-
11 - ИГРА ЭНЕРГИИ НА ГОРИЗОНТЕ
Отчетливость проводника дала новый импульс моему перепросмотру.
Старое настроение сменилось новым. С этого момента я начал
вспоминать события моей жизни с безумной ясностью. Словно
внутри меня был построен барьер, из-за которого я жестко
держался за убогие и нечетких воспоминания, и проводник
разбил его вдребезги. До этого события моя память была для
меня расплывчатым способом извлечения информации о тех вещах,
которые произошли и которые я чаще всего хотел забыть. По
существу, мне было совершенно неинтересно вспоминать что-либо
из моей жизни. Поэтому я, по правде говоря, не видел ни
малейшего смысла в этом бесполезном занятии перепросмотром,
которое дон Хуан мне практически навязал. Для меня это было
каторгой, которая сразу же меня утомляла и только подчеркивала
мою неспособность концентрироваться.
Тем не менее я послушно составил списки людей и приступил
к беспорядочным попыткам будто бы вспоминать свое общение
с ними. Недостаток ясности при сосредоточении на них не
останавливал меня. Я выполнял то, что считал своей обязанностью,
независимо от того, что я на самом деле чувствовал. По мере
практики ясность воспоминания улучшилась, как я думал, удивительно.
Я мог, так сказать, спускаться в отдельные события с достаточной
восприимчивостью, которая была пугающей и вместе с тем стоящей.
Но после того, как дон Хуан познакомил меня с идеей привратника,
сила моего воспоминания стала такой, которую я не мог даже
назвать.
Следование по моему списку людей сделало перепросмотр очень
формальным и трудновыполнимым, как этого и хотел дон Хуан.
Но время от времени что-то во мне вырывалось на свободу,
что-то, заставляющее меня сосредоточиваться на событиях,
не относящихся к моему списку. Событиях, ясность которых
была настолько безумной, что я был пойман и погружен в них,
возможно, даже глубже, чем когда прожил эти события. Каждый
раз, когда я таким способом перепросматривал, я делал это
с оттенком отрешенности, благодаря которой я видел те вещи,
на которые я не обращал внимания, когда на самом деле мучился
от них.
Первый случай, когда вспоминание события потрясло меня до
основания, произошел после того, как я прочитал лекцию в
колледже в Орегоне. Студенты, ответственные за организацию
лекции, повезли меня и моего коллегу-антрополога в какой-то
дом, чтобы переночевать там. Я собирался поехать в мотель,
но они настояли на том, чтобы отвезти нас в дом ради нашего
же удобства. Они сказали, что это за городом и нет никакого
шума: самое тихое место в мире, без никаких телефонов, никакого
вмешательства извне. Я, как дурак, которым я и был, согласился
поехать с ними. Дон Хуан не только предупреждал меня, чтобы
я всегда был одинокой птицей, он потребовал, чтобы я соблюдал
эту его рекомендацию, что я в основном и делал, но были
случаи, когда во мнибрало верх стадное существо.
Эти студенты-опекуны привезли нас в дом, довольно далеко
от Портленда, дом профессора, который был в годичном отпуске.
Они очень быстро включили освещение дома, который был расположен
на холме с прожекторами со всех сторон. С включенными прожекторами,
дом, наверное, было видно за пять миль.
После этого студенты-опекуны как можно быстрее уехали, и
это меня удивило, потому что я думал, что они останутся
поговорить. Дом был деревянным, в форме буквы А, небольшой,
но очень хорошо построенный. В нем была огромная гостиная,
а над ней - антресоли со спальней. Прямо вверху, в верхней
точке треугольника, на странном вращающемся шарнире висело
сделанное в натуральную величину распятие. Прожектора на
стене были сфокусированы на распятии. Это было очень впечатляющее
зрелище, особенно когда распятие вращайтесь, скрипя, как
будто шарнир не был смазан.
Еще одним зрелищем была ванная комната. В ней были зеркальные
плитки на потолке, стенах и полу, и она освещалась красноватым
светом. Нельзя было войти в ванную, не увидев себя со всех
мыслимых сторон. Мне понравились все эти особенности дома,
который показался мне великолепным.
Но когда пришло время ложиться спать, я столкнулся с серьезной
проблемой, потому что в доме была только одна узкая, жесткая,
очень монашеская кровать и мой друг-антрополог был близок
к пневмонии, хрипя и выплевывая слизь каждый раз, когда
он кашлял. Он сразу пошел к кровати и отключился. Я искал
место для сна и не мог ничего найти. Этот дом был лишен
удобств. Кроме того, было холодно. Студенты-опекуны включили
освещение, но не включили отопление. Я искал обогреватель.
Мои поиски ни к чему не привели, как и поиски выключателя
прожекторов и, кстати, всех ламп в доме. На стенах были
выключатели, но они, по-видимому, не действовали из-за какого-то
главного выключателя. Освещение было включено, и я никак
не мог его выключить.
Я смог найти только одно место для сна - тонкое покрывало,
и нашел только одну вещь, чтобы прикрыться, - дубленую шкуру
огромного французского пуделя. Очевидно, он был любимцем
в доме и его шкуру сохранили; у него были блестящие глаза
из черного мрамора и открытый рот со свисающим языком. Я
положил голову шкуры пуделя по направлению к моим коленям.
Однако мне пришлось, прикрыться дубленым задним местом,
которое было на моей шее. Кроме того, сохраненная голова
шкуры была твердым предметом между моими коленями и очень
мешала! Если бы было темно, то было бы еще ничего. Я собрал
несколько полотенец и использовал их как подушку. Я использовал
сколько мог полотенец, чтобы как можно лучше покрыть шкуру
французского пуделя. Я не мог спать всю ночь.
И вот тогда, когда я лежал там, молча проклиная себя за
такую глупость и невыполнение рекомендации дона Хуана, v
меня было первое за всю жизнь безумно отчетливое вспоминание.
Событие, которое дон Хуан назвал привратником, я вспомнил
с такой же ясностью, но я всегда был склонен не обращать
особого внимания на то, что происходило со мной, когда я
был с доном Хуаном, потому что в его присутствии все было
возможно. Но в этот раз я был один.
За много лет до того, как я встретил дона Хуана, я работал,
рисуя вывески на домах. Моего босса звали Луиджи Пальма.
Однажды Луиджи получил контракт нарисовать вывеску на задней
стене старого здания, рекламирующую продажу и прокат свадебных
платьев и смокингов. Владелец магазина в здании хотел привлечь
внимание возможных клиентов большой рекламой. Луиджи должен
был рисовать жениха и невесту, а я - надписи. Мы забрались
на плоскую крышу тринадцатиэтажного здания и установили
подмости.
Я очень боялся, хотя у меня не было явных причин для страха.
Я нарисовал десятки вывесок на высоких зданиях. Луиджи думал,
что я начинаю бояться высоты, но мой страх скоро пройдет.
Когда пришло время начинать работу, он опустил подмости
с крыши на несколько футов и прыгнул на их плоские доски.
Он пошел на одну сторону, а я стоял на другой, чтобы никак
не мешать ему. Художником был он.
Луиджи принялся за работу. Когда он наносил краски, его
движения были настолько размашистыми и возбужденными, что
подмости качались взад-вперед. У меня закружилась голова.
Я хотел вернуться обратно на плоскую крышу, под тем предлогом,
что мне нужно больше красок и других принадлежностей для
рисования. Я схватился за край стены., которая окаймляла
плоскую крышу, и попытался подтянуться, но носки моих ног
застряли в досках подмостей, и попытался притянуть мои ноги
и подмости к стене; чем сильнее я тянул, тем дальше я отталкивал
их от стены. Вместо того чтобы помочь мне освободить ноги,
Луиджи сел и обвязался веревками, которыми подмости крепились
к плоской крыше. Он перекрестился и посмотрел на меня н
ужасе. Из сидячего положения он встал на колени и, тихо
всхлипывая, стал читать "Отче наш".
Я не на жизнь, а на смерть держался за край стены; отчаянную
силу стойко держаться давала мне уверенность в том, что,
если я буду держать ситуацию под контролем, н смогу удерживать
подмости, чтобы они не отходили еще дальше. Я не собирался
отпускать руки и падать с тринадцатого этажа навстречу своей
смерти. Луиджи, как неисправимый начальник до самого конца,
закричал в потоке слез, что я должен молиться. Он поклялся,
что мы оба упадем и разобьемся насмерть и что мы по крайней
мере можем молиться за спасение наших душ. На мгновение
я задумаются, практично ли молиться. Я предпочел звать на
помощь. Наверное, люди в здании услышали мои вопли н посласти
за пожарниками. Мне искренне казалось, что прошло только
две или три секунды после того, как я начал орать, когда
пожарники пришли на крышу, схватили Луиджи и меня и закрепили
подмости.
На самом деле, я висел на стене здания по крайней мере двадцать
минут. Когда пожарники в конце концов втянули меня на крышу,
я утратил всякий контроль. Я срыгнул на твердый пол крыши,
меня выворачивало наизнанку от страха и гнусного запаха
расплавленной смолы. Был очень жаркий день; смола на щелях
неровных кровельных листов плавилась от жары. Это испытание
было настолько ужасающим и тяжелым, что я не хотел его помнить,
и в конце концов у меня началась галлюцинация, что пожарники
внесли меня в теплую желтую комнату; они положили меня в
чрезвычайно удобную кровать, и я спокойно заснул, в безопасности,
надев свою пижаму, которую мне сняли с вешалки.
Мое второе вспоминание было еще одним взрывом ни с чем не
сравнимой силы. У меня была приятная беседа с несколькими
друзьями, когда без всяких видимых причин, которыми я мог
бы это объяснить, я вдруг затаил дыхание под влиянием мысли,
воспоминания, которое вначале было туманным, а затем стало
всепоглощающим переживанием, Его сила была настолько большой,
что мне пришлось извиниться и на минутку отойти в угол.
Мои друзья, по-видимому, поняли мою реакцию; они разошлись
без слов. Я вспоминал происшествие, которое случилось в
последнем классе средней школы.
Мы с моим лучшим другом ходили в школу мимо большого особняка
с черным кованым железным забором, по меньшей мере семи
футов высотой и с заостренными зубцами по верху. За забором
был широкий, хорошо ухоженный зеленый газон и огромная свирепая
немецкая овчарка. Каждый день мы дразнили эту собаку и позволяли
ей кидаться на нас. Она физически останавливалась перед
забором из кованого железа, но казалось, что ее ярость доходит
до нас. Для моего друга было удовольствием каждый день вступать
с собакой в соревнование между сознанием и материей. Он
становился за несколько дюймов от морды собаки, которая
высовывалась между железными прутами по меньшей мере на
шесть дюймов, и скалил зубы, точно так же, как собака.
- Сдавайся, сдавайся! - кричал мой друг каждый раз. - Подчинись!
Подчинись! Я сильнее тебя!
Его ежедневные проявления силы сознания, которые длились
по меньшей мере пять минут, никогда не влияли на собаку,
разве что приводили ее в еще большую ярость. Мой друг уверял
меня каждый день, в виде части своего ритуала, что собака
либо подчинится ему, либо умрет перед нами от сердечного
приступа, вызванного яростью. Его убежденность была настолько
глубокой, что я считал, что однажды собака упадет замертво.
Как-то утром, когда мы подошли, собаки не было. Мы немного
подождали, но собака не показывалась; потом мы увидели ее
на другой стороне широкого газона. Она, по-видимому, была
там чем-то занята, так что мы начали медленно уходить. Уголком
глаза я заметил, что собака на полной скорости несется к
нам. Когда она была где-то на шесть или семь футов от забора,
она сделала гигантский прыжок через него. Я был уверен,
что она сейчас распорет себе живот об зубцы. Она чуть-чуть
не задела их и упала на улицу, как мешок картошки.
Я тогда подумал, что она мертва; но она была только оглушена.
Вдруг
она поднялась и, вместо того чтобы гнаться за тем, кто приводил
ее в
ярость, побежала за мной. Я прыгнул на крышу машины, но
машина была
для собаки пустяком. Она прыгнула и оказалась почти на мне.
Я слез
вниз и забрался на первое дерево поблизости, тонкое маленькое
дерево, которое еле выдерживало мой вес. Я был уверен, что
оно сломается посередине, отправив меня прямо в пасть собаке,
чтобы она загрызла меня до смерти.
На дереве я был почти вне ее досягаемости. Но собака снова
прыгнула и щелкнула зубами, поймав меня за зад штанов и
порвав их. Ее зубы даже зацепили мои ягодицы. Как только
я оказался в безопасности на верхушке дерева, собака ушла.
Она просто побежала по улице, возможно в поисках моего друга.
В школьном медпункте медсестра сказала, что мне нужно попросить
у владельца собаки справку о прививке от бешенства.
- Тебе нужно выяснить это, - сказала она строго. - Может
быть, ты уже заразился бешенством. Если владелец откажется
показать тебе справку о прививке, ты вправе вызвать полицию.
Я поговорил со сторожем особняка, в котором жила собака.
Он обвинил меня в том, что я выманил на улицу самую ценную
собаку хозяина, животное с родословной.
- Ты гляди, парень! - сказал он зло. - Собака потерялась.
Владелец отправит тебя в тюрьму, если ты еще будешь нас
беспокоить.
- Но у меня может быть бешенство, - сказал я искренне испуганным
тоном.
- Мне до одного места, хоть бубонная чума, - рявкнут он.
- Убирайся!
- Я вызову полицию, - сказал я.
- Вызывай кого хочешь, - сказал он в ответ. - Если вызовешь
полицию,
мы натравим их на тебя. В этом доме у нас достаточно связей
для этого!
Я поверил ему, и поэтому соврал медсестре, что собаку не
смогли найти
и у нее нет владельца.
- О Боже! - воскликнула она. - Тогда готовься к худшему.
Может быть, мне придется послать тебя к доктору. - Она дала
мне длинный список симптомов, за которыми я должен следить
или ждать, пока они не проявятся. Он? сказала, что уколы
от бешенства очень болезненные и их нужно делать подкожно
в область живота.
- Я худшему врагу не пожелаю такого лечения, - сказала она,
ввергая меня в страшный кошмар.
После этого началась моя первая настоящая депрессия Я просто
лежал в своей кровати, чувствуя каждый из симптомов, перечисленных
медсестрой. В конце концов я пошел в школьный медпункт и
умолял медсестру сделать мне уколы от бешенства, как бы
больно это ни было. Я закатил огромную сцену. Я впал в истерику,
У меня не было никакого бешенства, но я полностью перестал
владеть собой.
Я рассказал дону Хуану об этих двух моих вспоминаниях во
всех деталях, ничего не пропуская. Он не делал никаких замечаний.
Он кивал головой вверх и вниз.
- В обоих вспоминаниях, дон Хуан, - сказал я, сам чувствуя
крайнюю необходимость слышать свой голос, - я впал в обычную
истерику. Мое тело дрожало. Меня тошнило. Я не хочу говорить,
что я как будто был в этих переживаниях, потому что это
неправда. Я был в самих переживаниях оба раза. И когда я
больше не мог их выносить, я прыгал в мою жизнь сейчас.
Для меня это был прыжок в будущее. Я обладал способностью
перемещения во времени. Мой прыжок в прошлое не был внезапным;
событие разворачивалось постепенно, как разворачиваются
воспоминания. А вот н конце я внезапно прыгнул в будущее:
свою жизнь сейчас.
- Что-то в тебе явно начало рушиться, - сказал дон Хуан
в конце концов. - Оно рушилось все время, но очень быстро
восстанавливалось каждый раз, когда его опоры выходили из
строя. Я чувствую, что оно сейчас полностью рушится.
После еще одной долгой паузы дон Хуан объяснил, что маги
древней Мексики считали, что, как он мне уже говорил, у
нас есть два ума и только один из них действительно наш.
Слова дона Хуана я всегда понимал так, что в уме есть две
части и одна из них всегда молчит, потому что другая часть
силой запрещает ей самовыражаться. Я воспринимал все, что
говорил дон Хуан, как метафору для объяснения, возможно,
заметного доминирования левого полушария мозга над правым,
или чего-то в таком духе.
- В перепросмотре есть тайная возможность выбора, - сказал
дон Хуан. - Точно так же, как я говорил тебе, что тайная
возможность выбора есть в смерти, возможность, которую находят
только маги. В случае смерти тайная возможность в том, что
люди могут сохранить свою жизненную силу и отказаться только
от своего осознания, результата своей жизни. В случае переприсмотра
тайная возможность выбора, которую нашли только маги, в
том, чтобы предпочесть развивать свой истинный ум.
- Тревожные воспоминания, которые ты воспроизвел в памяти,
- продолжал он, - могли появиться только из твоего истинного
ума. Другой ум, который у нас всех одинаков, - это, я сказал
бы, дешевая модель: экономная мощность, подходящий для всех
размер. Но эту тему мы обсудим позже. Сейчас мы рискуем
приходом разрушительной силы. Силы, которая разрушит не
тебя, - я имею в виду другое. Она разрушит то, что маги
называют чужеродным устройством, которое есть в тебе и во
всех остальных людях. Именно воздействие этой силы, которая
нисходит на тебя, разрушая чужеродное устройство, вытаскивает
магов из их синтаксиса.
Я внимательно слушал дона Хуана, но не сказал бы, что понял
его слова. По какой-то странной причине, которая мне была
настолько же неведома, как и причина моих ярких воспоминаний,
я не мог задать ему ни одного вопроса.
- Я знаю, как тебе трудно, - вдруг сказал дон Хуан, - справиться
с этой гранью твоей жизни. Каждый известный мне маг прошел
через это. Мужчины, проходя через это, страдают бесконечно
больше, чем женщины. Я полагаю, что в этом положение женщины
- быть более долговечной. Маги древней Мексики, действуя
как группа, старались, как могли, смягчить удар этой разрушительной
силы. В наши дни у нас нет возможностей действовать как
группа, так что мы должны встречаться с этим в одиночестве.
Мы должны напрячь все силы, чтобы в одиночестве встретить
силу, которая вынесет нас из языка, потому что невозможно
адекватно описать то, что происходит.
Дон Хуан был прав в том, что я не смогу подобрать объяснений
или описать воздействие, оказанное на меня этими воспоминаниями.
Дон Хуан сказал мне, что маги встречаются с неизвестным
в самых повседневных происшествиях. Когда они сталкиваются
с ним и не могут интерпретировать то, что воспринимают,
им приходится полагаться на руководство внешнего источника.
Дон Хуан назвал этот источник бесконечностью, или голосом
духа, и сказал, что, если маги не пытаются быть рациональными
в том, что нельзя объяснить рационально, дух безошибочно
говорит им, что есть что.
Благодаря дону Хуану я принял идею, что бесконечность -
это сила, которая обладает голосом и осознает себя. Тем
самым он подготовил меня быть всегда готовым услышать этот
голос и действовать эффективно, но без предубеждений, ни
о чем не судя заранее. Я нетерпеливо ждал, когда голос духа
объяснит мне смысл моих вспоминаний, но ничего не происходило.
Однажды я был в книжном магазине, когда одна девушка узнала
меня и подошла поговорить со мной. Она была высокая и стройная,
с неуверенным голосом маленькой девочки. Я старался вести
себя так, чтобы она чувствовала себя свободнее, но вдруг
ощутил мгновенное энергетическое изменение. Во мне включился
сигнал тревоги, и, как уже бывало раньше, совершенно помимо
моей воли, я вспомнил еще одно совершенно забытое событие
из моей жизни. На меня нахлынуло воспоминание о доме дедушки.
Это была настоящая лавина, сильная до ужаса, и мне опять
пришлось отойти в угол. Мое тело тряслось, как будто я простудился.
Мне было, наверное, восемь лет. Мой дедушка разговаривал
со мной. Сначала он сказал мне, что его наивысший долг -
направить меня по правильному пути. У меня было два двоюродных
брата моего возраста: Альфредо и Луис. Мой дедушка безжалостно
потребовал от меня признать, что Альфредо очень красив.
В моем видении я услышал скрипучий, приглушенный голос деда.
- Альфредо не нужно никаких знакомств, - сказал он мне по
этому поводу. - Ему нужно только присутствовать, и двери
раскроются для него настежь, потому что все исповедуют культ
красоты. Всем нравятся красивые люди. Они завидуют им, но
явно стремятся быть с ними. Поверь мне. Я ведь тоже красив,
правда?
Я искренне согласился с моим дедушкой. Он был действительно
очень красивым мужчиной, тонкой кости, со смеющимися голубыми
глазами и изящным точеным лицом с прекрасными скулами. Все
в его лице казалось в полкой гармонии - его нос, его рот,
его глаза, его острый подбородок. У него на ушах росли светлые
волосы, из-за чего он был похож на эльфа. Он знал все о
себе и максимально использовал свои качества. Женщины обожали
его, во-первых, как он говорил, за его красоту, а во-вторых,
потому что он не представлял для них никакой угрозы. Он,
конечно, пользовался всеми преимуществами этого.
- Альфредо - победитель, - продолжал мой дедушка. - Ему
никогда не придется приходить без приглашения, потому что
он всегда будет первым в списке гостей. Ты когда-нибудь
замечал, как люди останавливаются на улице, чтобы посмотреть
на него, и как они хотят прикоснуться к нему? Он настолько
прекрасен, что я боюсь, он окажется задницей, но это другая
тема. Скажем, он будет самой приятной задницей, которую
только можно встретить.
Мой дедушка противопоставил Альфредо моего двоюродного брата
Луиса. Он сказал, что Луис простодушный, немного глупый,
но у него золотое сердце. А затем он внес в эту картину
меня.
- Если продолжить дальше наше объяснение, - продолжал он,
- то тебе придется честно признать, что Альфреде красивый,
а Луис добрый. Теперь возьмем тебя; ты не красив и не добр.
Ты настоящий сукин сын. Никто не будет приглашать тебя в
гости. Тебе придется привыкнуть к мысли, что если ты собираешься
быть на вечеринке, то тебе придется приходить туда без приглашения.
Двери никогда не будут для тебя открыты так, как они будут
открыты для Альфредо за красоту и для Луиса за доброту,
так что тебе придется влезать через окно.
Его анализ своих трех внуков был настолько точным, что я
заплакал из-за неотвратимости того, что он сказал. Чем больше
я плакал, тем счастливее он становился. Он закончил свои
доводы абсолютно уничтожающей рекомендацией.
- Незачем расстраиваться, - сказал он, - потому что нет
ничего более захватывающего, чем забираться через окно.
Для этого нужно быть сообразительным и активным. Тебе нужно
за всем следить и быть готовым к бесконечным оскорблениям.
- Если тебе приходится забираться через окно, - продолжал
он, - то это потому, что ты явно не в списке гостей; следовательно,
твое присутствие совершенно нежелательно и тебе придется
лезть из кожи вон, чтобы остаться. Единственный известный
мне способ - это захватить контроль над всеми. Кричи! Требуй!
Советуй! Пусть они почувствуют, что ты главный! Как можно
тебя выкинуть, если ты главный?
Воспоминание об этой сцене вызвало у меня глубокое потрясение.
Я похоронил это происшествие так глубоко, что полностью
забыл его. Запомнил я навсегда лишь его совет всегда быть
главным, который он, наверное, повторял мне снова и снова
много лет.
У меня не было ни малейшей возможности исследовать это событие
или подумать над ним, потому что еще одно забытое воспоминание
всплыло на поверхность с такой же силой. В нем я был вместе
с девушкой, с которой был обручен. В то время мы оба копили
деньги на свадьбу и собственный дом. Я услышал, как я требую,
чтобы у нас был общий счет в банке; я не был согласен ни
на какие другие варианты. Я почувствовал настоятельную потребность
прочитать ей лекцию о бережливости. Я услышал, как советую
ей, где она должна покупать себе одежду и какой должна быть
максимально допустимая цена.
Затем я увидел, как я даю уроки вождения ее младшей сестре
и как я по-настоящему взбесился, когда она сказала что собирается
уехать из дома родителей. Заставляя ее отказаться от этого,
я стал угрожать ей, что прекращу мои уроки Она заплакала,
признавшись мне, что у нее роман с боссом. Я выпрыгнул из
машины и стал колотить по дверце ногами
Но это было еще не все. Я услышал, как говорю отцу моей
невесты, чтобы он не переезжал в Орегон, как он планировал.
Я кричал во весь голос, что это глупый поступок. Я действительно
считал, что мои доводы против этого неопровержимы. Я представил
ему цифры сметы, в которой дотошно подсчитал его убытки.
Когда он не стал обращать на меня никакого внимания, я хлопнул
дверью и ушел, трясясь от ярости. Моя невеста сидела в гостиной
и играла на гитаре. Я выхватил гитару у нее из рук и закричал,
что, вместо того чтобы играть на гитаре, она обнимает ее,
как будто это больше чем предмет.
Мое желание навязывать свою волю распространялось на все
на свете. Я
не делал ни для кого исключения; кто бы ни был рядом со
мной, он был
здесь для того, чтобы я владел им и лепил из него что хочу.
Мне уже не нужно было думать о значении моих ярких видений.
Меня
охватила какая-то абсолютная уверенность, как будто придя
извне. Она сказала мне, что мое слабое место в том, что
мне всегда нужно быть в директорском кресле. Моим глубоко
укоренившимся убеждением было то, что мне не просто нужно
быть главным, но к тому же еще и контролировать любую ситуацию.
Мое воспитание укрепило это стремление, которое, наверное,
было в самом начале эпизодическим, но в зрелом возрасте
превратилось в глубокую необходимость.
Я без малейших сомнений осознавал, что в действие вступила
бесконечность. Дон Хуан изобразил ее как сознательную силу,
которая намеренно вмешивается в жизнь магов. И теперь она
вмешивалась в мою жизнь. Я знал, что с помощью ярких воспоминаний
этих забытых переживаний бесконечность указывает мне на
силу и глубину моего стремления к контролю и таким образом
готовит меня к чему-то трансцендентальному для меня самого.
Я знал с пугающей уверенностью, что скоро что-то отнимет
у меня любую возможность контролировать и что мне больше
всего нужна трезвость, гибкость и отрешенность *, чтобы
встретиться с тем, приближение чего я предчувствовал.
* Четыре настроения сталкинга, см. 8 т. К. Кастанеды.
Естественно, я рассказал все это дону Хуану, описав во всех
подробностях свои домыслы и озарения о возможном значении
моих воспоминаний.
Дон Хуан добродушно рассмеялся.
- Все это психологические преувеличения с твоей стороны.
Ты принимаешь желаемое за действительное, - сказал он. -
Ты, как обычно, ищешь объяснений с линейной причиной и следствием.
Твои воспоминания становятся все более яркими, все более
безумными для тебя, потому что, как я уже говорил, ты начал
необратимый процесс. Всплывает твой истинный ум, просыпаясь
от пожизненной летаргии.
- Бесконечность заявляет на тебя права, - продолжал он.
- Какие бы средства она ни использовала, чтобы указать это
тебе, у тебя не должно быть никаких других обоснований,
никаких других причин, никаких других ценностей, кроме этой.
Но ты должен приготовиться к нападениям бесконечности. Ты
должен быть в состоянии постоянной собранности для удара
огромной мощности. Это те здравомыслие и трезвость, с которыми
маги встречают бесконечность.
Слова дона Хуана оставили у меня неприятный привкус во рту.
Я действительно чувствовал приближающуюся ко мне атаку и
боялся ее. Поскольку я всю жизнь прятался за какой-то чрезмерной
активностью, я и теперь с головой погрузился в работу. Я
читал лекции на занятиях, которые вели мои друзья в разных
школах в Южной Калифорнии. Я много писал. Могу сказать без
преувеличения, что я выкинул десятки рукописей в мусорное
ведро, потому что они не соответствовали обязательным требованиям,
которые дон Хуан описал мне как знак того, что что-то подходит
для бесконечности.
Он сказал, что все мои действия должны быть актом магии.
Актом, свободным от вторгающихся ожиданий, опасений неудачи,
надежд на успех. Свободными от культа я. Все, что я делаю,
должно было быть импровизацией; магическим делом, в котором
я свободно открываюсь импульсам бесконечного.
Однажды вечером я сидел за письменным столом, готовясь к
ежедневной работе над рукописями. На мгновение закружилась
голова. Я подумал, что мне стало дурно, потому что я слишком
быстро поднялся с коврика, на котором делал упражнения.
Мое зрение затуманилось. Перед глазами поплыли желтые пятна.
Я думал, что сейчас упаду в обморок. Приступ слабости становился
все тяжелее. Передо мной было огромное красное пятно. Я
начал глубоко дышать, пытаясь успокоить возбуждение, которое
вызывало это зрительное искажение. Я стал необыкновенно
спокоен, настолько, что заметил, что окружен непроницаемой
темнотой. В уме проскочила мысль, что я потерял сознание.
Но я мог ощущать свой стул, стол; я мог чувствовать все
вокруг себя из окружающей меня темноты.
Дон Хуан говорил, что маги его линии считают одним из самых
желанных результатов внутреннего безмолвия определенную
игру энергии, которой всегда предшествует сильная эмоция.
Он считал, что мои вспоминания были способом предельно возбудить
меня, чтобы я пережил эту игру. Такая игра проявляется в
оттенках, которые проецируются на любые сцены в мире повседневной
жизни, будь то гора, небо, стена или просто ладони. Он объяснил,
что эта игра оттенков начинается с появления бледного сиреневого
мазка на горизонте. Со временем этот сиреневый мазок начинает
расширяться, пока не охватывает весь видимый горизонт, как
надвигающиеся грозовые тучи.
Он заверил меня, что потом показывается красное пятно своеобразного
ярко-гранатового цвета, как бы прорывающееся сквозь сиреневые
облака. Он сказал, что по мере того, как маги становятся
более дисциплинированными и опытными, гранатовое пятно расширяется
и в конце концов взрывается в виде мыслей или видений или,
в случае грамотного человека, в написанные слова; маги либо
наблюдают видения, порожденные энергией, либо слышат мысли,
произносимые как слова, либо читают написанные слова.
В этот вечер за моим столом я не видел никаких сиреневых
мазков и никаких надвигающихся туч. Я был уверен, что у
меня нет той дисциплины, которая требуется магам для такой
игры энергии, но передо мной было огромное гранатово-красное
пятно. Это огромное пятно без никаких вступлений взорвалось
в виде разрозненных слов, которые я читал, как будто с листа
бумаги, выдвигающегося из печатной машинки. Слова двигались
передо мной с такой огромной скоростью, что было невозможно
успеть хоть что-то понять. Затем я услышал голос, что-то
описывающий мне. И опять же, скорость голоса не подходила
для моих ушей. Слова были искажены, и было невозможно услышать
хоть что-нибудь осмысленное.
Словно этого было недостаточно, я начал видеть живые сцены,
похожие на сцены в снах после тяжелой еды. Они были гротескными,
темными, зловещими. Я начал кружиться, и кружился, пока
меня не затошнило. Все событие на этом закончилось. Я чувствовал
воздействие того, что произошло со мной, в каждой мышце
своего тела. Я был истощен. Это бурное вмешательство разозлило
и расстроило меня.
Я поспешил в дом дона Хуана, чтобы рассказать ему об этом
случае. Я чувствовал, что .мне как никогда нужна помощь.
- Ни в магах, ни в магии нет ни капли мягкости, - заметил
дон Хуан, выслушав мой рассказ. - Бесконечность впервые
напала на тебя таким способом. Это была молниеносная атака.
Это было полное овладение твоими способностями. Что касается
скорости твоих видений, тебе самому нужно будет научиться
ее регулировать. Для некоторых магов это задача на всю жизнь.
Но с этого момента энергия будет казаться тебе проецируемой
на движущийся экран.
- Понимаешь ли ты то, что проецируется, - продолжал он,
- это другой вопрос. Чтобы давать точную интерпретацию,
тебе нужен опыт. Мой совет тебе: не смущаться и начать сейчас.
Читай энергию на стене! Всплывает твой настоящий ум, и он
не имеет никакого отношения к уму, который является чужеядным
устройством. Пусть твой настоящий ум регулирует скорость.
Будь безмолвен и не беспокойся, что бы ни происходило.
- Но, дон Хуан, возможно ли все это? Действительно можно
читать энергию, как будто это текст? - спросил я, ошеломленный
этой идеей.
- Конечно, это возможно! - сказал он в ответ. - В твоем
случае это не только возможно, это уже происходит с тобой.
- Но зачем читать энергию, как будто это текст? - настаивал
я, но это был риторический вопрос.
- Это притворство с твоей стороны, - сказал он. - Если ты
читаешь текст, ты можешь повторить его дословно. Но если
бы ты попробовал быть не читателем, бесконечности, а зрителем
бесконечности, оказалось бы, что ты не можешь описать увиденное,
и в итоге ты лепетал бы бессмыслицу, не умея передать словами
то, что наблюдал. Точно так же, если бы ты попробовал услышать
энергию. Это, конечно, твоя специфика. В любом случае, выбор
делает бесконечность. Воин-путешественник просто молча соглашается
с этим выбором.
- Но прежде всего, - добавил он после обдуманной паузы,
- не теряйся из-за того, что не можешь описать это событие.
Оно за пределами синтаксиса нашего языка.
- 12 - ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ТЕМНОМУ МОРЮ ОСОЗНАНИЯ
Теперь мы можем поговорить о внутреннем безмолвии немного
яснее, - сказал дон Хуан.
Его высказывание настолько не относилось к предыдущей теме
разговора, что удивило меня. После полудня он несколько
часов рассказывал мне о злоключениях, которые испытали индейцы
яки после больших войн двадцатых годов, когда правительство
Мексики депортировало их из родных мест в штате Сонора в
северной Мексике для работы на плантациях сахарного тростника
в центральной и южной Мексике. Дон Хуан рассказал мне несколько
потрясающих, горьких историй о яки, о политических интригах
и предательстве, о лишениях и человеческих страданиях.
У меня было чувство, что дон Хуан готовит меня к чемуто,
потому что он знал, что меня хлебом не корми, только дай
послушать такие рассказы. В то время у меня было обостренное
чувство социальной справедливости и честной игры.
- Окружающие тебя обстоятельства могут позволить тебе приобрести
больше энергии, - продолжал он. - Ты начал перепросмотр
всей своей жизни; ты впервые посмотрел на своих друзей так,
как будто они находятся на витрине; ты абсолютно самостоятельно,
своими собственными усилиями пришел к своему переломно му
моменту, ты прекратил свой бизнес; и главное, ты скопил
достаточно внутреннего безмолвия. Благодаря всему этому
ты смог совершить путешествие по темному морю осознания.
- Встреча со мной в том выбранном нами городе была таким
путешествием,
- продолжал он. - Я знаю, что v тебя почти всплыл на поверхность
решающий вопрос и что на мгновение ты задал его себе: действительно
ли я приходил к тебе домой. Мой приход к тебе не был для
тебя сном. Я был реален, ты согласен?
- Ты был так же реален, как и все остальное, - сказал я.
Я почти забыл об этих событиях, но я помнил, что мне показалось
странным, как он мог найти мою квартиру. Я отбросил свое
удивление, просто предположив, что он разузнал у кого-то
мой новый адрес. Хотя, задумайся я об этом поглубже, я не
смог бы назвать никого, кто знал бы тогда, где я живу.
- Давай проясним этот момент, - сказал он в ответ. - На
моем языке, языке магов древней Мексики, я был таким реальным,
каким только мог быть, и в таком виде я действительно пришел
к тебе из моего внутреннего безмолвия, чтобы сообщить тебе
о требовании бесконечности и предупредить тебя, что у тебя
осталось мало времени. И ты, в свою очередь, из своего внутреннего
молчания действительно отправился в этот выбранный нами
город, чтобы сказать мне, что ты сумел выполнить требование
бесконечности.
На твоем языке, языке обычного человека, я в обоих случаях
был сном-фантазией. У тебя был сон-фантазия, что я приехал
к тебе, не зная адреса, а затем у тебя был сон-фантазия,
что ты приехал, чтобы встретиться со мной. Что касается
меня как мага, то, что ты считаешь своим сном-фантазией
о встрече со мной в том городе, было настолько же реально,
как наш с тобой разговор сегодня.
Я признался дону Хуану, что я никак не мог приспособить
эти события к образу мышления человека Запада. Я сказал,
что думать о них в терминах снов-фантазий означает создавать
ложную категорию, которая не выдерживает критики, и что
единственным сколько-нибудь приемлемым объяснением является
другой аспект его знаний: сновидение.
- Нет, это не сновидение, - подчеркнул он. - Это что-то
более непосредственное и более загадочное. Кстати, у меня
для тебя сегодня есть новое определение сновидения, более
соответствующее твоему состоянию. Сновидение - это действие
изменения точки прикрепления к темному морю осознания. Если
так его рассматривать, это очень простое понятие и очень
простой маневр. Тебе нужно все, что у тебя есть, чтобы осознать
это, но это вполне осуществимо и не окружено мистическим
туманом.
- Название сновидение всегда выводило меня из себя, - продолжал
он, - потому что оно ослабляет очень мощное действие. Из-за
этого названия оно кажется чем-то случайным; оно в каком-то
смысле становится фантазией, которым оно никак не является.
Я пытался изменить это название, но оно слишком глубоко
укоренилось. Может быть, когда-нибудь ты сможешь изменить
его, хотя, как и со всем остальным в магии, боюсь, что,
когда ты это действительно сделаешь, тебе будет уже до лампочки,
как что бы то ни было называется.
Все то время, что я его знал, дон Хуан очень подробно объяснял,
что сновидение - это искусство, открытое магами древней
Мексики, с помощью которого обычные сны преобразуются в
настоящие врата в иные миры восприятия. Он приближал всеми
возможными способами приход того, что он называл вниманием
сновидения, то есть способности уделять особый вид внимания
или обращать особый вид осознания на элементы обычного сна.
Я старательно следовал всем его рекомендациям и достиг успеха
в том, чтобы приказывать своему осознанию оставаться фиксированным
на элементах сна. Дон Хуан советовал мне не стараться специально
увидеть желаемый сон, а фиксировать свое внимание на составных
частях любого обычного сна.
Затем дон Хуан энергетически показал мне то, что маги древней
Мексики считали источником сновидения: сдвиг точки сборки.
Он сказал, что точка сборки очень естественно смещается
во время сна, но увидеть это смещение нелегко, потому что
для этого требуется агрессивное настроение, которое было
пристрастием магов древней Мексики. Эти маги, как сказал
дон Хуан, открыли все основы своей магии с помощью этого
настроения.
- Это очень хищническое настроение, - продолжал дон Хуан.
- Совсем нетрудно войти в него, потому что человек по природе
хищник. Ты можешь увидеть, агрессивно, любого в этой маленькой
деревне или кого-то далеко отсюда, когда он спит; для этой
цели подойдет любой. Тебе важно прийти к чувству полного
безразличия. Ты ищешь что-то, и ты отправился на его поиски.
Ты отправишься на поиски человека, находя, как хищный зверь
из породы кошачьих, кого-то, на кого можно напасть.
Дон Хуан сказал мне, смеясь над моим огорчением, что трудный
момент в этой технике - такое настроение и что мне нельзя
быть пассивным во время видения, потому что это зрелище
предназначено не для наблюдения, а для действия по отношению
к нему. Возможно, повлияла сила внушения. но в тот день,
когда он рассказал мне все это, я чувствовал себя поразительно
агрессивно. Каждый мускул моего тела был переполнен энергией,
и в моей практике сновидения я действительно отправился
на поиски кого-то. Меня не интересовало, кем этот кто-то
может быть. Мне нужен был кто-то спящий, и какая-то сила,
о которой я знал, не совсем сознавая ее, направила меня
к обнаружению этого кого-то.
Я так и не узнал, кто это был, но когда я видел этого человека,
я чувствовал присутствие дона Хуана. Это было странное ощущение
- знать, что кто-то рядом со мной, с помощью неопределенного
чувства близости, которое возникало на каком-то уровне осознания,
не знакомом ни по каким моим действиями прошлом. Я мог только
сосредоточить свое внимание на неподвижном человеке. Я знал,
что он .мужчина, но не знал, откуда я это знаю. Я знал,
что он спит, потому что шар энергии, которым обычно является
человек, был немного сплющен; он был растянут горизонтально.
И тогда я увидел точку сборки не в таком положении, как
обычно. Она была смещена направо и немного вниз от того
места, где должна была быть. Я вычислил, что, если точка
сборки обычно находится прямо за лопатками, в этом случае
она переместилась в область ребер. Еще я заметил, что она
была неустойчивой. Она беспорядочно колебалась, а затем
вдруг вернулась в свое нормальное положение. У меня было
отчетливое чувство, что, очевидно, мое присутствие и присутствие
дона Хуана разбудило этого человека. Я сразу же после этого
увидел массу неясных образов, а затем проснулся в том месте,
откуда отправился.
И еще дон Хуан обычно говорил мне, что маги разделены на
две группы: одна из групп - сновидящие; а другая - сталкеры.
Сновидящие - это те, кто умеет с легкостью смещать точку
сборки. Сталкеры - это те, кто способен удерживать точку
сборки фиксированной в этом новом положении. Сновидящие
и сталкеры дополняют друг друга и работают в парах, влияя
друг на друга своими природными предрасположенностями.
Дон Хуан заверил меня, что смещение и закрепление точки
сборки можно выполнять по своей воле с помощью железной
дисциплины магов. Он говорят, что маги его линии считают,
что есть по крайней мере шестьсот точек в светящемся коконе,
которым мы являемся и при сознательном смещении точки сборки
любая из них может дать нам целый мир. Это значит, что,
если наша точка сборки смещена в любую из этих точек и остается
фиксированной в ней, мы воспринимаем такой же реальный мир,
как и мир повседневной жизни, но отличающийся от него.
Кроме того, дон Хуан объяснил, что искусство магии состоит
в том, чтобы манипулировать точкой сборки и по своей воле
заставлять ее менять положение на светящихся сферах, которыми
являются люди. Результатом этой манипуляции является сдвиг
точки контакта с темным морем осознания, из-за чего одновременно
с этим другой пучок мириад энергетических полей в форме
светящихся нитей сосредоточивается в точке сборки. В результате
того, что в точке сборки собираются новые энергетические
поля, приходит в действие осознание иного типа, чем то,
которое необходимо для восприятия мира повседневной жизни.
Оно превращает новые энергетические поля в сенсорные данные,
которые интерпретируются и воспринимаются как другой мир,
потому что энергетические поля, порождающие его, отличаются
от привычных.
Он сказал, что точным определением магии как практики было
бы сказать, что магия - это манипуляция точкой сборки с
целью изменения ее фокальной точки контакта с темным морем
осознания, тем самым давая возможность восприятия других
миров.
Дон Хуан сказал, что искусство сталкеров выходит на сцену
после того, как точка сборки смещена. Сохранение фиксации
точки сборки в ее новом положении обеспечивает магам абсолютно
полное восприятие того нового мира, в который они входят,
точно так же, как мы воспринимаем мир повседневных дел.
Для магов линии дона Хуана мир повседневной жизни - это
всего лишь одна складка всего мира, состоящего по крайней
мере из шестисот таких складок.
Дон Хуан вернулся к обсуждаемой теме: о моих путешествиях
по темному морю осознания и сказал, что то, что я сделал
исходя из своего внутреннего безмолвия, очень похоже на
то, что делается в сновидевши. Но при путешествии по темному
морю осознания нет никаких помех, вызванных сном, и нет
никакой необходимости контролировать свое внимание, как
во время сна. Путешествие по темному морю осознания вызывает
мгновенный отклик. В нем есть определенное всепоглощающее
ощущение здесь и сейчас. Дон Хуан посетовал на то, что некоторые
придурковатые * маги назвали этот акт непосредственного
достижения моря осознания "сновидением в бодрствовании",
делая термин сновидение еще более нелепым.
* Англ. - some idiotic sorcerers.
- Когда ты думал, что у тебя сон-фантазия о путешествии
в этот выбранный нами город, - продолжал он, - ты на самом
деле переместил свою точку сборки прямо в определенное место
темного моря осознания, которое позволяет совершить такое
путешествие. Затем темное море сознания обеспечило тебя
всем необходимым для продолжения этого путешествия. Никак
невозможно по своей воле выбрать это место. Маги говорят,
что его безошибочно выбирает внутреннее безмолвие. Просто,
правда?
Он объяснил мне тонкости выбора. Он сказал, что для воинов-путешественников
этот выбор, фактически, не действие по выбиранию чего-то,
а скорее действие по изысканному безмолвному согласию с
просьбами бесконечности.
- Выбирает бесконечность, - сказал он. - Искусство
воина-путешественника в том, чтобы обладать способностью
двигаться по малейшему намеку; искусство безмолвно соглашаться
с каждой командой бесконечности. Для этого воину-путешественнику
нужна отвага, сила и, прежде всего, трезвость. Все эти три
качества, вместе взятые, дают в результате изысканность
в действиях!
После минутной паузы я вернулся к теме, которая больше всего
меня интриговала.
- Но, дон Хуан, трудно поверить, что я действительно отправился
в этот город телом и душой, - сказал я.
- В это трудно поверить, но это можно проверить, - сказал
он. -
Вселенная безгранична, и возможности игры во всей Вселенной
в целом
действительно ни с чем не сравнимы. Так что не попадайся
на аксиому
"Верю только в то, что вижу", потому что это самая
дурацкая позиция,
какую только можно занять.
Доводы дона Хуана были кристально ясны. Они имели смысл,
но я не знал, где они имели этот смысл, - явно не в моем
повседневном мире повседневных дел. Тогда дон Хуан, вызвав
во мне большую тревогу, заверил меня, что для магов есть
только один способ справляться со всей этой информацией:
испытать ее на собственном опыте, потому что ум не способен
воспринять все это.
- Что ты предлагаешь мне делать, дон Хуан? - спросил я.
- Ты должен намеренно совершить путешествие по темному морю
осознания,
- ответил он, - но так и не узнаешь, как это делается. Скажем,
это делает внутреннее безмолвие, следуя необъяснимыми путями,
путями, которые невозможно понять, можно только практиковать.
Дон Хуан попросил меня сесть на кровати и принять позу,
которая способствует внутреннему безмолвию. Я обычно мгновенно
засыпал всякий раз, как принимал эту позу. Но когда я был
с доном Хуаном, из-за его присутствия я не мог заснуть;
вместо этого я входил в настоящее состояние полной тишины.
В этот раз, после секундной тишины, я обнаружил, что иду.
Дон Хуан во время ходьбы направлял меня за руку.
Мы уже не были в его доме; мы шли по городу индейцев яки,
в котором я никогда до этого не был. Я знал о существовании
этого города; я много раз был рядом с ним, но мне приходилось
разворачиваться обратно из-за полнейшей враждебности людей,
которые жили вокруг него. В этот город чужаку было почти
невозможно войти. Единственными не-яки, которые имели свободный
доступ в этот город, были инспектора из Федерального Банка,
потому что банк покупал урожай у фермеров-яки. Бесконечные
переговоры с фермерами-яки крутились вокруг получения от
банка авансов наличными на основании близких к домыслам
предположений о будущем урожае.
Я сразу же узнал город по описаниям людей, которые там побывали.
Как будто для того, чтобы удивить меня еще больше, дон Хуан
прошептал мне на ухо, что мы находимся в этом самом городе
индейцев яки. Я хотел спросить его, как мы сюда попиши,
но не смог произнести ни слова. Там было много индейцев,
которые о чем-то спорили; по-видимому, многие выходили из
себя от гнева. Я не понимал ни слова из того, что они говорили,
но как только у меня родилась мысль, что я не понимаю, что-то
прояснилось. Было очень похоже на то, как если бы в сцене
появилось больше света. Все стало очень рельефным и четким,
и я понял, о чем говорят эти люди, хотя и не знал, как;
я не говорил на их языке. Слова были явно понятны мне, не
по отдельности, а группами, как будто мой ум мог воспринимать
целые структуры мыслей.
Признаться, я получил невиданный шок - не столько из-за
того, что понимал, о чем они говорят, но из-за содержания
их разговоров. Эти люди были действительно воинственными.
Это были совсем не люди Запада. Их слова были словами вражды,
войны, стратегии. Они измеряли свою силу, свои ударные ресурсы
и жалели о том, что у них не хватает сил осуществить свои
удары. Я отметил в своем теле боль их бессилия. У них были
только палки и камни против вооружения высокой технологии.
Они печалились о том, что у них нет лидеров. Больше всего
на свете они желали появления какого-то обладающего притягательной
энергией лидера, который вдохнул бы в них силы.
Затем я услышал циничный голос; один из них высказал мысль,
которая, по-видимому, подавила всех без исключения, включая
меня, потому что я был как бы их неотъемлемой частью. Он
сказал, что они побеждены безнадежно, потому что, если сейчас
у кого-то из них появится притягательная сила для того,
чтобы подняться и сплотить их, его предадут из-за чувства
зависти, ревности и обиды.
Я хотел рассказать дону Хуану о том, что со мной происходило,
но не мог сказать ни единого слова. Только дон Хуан мог
говорить.
- Яки не уникальны в своей мелочности, - сказал он мне на
ухо. - Это то состояние, в котором пойманы люди; состояние,
которое даже не человеческое, а навязано извне.
Я почувствовал, как мой рот непроизвольно открывается и
закрывается в отчаянной попытке задать вопрос, который я
не мог даже сформулировать. Мой ум был пустым, лишенным
мыслей. Мы с доном Хуаном были в кругу людей, но, кажется,
никто из них нас не замечал. Я не заметил никаких движений,
реакций или взглядов украдкой, которые бы показали, что
они о нас знают.
В следующее мгновение я оказался в мексиканском городе,
построенном вокруг железнодорожной станции, который находился
приблизительно в полутора милях на восток от того места,
где жил дон Хуан. Мы с доном Хуаном находились посреди улицы
рядом с государственным банком. Сразу после этого я увидел
одно из самых странных зрелищ, которые мне вообще приходилось
наблюдать в мире дона Хуана. Я видел энергию как потоки
во Вселенной, но я не видел людей как сферические или продолговатые
шары энергии. Одно мгновение люди вокруг меня были нормальными
людьми повседневной жизни, а в следующее они стали некими
странными существами. Шар энергии, которым является человек,
был как бы прозрачным; это было подобно гало вокруг похожей
на насекомое сердцевины. Эта сердцевина имела не форму примата.
Не было никаких частей скелета, так что я не видел людей
как бы рентгеновским зрением, проходящим до костей. В сердцевине
были скорее геометрические формы, созданные, по-видимому,
из жесткой вибрации материи. Эта сердцевина была похожа
на буквы алфавита - прописное Т было, по-видимому, главной
строительной опорой. Перед Т было подвешено толстое перевернутое
L; греческая буква дельта, которая доходила почти до земли,
была расположена ниже вертикальной черты Т и, очевидно,
служила опорой всей этой структуры. Сверху на букве Т я
увидел что-то вроде веревки диаметром около дюйма; она проходила
через верхушку светящейся сферы, как будто то, что я видел,
было на самом деле гигантской бусиной, подвешенной за верхнюю
часть, как драгоценный камень.
Когда-то дон Хуан познакомил меня с метафорой, описывающей
энергетическое единство нитей людей. Он сказал, что маги
древней Мексики описали эти нити как занавес, сделанный
из бусин, нанизанных на нить. Я понял это буквально, как
будто нить проходит через многочисленные энергетические
поля, которыми мы являемся, с головы до пяток. Прикрепляющая
нить, которую я видел, делала круглую форму энергетических
полей людей скорее похожей на брелок. Но я не видел, чтобы
хоть какие-то существа были подвешены на одной нити. Все
без исключения существа, которых я видел, были в форме геометрических
фигур с какой-то нитью в верхней части сферического гало.
Эти нити мне очень напомнили разрозненные, похожие на червей
формы, которые некоторые из нас видят через полуприкрытые
веки под солнечным светом.
Мы с доном Хуаном прошли по городу из одного конца в другой,
и я увидел буквально десятки существ геометрической формы.
Моя способность видеть их была крайне неустойчива. Я на
мгновение видел их, а затем терял их из виду и сталкивался
с обычными людьми.
Вскоре я страшно устал и мог видеть только обычных людей.
Дон Хуан сказал, что пора возвращаться домой, и опять что-то
во мне потеряло мое обычное чувство непрерывности. Я оказался
в доме дона Хуана, не имея ни малейшего понятия о том, как
я пересек расстояние от города до дома. Я лежал в своей
кровати и отчаянно пытался вспомнить, вернуть мое воспоминание,
обыскать глубины самого себя в поисках ключа к тому, как
я попал в город яки и в город возле железнодорожной станции.
Я не верил, что это были сны-фантазии, потому что сцены
были настолько детальными, что могли быть только реальностью,
и все же они никак не могли быть реальностью.
- Ты теряешь свое время, - сказал дон Хуан, смеясь. - Я
обещаю тебе, что ты никогда не узнаешь, как мы попали из
дома в город яки, и из города индейцев-яки на железнодорожную
станцию, и от станции - домой. Произошел разрыв в непрерывности
времени. Вот что делает внутреннее безмолвие.
Он терпеливо объяснил мне, что прерывание потока непрерывности,
благодаря которому мир для нас понятен, - это магия. Он
заметил, что я в этот день пропутешествовал по темному морю
осознания и что я видел людей такими, каковы они есть, занятыми
человеческими делами. А затем я видел нить энергии, которая
связывает определенные линии человеческих существ.
Дон Хуан повторял мне снова и снова, что я был свидетелем
чего-то конкретного и необъяснимого - я понимал то, что
говорят люди, не зная их языка, и я видел нить энергии,
которая соединяет людей с некоторыми другими существами,
- и что я выбрал эти аспекты с помощью намеревания этого.
Он подчеркнул, что сделанное мной намеревание было не сознательным
и не произвольным, что намеревался я на глубоком уровне
и что намерение было продиктовано необходимостью. Мне нужно
было познакомиться с некоторыми из возможностей путешествия
по темному морю осознания, и мое внутреннее безмолвие направило
намерение - извечную силу Вселенной - к удовлетворению этой
потребности.
|
