего света, которые простирались в бесконечность. На
самом деле нет способа передать смысл того, что я увидел,
это невозможно описать за исключением нитей света. Нити
не были смешаны, не были они и сплетены. Возникая и продолжая
распространяться в любом направлении, каждая из них была
отделена от других, и все же все они были немыслимо связаны
друг с другом.
- Ты "видишь" эманации орла и силу, которая держит
их врозь и связывает их вместе, - пришла мысль дон Хуана.
В тот миг, когда я понял его мысль, нити света, казалось,
поглотили всю мою энергию. Утомление подавляло меня. Оно
стерло мое видение и погрузило меня в темноту.
Когда я вновь осознал себя, вокруг меня было что-то такое
знакомое - хотя я и не мог определить это что-то - что мне
подумалось о моем возвращении в нормальное состояние сознания.
Дон Хуан спал рядом, его плечо касалось меня.
Затем я понял, что темнота вокруг нас была необычайно сильной
- я не мог видеть даже своих рук. Появилась спекулятивная
мысль, что, должно быть, туман накрыл уступ и заполнил пещеру,
или, может быть, это тонкое низкое облако спустилось дождливой
ночью с высоких вершин подобно безмолвной лавине. И все
же, несмотря на полнейшую темноту, я каким-то образом увидел,
что дон Хуан открыл глаза тут же, как только я осознал себя,
хотя он и не смотрел на меня. Внезапно я понял, что вижу
его не как следствие воздействия света на мою ретину. Это
было скорее телесное чувство.
Я так увлекся созерцанием дон Хуана без помощи моих глаз,
что даже не обращал внимания на то, что он говорил мне.
В конце концов он остановился и повернул ко мне свое лицо,
как бы глядя мне в глаза.
Он кашлянул пару раз, прочищая горло, и заговорил очень
тихим голосом. Он сказал, что его бенефактор приходил и
использовал эту пещеру очень часто, он приходил сюда и с
ним, и с другими своими учениками, но чаще всего в одиночестве.
В этой пещере его бенефактор "видел" ту же прерию,
что "видели" и мы, ее зрелище дало ему идею описания
духа как потока вещей.
Дон Хуан повторил, что его бенефактор не был хорошим мыслителем.
В противном случае он понял бы, что "увиденный"
и описанный им поток вещей был "намерением", силой,
которая пропитывает все. Дон Хуан добавил, что, если его
бенефактор когда-либо и осознавал природу своего "видения",
то он никак не показывал этого. Поэтому он сам имеет идею,
что его бенефактор никогда не знал ее. Наоборот, его бенефактор
был уверен, что "видит" поток вещей - что является
абсолютной истиной, но не в том смысле, который он вкладывал
в это.
Дон Хуан так выразительно настаивал на этом, что мне захотелось
спросить его - в чем разница? - но я промолчал. Мое горло,
казалось, было замороженным. Несколько часов мы сидели в
полном молчании и неподвижности. И тем не менее я не чувствовал
никакого дискомфорта. Мои мышцы не уставали, ноги не затекали,
и спина не болела.
Когда он вновь заговорил, я даже не заметил переходной стадии
и охотно отдался слушанию его голоса. Это были мелодичные,
ритмичные звуки, которые возникали из полной темноты, окружавшей
нас.
Он сказал, что в этот самый миг я нахожусь ни в своем обычном
состоянии сознания, ни в повышенном состоянии. Я был подвешен
во временном затишье, в темноте невосприятия. Моя точка
сборки вышла из хватки повседневного мира, но ее передвижение
оказалось недостаточным для достижения и подсветки совершенно
нового пучка энергетических полей. Строго говоря, я был
пойман между двумя перцептуальными возможностями. Это промежуточное
состояние, это временное затишье восприятия достигалось
за счет влияния пещеры, которая была проводником "намерения
магов", создавших ее.
Дон Хуан попросил меня с огромным вниманием отнестись к
тому, что он скажет мне вслед за этим. Он сказал, что тысячелетия
назад, посредством "видения", маги осознали, что
земля чувствует, и что ее сознание может воздействовать
на сознание людей. Они попытались найти способ использования
влияния земли на человеческое сознание и обнаружили, что
для этой цели очень подходят некоторые пещеры. Дон Хуан
сказал, что поиски пещер отнимали почти все время у этих
магов, и благодаря настойчивым усилиям они смогли найти
многочисленные применения всевозможных конфигураций пещер.
Он добавил, что из всей проделанной работы для нас важен
только один результат - вот эта пещера и ее способность
сдвигать точку сборки до тех пор, пока она не достигнет
временного затишья восприятия.
Пока дон Хуан говорил, у меня появилось неуловимое ощущение,
что что-то проясняется в моем уме. Что-то вкручивало мое
сознание в длинный узкий желоб. Все лишние получувства и
мысли моего обычного сознания выдавливались прочь.
Дон Хуан насквозь видел, что творится со мной. Я услышал
его мягкий удовлетворенный смех. Он сказал, что теперь мы
можем говорить с большей легкостью, и наша беседа должна
обрести большую глубину.
В этот момент мне вспомнилось множество вещей, которые он
объяснял мне прежде. Например, я знал, что нахожусь в "сновидении".
Фактически, я спал крепким сном, и в то же время полностью
осознавал себя с помощью своего второго внимания - двойника
моей обычной внимательности. Я был уверен, что сплю, об
этом говорило мое телесное ощущение плюс рациональная дедукция,
основанная на заявлениях дон Хуана, которые он делал в прошлом.
Я "видел" эманации орла, а дон Хуан говорил, что
маги не могут вынести зрелище эманаций орла, кроме как в
"сновидении", значит, я находился в "сновидении".
Дон Хуан объяснил, что вселенная состоит из энергетических
полей, которые не поддаются описанию или критическому разбору.
Он сказал, что они похожи на нити обычного света, но свет
безжизненный в сравнении с эманациями орла, которые выделяют
сознание. Я никогда, вплоть до этой ночи, не мог "увидеть"
их и убедить себя в том, что они действительно созданы из
живого света. Дон Хуан в прошлом утверждал, что мое знание
и контроль "намерения" недостаточны для того,
чтобы выдержать воздействие этого зрелища. Он мне объяснил,
что нормальное восприятие происходит тогда, когда "намерение",
которое является чистой энергией, зажигает часть светящихся
нитей внутри нашего кокона, и в то же самое время оживляет
большие удлинения этих же светящихся нитей, стремящихся
в бесконечность снаружи нашего кокона. Экстраординарное
восприятие, "видение", происходит, когда, благодаря
силе "намерения", возбуждается и зажигается другой
пучок энергетических полей. Он сказал, что, когда внутри
светящегося кокона зажигается критическое количество энергетических
полей, маг может "видеть" и сами энергетические
поля.
В другой раз дон Хуан рассказывал о рациональном мышлении
ранних магов. Он говорил мне, что с помощью своего "видения"
они обнаружили, что сознание имеет место лишь тогда, когда
энергетические поля внутри нашего светящегося кокона "расставлены"
в "ряд" с теми же энергетическими полями снаружи.
И они верили, что открытая ими "расстановка" является
источником сознания.
При тщательном пересмотре, однако, оказалось, что, назвав
"расстановкой" эманации орла, они не могли полностью
объяснить того, что видели. Они заметили, что возбуждалась
только очень небольшая часть всего количества светящихся
нитей внутри кокона, в то время как остальные оставались
без изменения. "Видение" этих нескольких возбужденных
нитей создавало ложное открытие. Нити не нужно "расставлять
в ряд", чтобы зажечь их, поскольку те, что находятся
внутри нашего кокона, те же самые, как и те, что снаружи.
Что бы там ни возбуждало их - это определенно независимая
сила. Они чувствовали, что не могут продолжать называть
ее сознанием, как это делалось раньше, поскольку сознание
представляет собой только зарево энергетических полей, которые
были зажжены. И тогда сила, которая зажигала поля, была
названа "волей".
Дон Хуан говорил, что, когда их "видение" стало
более утонченным и эффективным, они поняли, что "воля"
была силой, которая отделяет эманации орла друг от друга,
и которая ответственна не только за наше сознание, но и
за все во вселенной. Они "увидели", что эта сила
имеет тотальную сознательность, и что она зарождается в
тех полях энергии, которые создают вселенную. Поэтому они
решили, что "намерение" - более подходящее название,
чем "воля". Однако, от долгого использования название
стало невыгодным, поскольку оно не описывало ни подавляющей
важности этой силы, ни той живой связи, которую эта сила
имела со всем, что есть во вселенной.
Дон Хуан утверждал, что нашим огромным коллективным недостатком
является то, что мы проживаем наши жизни, полностью пренебрегая
этой связью. Деловитость наших жизней, наши неумолимые увлечения,
дела, надежды, беды и страхи занимают более высокое положение,
и на этом повседневном базисе мы не сознаем того, что связаны
с чем-то еще.
Дон Хуан выражал свою уверенность, что идея христиан об
изгнании из райского сада звучала для него как аллегория
потери нашего безмолвного знания, нашего знания "намерения".
Поэтому маги идут назад, к началу, возвращаясь в рай.
Мы продолжали сидеть в пещере в полном молчании. Наверное,
прошли часы, а может быть, несколько мгновений. Внезапно
дон Хуан заговорил, и неожиданное звучание его голоса заставило
меня вздрогнуть. Я не мог уловить, о чем он говорит. Прочистив
горло, я попросил его повторить то, что он мне сказал, и
это действие буквально выбило меня из моей задумчивости.
Я тут же понял, что темнота вокруг меня больше не была непроглядной.
Я теперь мог говорить, и чувствовал, что вернулся в свое
обычное состояние сознания.
Тихим и спокойным голосом дон Хуан сказал мне, что я в первый
раз в моей жизни "увидел" духа - силу, которая
поддерживает вселенную. Он подчеркнул, что "намерение"
не является чем-то, что можно использовать, располагать
или передвигать в любую сторону - и тем не менее его можно
использовать, располагать им или переставлять по желанию.
Это противоречие, говорил он, является сущностью магии.
Невозможность понимания этого приносила поколениям магов
невообразимую боль и печаль. Нагвали наших дней, пытаясь
избежать оплаты болью этой непомерной цены, развили кодекс
поведения, названный путем воина или безупречным действием.
Он подготавливает магов, увеличивая их трезвость и внимательность.
Дон Хуан объяснил, что одно время в далеком прошлом маги
были глубоко заинтересованы в общем связующем звене, которое
"намерение" имеет со всем остальным. И, фокусируя
свое второе внимание на этом звене, они приобретали не только
прямое знание, но также и способность манипулировать этим
знанием и выполнять изумительные дела. Однако, они не приобрели
здравость ума, которая необходима для управления всеми этими
силами.
Поэтому благоразумно настроенные маги решили фокусировать
свое второе внимание только на связующем звене существ,
которые имели сознание. Сюда входил весь диапазон существующих
органических существ, а также весь диапазон тех, кого маги
называли неорганическими существами или олли (союзниками),
которых они описывали как организмы, наделенные сознанием,
но не живущие так, как мы понимаем жизнь. Это решение не
было удачнее других, поскольку оно тоже, в свою очередь,
не добавляло им мудрости.
В своем следующем уточнении маги сфокусировали свое внимание
исключительно на звене, связующем людей с "намерением".
Конечный результат оказался таким же, что и раньше.
Поэтому маги произвели окончательное уточнение. Каждый маг
должен был иметь дело только со своей индивидуальной связью.
Но и это было в равной степени неэффективно.
Дон Хуан сказал, что хотя и есть значительные различия среди
этих четырех сфер интересов, каждая из них так же искажена,
как и другие. Поэтому в конце концов маги занялись сами
собой, исключительно способностью звена, связующего их с
"намерением", которая позволяла им зажигать огонь
изнутри.
Он утверждал, что все современные маги свирепо добиваются
достижения здравости ума. Нагваль делает особенно мощные
усилия, поскольку он обладает большей силой, огромным господством
над энергетическими полями, которые определяют восприятие,
и большей подготовленностью, можно сказать освоенностью,
относительно сложностей безмолвного знания, которое является
ничем иным, как прямым контактом с "намерением".
При подобном пересмотре магия становится попыткой восстановить
наше знание "намерения", усилием вернуть его использование,
не поддаваясь ему. Абстрактные же ядра магических историй
являются оттенками реализаций, ступенями нашего осознания
"намерения".
Я понимал объяснение дон Хуана с изумительной ясностью.
Но чем больше я понимал, и чем яснее становились его утверждения,
тем громаднее поднималось чувство потери и подавленности.
Один момент я искренне желал, чтобы моя жизнь закончилась
прямо здесь. Я чувствовал себя осужденным. Почти со слезами
я сказал дон Хуану, что не вижу смысла в продолжении его
объяснений, так как я знаю, что вскоре потеряю свою ясность
ума, и, возвратившись в свое обычное состояние сознания,
я не смогу вспомнить ничего из того, что я "видел"
или слышал. Моя мирская внимательность навяжет свою приобретенную
привычку повторения и разумную предсказуемость своей логики.
Вот почему я чувствовал себя осужденным. Я сказал ему, что
негодую на свою судьбу.
Дон Хуан ответил, что даже в повышенном сознании я преуспеваю
в повторении, и что периодически я стараюсь надоесть ему,
описывая свои приступы бессмысленных чувств. Он сказал,
что если я не выдержу, сражаясь с этим, мне не надо извиняться
перед самим собой и чувствовать сожаление, не имеет значения
то, какова наша определенная судьба, пока мы встречаем ее
с крайней несдержанностью.
Его слова вызывали во мне чувство блаженного счастья. Я
повторял их снова и снова, слезы катились по моим щекам,
так я был согласен с ним. Во мне бурлила такая глубокая
радость, что я даже боялся, как бы нервы не выскочили из
моих рук. Я призвал все свои силы, чтобы приостановить ее,
и вдруг ощутил отрезвляющий эффект моих ментальных тормозов.
Но это было так радостно, что моя ясность ума начала рассеиваться.
Я молча сражался, пытаясь стать менее трезвым и менее нервозным.
Дон Хуан не издал ни звука, оставив меня наедине с самим
собой. Когда я восстановил свое равновесие, почти рассвело.
Дон Хуан встал, вытянул руки над головой и напряг свои мышцы,
его суставы затрещали. Он помог мне встать и прокомментировал
то, на что я потратил большую часть ночи: я испытал то,
чем был дух, и смог вызвать скрытую силу для выполнения
того, что на поверхности казалось успокоением моей нервозности,
а на глубочайшем уровне являлось очень удачным волевым движением
моей точки сборки.
Затем он дал знак, что пришла пора начать наш обратный путь.
КУВЫРКАНИЕ МЫШЛЕНИЯ
Мы пришли в его дом около семи утра, к завтраку. Я умирал
от голода, но усталым себя не чувствовал. Мы покинули пещеру
и начали спускаться в долину на рассвете. Дон Хуан, вместо
того, чтобы избрать более прямой маршрут, сделал большой
крюк, чтобы пройтись вдоль реки. Он объяснил, что нам надо
собраться с нашими мыслями, прежде чем мы пойдем домой.
Я спросил, о каких "наших мыслях" он говорит,
когда я здесь единственный, у кого мысли были в беспорядке.
Но он ответил, что действует не по велению доброты, а по
велению тренировки воина. Воин, сказал он, постоянно находится
настороже относительно грубости человеческого поведения.
Воин магичен и безжалостен, это скиталец с отточенным вкусом
и манерами, чьи дела точны, но замаскированы, он обрезает
концы так, что никто не может заметить его безжалостность.
После завтрака я подумал, что разумнее всего пойти поспать,
но дон Хуан заявил, что мне нельзя тратить время попусту.
Он сказал, что я слишком тороплюсь потерять ту небольшую
ясность, которую еще имею, и что если я отправлюсь спать,
я потеряю ее наверняка.
- Не нужно быть гением, чтобы подсчитать, что вряд ли можно
говорить о "намерении", - сказал он быстро, тщательно
изучая меня от головы до ног.
- но и это заявление ничего не значит. Вот почему маги вместо
этого полагаются на магические истории. Они надеются, что
однажды абстрактные ядра историй откроют слушающим свой
смысл.
Я понимал, о чем он говорил, но не мог представить себе,
чем же является абстрактное ядро, и как оно подходит ко
мне лично. Я попытался подумать над этим, но мысли затопили
меня. Образы молнией проносились в моем уме, не давая времени
подумать о них. Не в силах замедлить их поток, я даже не
узнавал их. Наконец, злость пересилила меня, и я грохнул
об стол кулаком.
Дон Хуан встряхнулся с головы до ног, задохнувшись от смеха.
- Делай то, что ты делал прошлой ночью, - подмигнув, посоветовал
он мне. - удержи себя.
Мое недовольство сделало меня агрессивным. Я немедленно
пустился в какие-то бессмысленные доказательства, потом
я осознал свое заблуждение и извинился за потерю сдержанности.
- Не извиняйся, - сказал он. - я должен рассказать тебе
то, что ты, возможно, поймешь только со временем. Абстрактные
ядра магических историй сейчас ничего не значат для тебя.
Позже - я думаю, через годы - они раскроют тебе свой точный
смысл.
Я попросил дон Хуана не оставлять меня в потемках и обсудить
абстрактные ядра. Я совершенно не понимал, что мне следует
делать с ними. Я уверял его, что, находясь в данный момент
в состоянии повышенного сознания, я с легкостью пойму его
объяснения, и просил поспешить его с этим делом, так как
не было гарантии, что состояние продлится долго. Я говорил
ему, что скоро вернусь в свое обычное состояние и стану
еще большим идиотом, чем сейчас. Я сказал это полушутя.
Его смех убедил меня, что он принял все именно так, но мои
собственные слова глубоко повлияли на меня. Огромное чувство
меланхолии застало меня врасплох.
Дон Хуан мягко взял мою руку, подвел меня к удобному креслу
и сел напротив. Он пристально посмотрел мне в глаза, и я
некоторое время не мог разорвать силу его взгляда.
- Маги постоянно "выслеживают" себя, - сказал
он ободряющим голосом, словно пытаясь успокоить меня звучанием
своих слов.
Я хотел сказать, что моя нервозность прошла, и что она,
вероятно, была вызвана бессонницей, но он не дал мне сказать
ни слова.
Дон Хуан сказал, что уже обучал меня всему, что можно сказать
о "выслеживании", но я все еще не могу вывести
свое знание из глубин повышенного сознания, где оно хранилось.
Я рассказал ему о своем досадном ощущении закупоренности.
Я чувствовал, что что-то скрыто внутри меня, и это что-то
заставляло меня хлопать дверьми и стучать по столу, оно
расстраивало меня и делало вспыльчивым.
- Такое ощущение закупоренности переживает каждый человек,
- сказал он. - это напоминание о нашей существующей связи
с "намерением". У магов это ощущение еще более
острое, поскольку их целью является увеличение чувствительности
их связующего звена до тех пор, пока они не смогут использовать
его функционирование по своей воле.
- Когда давление их связующего звена слишком велико, маги
облегчают его "выслеживанием" самих себя.
- Мне кажется, я не понимаю значение того, что ты подразумеваешь
под "выслеживанием", - сказал я. - но на каком-о
уровне, мне думается, я точно знаю, что ты хочешь сказать.
- Я попробую помочь тебе прояснить то, что ты знаешь, -
сказал он. - "выслеживание" - это процедура, очень
простая сама по себе. "Выслеживанием" называется
особое поведение, которое следует определенным принципам.
Это скрытое, тайное, обманчивое поведение задумано для создания
встряски. И когда ты "выслеживаешь" себя, ты даешь
себе встряску, используя свое собственное поведение безжалостным
и хитрым образом.
Он объявил, что когда сознание мага застревает под тяжестью
его перцептуально-вводимой информации - именно это и происходило
со мной - самым лучшим и, возможно, единственным средством
является использование идеи смерти, которая создает эту
встряску "выслеживания".
- Следовательно, идея смерти монументально важна в жизни
мага, - продолжал дон Хуан. - я показал тебе массу вещей
о смерти, пытаясь убедить тебя, что наше знание нашего предстоящего
и неизбежного конца дает нам трезвость. Наиболее дорогостоящей
ошибкой обычного человека является индульгирование на чувстве
бессмертия. Мы как бы верим, что, не думая о смерти, мы
тем самым защищаем себя от нее.
- Ты должен согласиться, дон Хуан, что, не думая о смерти,
мы тем самым защищаем себя от волнений по поводу нее.
- Да, это служит той же цели, - признался он. - но эта цель
недостойна обычных людей, а для магов вообще является пародией.
Без ясного взгляда на смерть не будет ни порядка, ни трезвости,
ни красоты. Маги борются для достижения этого критического
понимания для того, чтобы на самом глубочайшем уровне они
могли признать, что у них нет уверенности, что их жизнь
продлится хоть на миг дольше. Это признание дает магам мужество
быть терпеливыми, и, тем не менее, совершать поступки, мужество
быть покорными, не превращаясь в глупцов.
Дон Хуан смерил меня взглядом. Он улыбнулся и покачал головой.
- Да, - продолжал он, - идея смерти - это единственная вещь,
которая дает магам мужество. Странно, не правда ли? Она
дает магам мужество быть хитрыми, не становясь самодовольными,
и прежде всего, она дает им мужество быть безжалостными
без потакания собственной важности.
Он снова улыбнулся и подтолкнул меня. Я сказал ему, что
меня бесконечно пугает идея моей смерти и то, что я должен
думать о ней постоянно, причем она совершенно не давала
мне мужества и не вдохновляла меня на совершение поступков.
Единственно, она делала меня циничным или заставляла впадать
в состояние глубокой меланхолии.
- Твоя проблема очень проста, - сказал он. - ты легко становишься
одержимым. Я уже говорил тебе, что маги "выслеживают"
самих себя, чтобы разрушить силу своих навязчивых идей.
Есть много способов "выслеживать" себя. Если ты
не хочешь использовать идею своей смерти, используй для
"выслеживания" себя стихи, которые ты читаешь
мне.
- Прости, не расслышал?
- Я говорил тебе уже, что есть много причин, по которым
я люблю стихи, - сказал он. - с помощью их я "выслеживаю"
себя. С помощью них я даю себе встряску.
Он объяснил, что поэты подсознательно тоскуют по миру магов.
Но поскольку они не являются магами на пути знания, их тоска
- единственное, что они имеют.
- Давай посмотрим, сможешь ли ты ощутить то, о чем я говорю,
- сказал он, передав мне сборник стихов Жозе Геростиса.
Я открыл его на закладке, и он указал мне стихотворение,
которое ему понравилось....
Это непрерывное, упорное умирание,
Это проживание смерти,
Которое убивает тебя, о боже,
В твоих строгих ваяниях,
В розах, в камнях,
В неукротимых звездах,
И во плоти, которая сгорит,
Как костер, зажженный песней,
Как сон, как оттенок,
Который бросился в глаза,
И ты, сам по себе,
Возможно, умер навсегда,
Не поставив нас в известность об этом,
Мы отбросы, крошки, пепел тебя,
Ты, который все еще существуешь
Как звезда, обманувшая нас своим светом,
Пустым светом без звезды,
Который идет к нам,
Предлагая свою бесконечную катастрофу.
- Пока я слушал слова, - сказал дон Хуан, когда я кончил
читать. - Я чувствовал, что этот человек "видел"
суть вещей, и я благодаря ему тоже мог "видеть".
Меня не волнует, о чем это стихотворение. Меня волнует только
чувство, которое страстное желание поэта донесло до меня.
Я заимствовал его страстное желание и, благодаря ему, заимствовал
красоту. И чудесно то, что он, как истинный воин, потратил
ее на получателей и зрителей, сохранив для себя только свое
страстное желание. Эта встряска, это потрясение красотой
является "выслеживанием".
Я был очень тронут. Объяснение дон Хуана задело во мне необычную
струну.
- Ты хочешь сказать, дон Хуан, что смерть - единственный
реальный враг, которого мы имеем? - спросил я его минутой
позже.
- Нет, - убежденно возразил он. - смерть - не враг, хотя
она им и кажется. Смерть не является нашим разрушителем,
хотя мы и думаем о ней таким образом.
- Что же она собой представляет тогда? - спросил я.
- Маги говорят, что смерть - единственный достойный оппонент,
которого мы имеем, - ответил он. - смерть - это то, что
посылает нам вызов. Мы рождены, чтобы принять этот вызов
- и обычный человек, и маг. Но маги знают об этом, а обычный
человек - нет.
- Лично я скажу, дон Хуан, что жизнь, а не смерть, является
вызовом.
- Жизнь - это процесс, с помощью которого смерть бросает
нам вызов, - сказал он. - смерть - активная сила. Жизнь
- Это арена. И на этой арене есть только два соперника -
ты и смерть.
- А я думаю, дон Хуан, что именно мы, люди, бросаем вызов,
- сказал я.
- Вовсе нет, - возразил он. - мы пассивны. Подумай об этом.
Если мы и начинаем шевелиться, то только тогда, когда чувствуем
давление смерти. Смерть задает темп нашим действиям и чувствам
и неумолимо толкает нас до тех пор, пока не ломает нас и
не выигрывает схватку, или наоборот - мы поднимаемся выше
всех возможностей и побеждаем смерть.
- Маги побеждают смерть, и смерть признает свое поражение,
позволяя магам следовать свободно, и никогда она уже не
бросит вновь свой вызов.
- И значит, эти маги становятся бессмертными?
- Нет. Не это имеется в виду, - ответил он. - смерть перестает
бросать им вызов, и это все.
- Но что это означает, дон Хуан? - спросил я.
- Это значит, что мышление делает кувырок в невообразимое,
- ответил он.
- А что является кувырком мышления в невообразимое? - спросил
я, пытаясь не показаться воинственным. - наша с тобой проблема
в том, что мы не разделяем одних и тех же значений слов.
- Ты говоришь неправду, - перебил меня дон Хуан. - ты понимаешь
то, что я имею в виду. Ты разыгрываешь пародию, требуя рационального
объяснения "кувыркания мышления". Ты точно знаешь,
чем оно является.
- Нет, не знаю, - возразил я.
А потом я понял, что действительно знаю или, скорее, интуитивно
догадываюсь о том, что имеется в виду. Была какая-о часть
меня, которая превосходила пределы моей рациональности и
могла понять, и могла объяснить выше уровня метафор кувыркание
мышления в невообразимое. Но беда состояла в том, что эта
часть меня была недостаточно сильной, чтобы выходить на
поверхность по желанию.
Все это я и сказал дон Хуану. Он захохотал и заметил, что
мое сознание подобно чертику на резинке. Иногда оно поднимается
очень высоко, и мое управление им оказывается проницательным,
в другой же раз оно спускается, и я становлюсь рациональным
идиотом. Но большую часть времени оно снует по недостойной
медиане, где я ни рыба, ни мясо.
- Кувыркание мышления в невообразимое, - объяснил он со
смиренным вздохом. - является нашествием духа, разрушением
наших перцептуальных барьеров. Это момент, когда восприятие
человека достигает своих пределов. Маги, практикуя искусство
следопыта, подвинутого курьера, зондируют наши перцептуальные
пределы. Это еще один аспект того, почему мне нравятся стихи.
Я воспринимаю их как продвижения курьеров. Но как я уже
тебе говорил, поэты, в отличие от магов, не знают, что эти
продвижения могут быть достигнуты.
Ранним вечером дон Хуан сказал, что мы обсудили уже массу
вещей, и спросил, хочу ли я пойти погулять. У меня было
своеобразное состояние ума. Я и раньше замечал в себе странную
отрешенность, которая приходила и уходила. Сперва мне подумалось,
что это физическая усталость омрачает мои мысли. Но мысли
были кристально чисты. Это убедило меня, что моя странная
беспристрастность являлась продуктом моего перехода в повышенное
сознание.
Мы вышли из дома и прогуливались вокруг городской площади.
Я постарался побыстрее расспросить дон Хуана о своей отрешенности,
пока он не начал говорить о чем-то еще. Он объяснил ее как
перемещение энергии. Он сказал, что когда энергия, используемая
обычно для поддержания фиксированного положения точки сборки,
освобождается, она автоматически фокусируется на связующем
звене. Он заверил меня, что у мага нет ни техники, ни способов
научиться заранее тому, как перемещать энергию с одного
места на другое. Скорее это мгновенное перемещение имеет
место, когда достигается определенный уровень сноровки.
Я спросил его, чем же был уровень сноровки. "Чистым
пониманием" - ответил он. Чтобы добиться этого мгновенного
перемещения энергии, необходима четкая связь с "намерением",
а четкая связь достигается только намеренно и благодаря
чистому пониманию.
Естественно, я попросил его объяснить чистое понимание.
Он засмеялся и сел на скамейку.
- Я расскажу тебе нечто фундаментальное о магах и их актах
мышления,
- продолжал он. - кое-какие вещи о кувыркании их мышления
в невообразимое. Он сказал, что некоторые маги были рассказчиками
и сказочниками.
Рассказывание историй для них было не только продвижением
курьера, которое зондировало их перцептуальные границы,
но и путем к совершенству, силе и духу. Он на секунду замолчал,
очевидно, подыскивая подходящий пример. Потом он напомнил
мне, что индейцы яки имеют набор исторических событий, которые
они называют "памятными датами". Я знал, что памятные
даты были устным пересказом их истории, как нации, в то
время, когда они вели войну против захватчиков их отечества:
сначала испанцев, затем мексиканцев. Дон Хуан, сам будучи
яки, решительно заявил, что памятные даты были пересказом
поражений и раскола его народа.
- А что ты, образованный человек, скажешь о том маге, который,
основываясь на памятных датах, создаст рассказ - к примеру,
сказки об истории Калисто Муни - но изменит окончание так,
что вместо описания того, как Калисто Муни был разорван
и четвертован испанскими палачами, что и было на самом деле,
получится история победоносного бунтаря Калисто Муни, которому
удалось освободить свой народ? - спросил он меня.
Я знал историю Калисто Муни. Это был индеец яки, который,
согласно памятным датам, много лет плавал на пиратском судне
в карибском море, обучаясь стратегии войны. Потом он вернулся
в родную Сонору. Ему удалось организовать восстание против
испанцев и провозгласить войну за независимость, но затем
он был предан, схвачен и казнен.
Дон Хуан уговорил меня прокомментировать этот вопрос. Я
рассказал ему о своем предположении, что изменение фактического
изложения событий в той манере, о которой говорил он, будет
психологическим приемом, типом желанных мечтаний мага в
роли рассказчика. Или, возможно, это будет персональным,
стилевым способом облегчения своего неудовлетворения. Я
добавил, что даже могу назвать такого мага-рассказчика патриотом,
поскольку он не может смириться с горьким поражением.
Дон Хуан смеялся до тех пор, пока не поперхнулся.
- Но вопрос упирается не только в одного мага-рассказчика,
- возразил он. - они все поступают так.
- Тогда это социально санкционированный прием, выражающий
желание всего общества, - ответил я. - социально признанный
способ коллективного освобождения от психологического стресса.
- Твои аргументы сладкоречивы, убедительны и разумны, -
отозвался он.
- но поскольку твой дух мертв, ты не можешь видеть изъян
твоих доводов.
Он взглянул на меня, как бы уговаривая понять то, что он
сказал. У меня не было слов. Все, что я мог сказать, звучало
бы несвязно и раздраженно.
- Маг-рассказчик, изменяя окончание "фактического изложения
событий,
- сказал он. - делает это по указанию и под покровительством
духа. А так как он может манипулировать своей неуязвимой
связью с "намерением", он может действительно
изменить событие. Маг-рассказчик дает сигнал, что он намеренно
делает это, снимая шляпу, кладя ее на землю и поворачивая
ее на все триста шестьдесят градусов против часовой стрелки.
Под покровительством духа это простое действие погружает
его непосредственно вглубь духа. И он позволяет своему мышлению
совершить прыжок в невообразимое.
Дон Хуан поднял руку выше головы и на миг вытянул ее к небу
над горизонтом.
- Благодаря чистому пониманию того, что продвижения курьера
зондируют вот эту безмерность, - сказал дон Хуан. - маг-рассказчик
знает без тени сомнения, что где-то, как-то в этой безграничности,
именно в этот самый миг дух совершает свое нашествие. Калисто
Муни - победитель. Он освободил свой народ. Его цель превзошла
его личность.
|
