8.
ЛОМКА РАСПОРЯДКА ЖИЗНИ
Воскресенье, 16 июля 1961 года.
Все утро мы провели, наблюдая за грызунами, которые были
похожи на жирных белок. Дон Хуан называл их водяными крысами.
Он указал, что они очень быстры, когда убегают от опасности.
Но после того, как они спасутся от хищника, они имеют ужасную
привычку остановиться или даже забраться на камень. Подняться
на задние ноги, осмотреться и начать чиститься.
- У них очень хорошие глаза, - сказал дон Хуан. - ты должен
двигаться только тогда, когда они бегут, поэтому ты должен
научиться предугадывать, когда и где они остановятся так,
чтобы ты мог остановиться в то же самое время.
Я был погружен в наблюдение за ними и имел то, что охотники
называют полевым днем, так много я выследил. И, наконец,
я мог предсказывать их движения почти каждый раз. Затем
дон Хуан показал мне, как делать ловушки для того, чтобы
ловить их. Он объяснил, что охотнику нужно время для того,
чтобы понаблюдать за тем, как они едят или за местами их
гнездований для того, чтобы определить, где расставить свои
ловушки. Затем он должен расставить их ночью и все, что
ему останется сделать на следующий день, так это вспугнуть
их так, чтобы они помчались в его ловчие приспособления.
Мы собрали разные палочки и приступили к постройке охотничьих
ловушек. Я уже почти закончил свою и возбужденно думал над
тем, будет ли она работать.
Когда внезапно дон Хуан остановился и взглянул на свое левое
запястье, как если бы смотря на часы, которых у него никогда
не было, и сказал, что, согласно его хронометру, уже время
лэнча. Я держал длинную палку, которую старался согнуть
в кольцо. Автоматически я положил ее вместе с остальными
охотничьими принадлежностями.
Дон Хуан взглянул на меня с выражением любопытства. Затем
он издал звук завывающей фабричной сирены, призывающей на
обед. Я засмеялся. Звук его сирены был совершенен. Я подошел
к нему и заметил, что он смотрит на меня. Он покачал головой
с боку на бок.
- Будь я проклят, сказал он.
- Что такое? - спросил я.
Он опять издал долгий воющий звук фабричной сирены.
- Лэнч кончился, - сказал он. - иди назад работать.
На секунду я почувствовал смущение, но затем подумал, что
он шутит, наверное потому, что у нас и в самом деле нечего
было есть. Я так увлекся грызунами, что позабыл, что у нас
нет никакой провизии. Я снова поднял палку и попытался согнуть
ее. Через секунду дон Хуан опять продудел свою "сирену".
- Время идти домой, - сказал он. Он посмотрел на свои воображаемые
часы, затем взглянул на меня и подмигнул.
- Уже пять часов, - сказал он тоном человека, выдающего
секрет. Я подумал, что он внезапно стал сыт охотой и решил
оставить все дело. Я просто положил все на землю и стал
готовиться уходить. Я не смотрел на него. Я считал, что
он тоже собирает свое имущество. Когда я был готов, я увидел,
что он сидит, скрестив ноги в нескольких футах от меня.
- Я готов, - сказал я. - мы можем идти в любое время.
Он встал и взобрался на скалу. Он стоял там в полутора-двух
метрах над землей и глядя на меня. Приложив руку ко рту,
он издал очень длинный и пронизывающий звук. Это как бы
была усиленная фабричная сирена. Он повернулся вокруг себя,
издавая завывающий звук.
- Что ты делаешь, дон Хуан? - спросил я.
Он сказал, что он дает сигнал всему миру идти домой. Я был
совершенно ошеломлен. Я не мог понять, шутит он или нет,
или он просто так трепет языком. Я внимательно следил за
ним и пытался связать то, что он делает с чем-нибудь, что
он сказал ранее. Мы почти не говорили все это утро, и я
не мог вспомнить что-либо важное.
Дон Хуан все еще стоял на скале. Он взглянул на меня, улыбнулся
и опять подмигнул. Внезапно я встревожился. Дон Хуан приложил
руки ко рту и издал еще один сиреноподобный звук.
Он сказал, что уже восемь часов утра и что мне нужно собирать
опять свое приспособление, потому что впереди у нас целый
день.
К этому времени я был в полном замешательстве. За какие-то
минуты мой страх вырос до непреодолимого желания удрать
со сцены. Я думал, что дон Хуан сошел с ума. Я уже готов
был бежать, когда он соскользнул с камня и подошел ко мне,
улыбаясь.
Ты думаешь, я сошел с ума, да? - спросил он.
Я сказал ему, что он испугал меня до потери сознания своим
неожиданным поведением.
Он сказал, что мы постоянны. Я не понял, что он имел в виду.
Я глубоко был погружен в мысли о том, что его поступки кажутся
совершенно безумными. Он объяснил, что намеренно старался
испугать меня до потери сознания тяжестью своего неожиданного
поведения, потому что он сам готов на стену лезть из-за
тяжести моего неожиданного поведения. Он сказал, что мой
распорядок настолько же безумен, насколько его дудение сиреной.
Я был шокирован и стал утверждать, что я на самом деле не
имею никакого распорядка. Я рассказал ему, что практически
считаю свою жизнь сплошной кашей из-за отсутствия здорового
распорядка.
Дон Хуан засмеялся и сделал мне жест сесть рядом с ним.
вся ситуация опять волшебно переменилась. Мой страх испарился,
как только он начал говорить.
- Что это за мой распорядок? - спросил я.
- Все, что ты делаешь, это распорядок.
- Но разве мы не все такие же?
- Не все из нас. Я ничего не делаю, исходя из распорядка.
- Чем все это вызвано, дон Хуан? Что я сделал или что я
сказал, чтобы заставить тебя действовать так, как ты это
делал?
- Ты беспокоился о лэнче.
- Но я ничего не говорил тебе, откуда ты знаешь, что я беспокоился
о лэнче?
- Ты беспокоишься о еде каждый день примерно около полудня
и около шести вечера, и около восьми утра, - сказал он со
зловещей гримасой. - в это время ты беспокоишься о еде,
даже если ты не голоден.
- Все, что мне нужно было сделать, чтобы показать твой распорядоченный
дух, так это продудеть тебе сигнал. Твой дух выдрессирован
работать по сигналу.
Он посмотрел на меня с вопросом в глазах. Я не мог защищаться.
- Теперь ты собираешься превратить охоту в распорядок, -
Сказал он. - ты уже шагнул в охоту и установил там свои
шаги. Ты говоришь в определенное время, ешь в определенное
время, и засыпаешь в определенное время.
Мне нечего было сказать. То, как дон Хуан описал мои пищевые
привычки, было характерной чертой, которую я использовал
во всем в своей жизни. И, однако же, я сильно ощущал, что
моя жизнь была менее упорядочена, чем жизнь большинства
моих друзей и знакомых.
- Ты очень много знаешь об охоте, - продолжал дон Хуан.
- тебе легко будет понять, что хороший охотник превыше всего
знает одну вещь - он знает распорядок своей жертвы. Именно
это делает его хорошим охотником.
Теперь я хочу обучить тебя последней и очень намного более
трудной части. Возможно, пройдут годы, прежде чем ты сможешь
сказать, что ты понял ее и что ты охотник.
Дон Хуан помолчал, как бы давая мне время. Он снял свою
шляпу и изобразил, как расчесывают себя грызуны, за которыми
мы наблюдали. Мне показалось это очень забавным. Его круглая
голова делала его похожим на одного из этих грызунов.
- Быть охотником, это не значит просто поймать дичь, - продолжал
он.
- охотник, который стоит своей соли, ловит дичь не потому,
что он ставит свои ловушки, или потому, что он знает распорядок
своей жертвы, а потому, что он сам не имеет распорядка.
В этом его преимущество. Он совсем не таков, как те животные,
за которыми он охотится, закабаленные прочным распорядком
и предсказуемыми поворотами. Он свободен, текуч, непредсказуем.
То, что говорил дон Хуан, звучало для меня, как спорная
нерациональная идеализация. Я не мог себе представить жизнь
без распорядка. Я хотел быть с ним честен, а не просто соглашаться
или не соглашаться с ним. Я чувствовал, что то, что он имеет
в виду, невозможно было выполнить ни мне, ни кому-либо другому.
- Мне нет дел до того, что ты чувствуешь, - сказал он. -
Для того, чтобы стать охотником, ты должен сломать распорядок
своей жизни. Ты добился хороших успехов в охоте. Ты научился
быстро, и теперь ты можешь видеть, что ты такой же, как
и твоя жертва - легко предсказуемый.
Я спросил у него уточнений, чтобы он дал мне конкретные
примеры.
- Я говорю об охоте, - сказал он спокойно. - поэтому я говорю
о том, что делают животные. О местах, где они едят, месте,
манере и времени их сна, о том, где они гнездятся и как
они ходят. Именно этот распорядок я указываю тебе, чтобы
ты осознал его в себе самом.
- Ты наблюдал повадки животных в пустыне. Они едят или пьют
в определенных местах. Они гнездятся в особых местах. Они
оставляют свои следы особым способом. Фактически все, что
они делают, хороший охотник может предвидеть или воссоздать.
Как я уже говорил тебе, в моих глазах ты ведешь себя так
же, как твоя жертва. Однажды в моей жизни некто указал такую
же вещь мне, поэтому ты не одинок в этом. Все мы ведем себя
так же, как и та жертва, за которой мы гонимся. Это, разумеется,
делает нас жертвой чего-нибудь или кого-нибудь еще. Отсюда
цель охотника, который знает все это, состоит в том, чтобы
перестать самому быть жертвой. Понимаешь, что я имею в виду?
Я опять выразил мнение, что его предложение недостижимо.
- Это требует времени, - сказал дон Хуан. Ты можешь начать
с того, чтобы не есть лэнч через день в 12 часов.
Он взглянул на меня и доброжелательно улыбнулся. Его выражение
было очень забавным и рассмешило меня.
- Есть, однако, некоторые животные, которых невозможно выследить,
- продолжал он. - есть определенные типы оленей, например,
которых счастливый охотник, может быть, способен путем простого
везения встретить однажды в жизни.
Дон Хуан сделал драматическую паузу и пронзительно посмотрел
на меня. Казалось, он ждал вопроса, но у меня их не было.
- Как ты думаешь, что их делает такими уникальными и почему
их так трудно найти? - спросил он.
- Я пожал плечами, потому что я не знал, что сказать.
- У них нет распорядка, - сказал он тоном откровения. -
вот что их делает магическими.
- Олень должен спать ночью, - сказал я. - разве это не распорядок?
- Конечно, если олень спит каждую ночь в определенное время
и в определенном месте. Но эти волшебные существа не ведут
себя таким образом. Когда-нибудь ты, возможно, сможешь проверить
это сам. Может быть твоей судьбой станет охотиться за каким-нибудь
из них до конца твоей жизни.
- Что ты под этим имеешь в виду?
- Ты любишь охотиться. Может быть, когда-нибудь в каком-нибудь
месте мира твоя тропа может пересечься с волшебным существом,
и ты можешь погнаться за ним.
Магическое существо - это то, что дух захватывает. Мне достаточно
повезло, что моя тропа пересеклась с одним из них. Наша
встреча произошла после того, как я научился и на практике
освоил очень много из того, что относится к охоте. Однажды
я был в густом лесу в центральной мексике, когда внезапно
я услышал тихий свист. Он был неизвестен мне. Никогда за
все годы жизни в диких местах я не слышал такого звука.
Я не мог определить места, откуда он исходит. Казалось,
он шел сразу из нескольких мест.. Я подумал, что, возможно,
я окружен стаей или стадом каких-нибудь неизвестных животных.
Еще раз я услышал этот захватывающий свист. Казалось, он
приходил отовсюду. Я понял тогда, что это моя удача. Я знал,
что это волшебное существо - олень. Я знал, что волшебный
олень осознает распорядок обычных людей и распорядок охотников.
Очень легко рассчитать, что бы стал делать обычный человек
в ситуации, подобной этой. Прежде всего его страх немедленно
превратит его в жертву. Как только он станет жертвой, у
него останутся два пути действия. Или он убежит, или останется
на месте. Если он не вооружен, то он обычно побежит на открытое
место, спасая свою жизнь. Если он вооружен, то он приготовит
свое оружие и затем или застынет на месте, или ляжет на
землю.
Охотник, с другой стороны, когда он останется в диком месте,
никогда не пойдет без того, чтобы не наметить себе точек
укрытия. Поэтому он немедленно укроется. Он может бросить
свое пончо на землю или же он может повесить его на сук,
как отвлечение, а затем спрячется и будет ждать, пока дичь
не сделает свой следующий шаг.
Поэтому, в присутствии волшебного оленя я не стал вести
себя ни как тот, ни как другой. Я быстро встал на голову
и начал тихо завывать. Фактически, я плакал горючими слезами
и всхлипывал в течение столь долгого времени, что уже готов
был потерять сознание. Внезапно я ощутил мягкое дыхание.
Кто-то обнюхивал волосы у меня над правым ухом. Я попытался
повернуть голову и посмотреть, что это такое, но упал, и
сев, увидел переливающееся существо, уставившееся на меня.
Олень взглянул на меня, и я сказал ему, что не причиню ему
вреда, и олень заговорил со мной.
Дон Хуан остановился и взглянул на меня. Я невольно улыбнулся.
Мысль о говорящем олене была настолько невероятной, что
я не мог принять ее спокойно.
- Он заговорил со мной, - сказал дон Хуан с гримасой.
- Олень заговорил?
- Заговорил.
Дон Хуан встал и поднял свою связку охотничьих принадлежностей.
- Он что, действительно заговорил? - спросил я в замешательстве.
Дон Хуан расхохотался.
- Что он сказал? - спросил я полушутя.
Я думал, что он дурачит меня. Дон Хуан секунду молчал, как
бы пытаясь вспомнить, затем его глаза просветлели, и он
сообщил мне, что сказал олень.
- Волшебный олень сказал: "хелло, друг!", - продолжал
дон Хуан. - и я ответил: "хелло!" Затем он спросил
меня: "почему ты плачешь?" И я сказал: "потому
что мне грустно". Тогда волшебное существо наклонилось
к моему уху и сказало так ясно, как я сейчас тебе говорю:
"не грусти".
Дон Хуан посмотрел мне в глаза. В них был совершенно предательский
отблеск. Он начал громко хохотать.
Я сказал, что его диалог с оленем был все равно, что вообще
молчание.
- Но чего же ты хочешь? - спросил он, все еще смеясь. -
ведь я индеец.
Его чувство юмора было настолько неземным, что я ничего
не мог сделать, как только рассмеяться вместе с ним.
- Ты не веришь, что волшебный олень разговаривал, так?
- Извини, но я не могу поверить в то, что вещи, подобно
этому происходят, - сказал я.
- Я не виню тебя, - сказал он ободряюще. - это одна из самых
заковыристых вещей.
9. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА НА ЗЕМЛЕ
Понедельник, 24 июля 1961 года.
Около полудня после того, как мы несколько часов бродили
в пустыне, дон Хуан выбрал для отдыха место в тени. Как
только мы уселись, он начал говорить. Он сказал, что я уже
очень многое узнал об охоте, но я еще не изменился настолько,
насколько он хотел.
- Недостаточно знать, как делать и ставить ловушки, - сказал
он. - охотник должен жить, как охотник для того, чтобы извлекать
из жизни максимум. К несчастью, изменения трудны и случаются
очень редко и очень медленно. Иногда уходят годы для того,
чтобы человек пришел к убеждению необходимости меняться.
У меня это заняло годы, но, может, у меня не было склонности
к охоте. Я думаю, что для меня самым трудным было в действительности
захотеть измениться.
Я заверил его, что я понимаю его мысли. В самом деле, с
тех пор, как он начал учить меня охотиться, я тоже стал
пересматривать свои поступки. Может быть, самым драматическим
открытием для меня было то, что мне нравился образ жизни
дона Хуана. Мне нравился дон Хуан, как личность. Было что-то
солидное в его поведении. То, как он вел себя не оставляло
никаких сомнений относительно его мастерства и в то же время
он никогда не использовал своего превосходства для того,
чтобы потребовать что-либо от меня. Его интерес в перемене
моего образа жизни, я чувствовал, выливается большей частью
в безличные внушения или же, пожалуй, он выливается в авторитетный
комментарий моих неудач. Он заставил меня очень ясно осознавать
мои неудачи, и все же я никак не мог понять, каким образом
его образ жизни сможет что-либо исправить во мне. Я искренне
верил, что в свете того факта, что я хочу сделать с своей
жизнью, его образ жизни принесет мне только печаль и трудности.
Отсюда и вся моя пассивность. Однако, я научился уважать
его мастерство, которое всегда выражалось в терминах красоты
и точности.
- Я решил изменить свою тактику, - сказал он.
Я попросил у него объяснений. Его заявление было расплывчатым,
и я не был уверен в том, что оно относится как-либо ко мне.
- Хороший охотник меняет свои пути так часто, как ему этого
нужно, - ответил он. - ты знаешь это сам.
- Что ты задумал, дон Хуан?
- Охотник не только должен знать привычки своей жертвы,
он должен знать также, что на земле имеются силы, которые
ведут людей и животных и все живое.
Он замолчал. Я подождал, но он, казалось, закончил фразу
или то, что он хотел сказать.
- Что это за силы, о которых ты говоришь? - спросил я после
долгой паузы.
- Силы, которые ведут наши жизни и наши смерти.
Дон Хуан замолчал и, казалось, испытывал огромную трудность
в том, чтобы решить, что сказать. Он тер руки и качал головой,
надувая щеки. Дважды он сделал мне знак, чтобы я замолчал,
когда я просил его объяснить свои загадочные заявления.
- Ты не сможешь легко остановиться, - наконец, сказал он.
- я знаю, что ты упрям, но это не имеет значения. Чем более
ты упрям, тем будет лучше, когда ты, наконец, преуспеешь
в том, чтобы изменить себя.
- Я стараюсь, как только могу, - сказал я.
- Нет, я не согласен. Ты не стараешься так, как ты можешь.
Ты сказал это просто потому, что это просто хорошо для тебя
звучит. На самом деле ты так говорил обо всем, что ты делаешь.
Нужно что-либо делать, чтобы исправить это.
Я почувствовал себя обязанным, как обычно, защищаться. Дон
Хуан, казалось, метил, как всегда, в мои самые слабые места.
Я вспомнил, что каждый раз, когда я пытался защищаться против
его критики, то кончалось всегда тем, что я чувствовал себя
дураком. И я прекратил на середине свою длинную объяснительную
речь.
Дон Хуан с любопытством осмотрел меня и засмеялся. Он сказал
очень добрым тоном, что говорил уже мне о том, что все мы
дураки, и я не являюсь исключением.
- Ты всегда чувствуешь себя обязанным объяснять свои поступки,
как если бы ты был единственным на земле человеком, который
делает неправильно, - сказал он. - это твое старое чувство
собственной важности. У тебя ее слишком много. У тебя также
слишком много личной истории. С другой стороны, ты не принимаешь
ответственности за свои поступки. Ты не пользуешься своей
смертью, как советчиком м превыше всего ты слишком достижим.
Другими словами, твоя жизнь такая же каша, как она была
до того, как я тебя встретил.
Опять я ощутил искреннее чувство ущемленной гордости и хотел
спорить, что это не так. Он сделал мне знак успокоиться.
- Следует принимать ответственность за то, что находишься
в этом заколдованном мире. Мы находимся в заколдованном
мире, знаешь?
Я утвердительно кивнул головой.
- Мы говорим не об одном и том же, - сказал дон Хуан. -
для тебя мир заколдованный, потому что, если ты не утомлен
от него, то ты не находишься с ним в согласии. Для меня
мир является заколдованным, потому что он поразителен, страшен,
волшебен и неизмерим. Я был заинтересован в том, чтобы убедить
тебя, что ты должен принять ответственность за нахождение
здесь, в этом чудесном мире, в этой чудесной пустыне, в
это чудесное время. Я хотел убедить тебя в том, что ты должен
научиться делать каждый поступок идущим в счет, поскольку
ты будешь здесь только короткое время. Фактически слишком
короткое для того, чтобы посмотреть все чудеса этого мира.
Я настаивал на том, что быть утомленным миром или же быть
с ним несогласным, это общечеловеческое состояние.
- Так перемени его, - ответил он сухо. - если ты не ответишь
на этот вызов, то ты все равно что уже мертв.
Он велел мне назвать тему или момент в моей жизни, который
захватывал все мои мысли. Я сказал: "искусство".
Я всегда хотел быть артистом и в течение многих лет я пытался
им быть. У меня еще сохранилось болезненное воспоминание
о моем провале.
- Ты никогда не брал на себя ответственности за то, что
находишься в этом неизмеримом мире, - сказал он тоном приговора.
- поэтому ты никогда не был артистом и, может быть, никогда
не будешь охотником.
- Но это наибольшее, что я могу, дон Хуан.
- Нет, ты не знаешь наибольшего, что ты можешь.
- Я делаю все, что могу.
- Ты опять ошибаешься. Ты можешь делать лучше. Есть одна
простая вещь, которая в тебе неправильна. И ты думаешь,
что у тебя масса времени.
Он остановился и взглянул на меня, как бы ожидая моей реакции.
- Ты думаешь, что у тебя масса времени, - повторил он.
- Масса времени для чего, дон Хуан?
- Ты думаешь, что твоя жизнь будет длиться всегда.
- Нет, я так не думаю.
- Тогда, если ты не думаешь, что твоя жизнь будет длиться
всегда, чего же ты ждешь. Почему ты тогда колеблешься в
том, чтобы измениться?
- А не приходило ли тебе когда-либо в голову, дон Хуан,
что я могу не хотеть изменяться?
- Да, мне приходило это в голову. Я тоже не хотел меняться,
совсем, как ты. Однако мне не нравилась моя жизнь. Я устал
от нее точно так же, как ты. Теперь мне ее не хватает.
Я с убеждением стал утверждать, что его настойчивость в
том, чтобы изменить мой образ жизни, была пугающей и спорной.
Я сказал, что в действительности согласен с ним на определенном
уровне, но уже один тот факт, что он всегда является хозяином
положения, делает всю эту ситуацию невыносимой для меня.
- Дурак, у тебя нет времени для этой игры, - сказал он жестоким
тоном. - то, что ты сейчас делаешь, может оказаться твоим
последним поступком на земле. Это вполне может оказаться
твоей последней битвой. Нет такой силы, которая бы могла
тебе гарантировать, что ты проживешь еще одну минуту.
- Я знаю это, - сказал я со сдерживаемым гневом.
- Нет, ты этого не знаешь, - сказал он. - если бы ты это
знал, то ты был бы охотником.
Я утверждал, что осознаю наивысшую смерть, но об этом бесполезно
разговаривать или думать, потому что я ничего не смогу тут
сделать, чтобы избежать ее. Дон Хуан засмеялся и сказал,
что я похож на комедианта, который механически следует написанной
для него роли.
- Если бы это была твоя последняя битва на земле, то я бы
сказал, что ты идиот, - сказал он спокойно. - ты тратишь
свой последний поступок на земле на глупые мысли.
Минуту мы молчали. Мои мысли бежали хаотично. Он был прав,
конечно.
- У тебя нет времени, мой друг, нет времени. Ни у кого из
нас нет времени, - сказал он.
- Я согласен, дон Хуан, но...
Не просто соглашайся со мной, - оборвал он. - вместо того,
чтобы так легко соглашаться, ты должен действовать согласно
этому. Прими вызов, изменись.
- Только и всего?
- Правильно. Перемена, о которой я говорю, никогда не происходит
постепенно. Она случается внезапно. А ты не готовишь себя
к такому внезапному действию, которое принесет перемену.
Я считал, что он говорит противоречие и объяснил ему, что
если бы я готовился к перемене, то я наверняка менялся бы
постепенно.
- Ты не изменился совершенно, - сказал он. - вот почему
ты веришь, что ты меняешься мало-помалу. И, однако же, возможно,
что ты сам удивишься когда-нибудь, изменившись внезапно,
без единого предупреждения. Я знаю, что это так, и поэтому
я не теряю своей заинтересованности в том, что именно я
хотел сказать. После секундной паузы дон Хуан продолжал
объяснять свою мысль.
- Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал он.
- то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том,
чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности относительно
бесконечного течения наших жизней. Я только что сказал,
что изменение приходит внезапно и неожиданно. И точно так
же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем поделать
с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он сделал
бровями знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне
казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд
людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая
моя попытка будет только пустой попыткой оправдать себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые
очень осторожны относительно природы своих поступков. Их
счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием
того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют особую
силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал виски
и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы наш
разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он закончил
то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда, когда
человек действует, зная, что эти поступки являются его последней
битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в том,
чтобы действовать с полным сознанием того, что этот поступок
вполне может быть твоим самым последним поступком на земле.
Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и рассматривал
свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том, чтобы
предполагать, что имеется наследуемая непрерывность моих
поступков и что я смогу продолжать их совершать по желанию,
совершать то, что я делаю в данный момент, особенно если
это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того убеждения,
что этот мир и я сам имеем определенную длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать смысл
моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал волосы
и, наконец, когда я говорил об "определенной длительности",
бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом несчастье
человеческих существ. Никто из нас не имеет достаточно времени.
И твоя длительность не имеет смысла в этом страшном волшебном
мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, - сказал
он. - твои поступки не могут иметь того духа, той силы,
той всеохватывающей силы поступков, выполняемых человеком,
который знает, что он сражается в своей последней битве
на земле. Иными словами твоя длительность не делает тебя
счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и обвинил
его в том, что он вызывает огромное беспокойство во мне
своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я присоединюсь
к нему также наверняка, но, может быть, ты другой, и смерть
не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я должен
об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без горевания.
Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя нет времени,
и пусть твои поступки текут соответственно. Пусть каждый
из твоих поступков будет твоей последней битвой на земле.
Только при таких условиях твои поступки будут иметь законную
силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они будут поступками
боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты собираешься
умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы быть боязливым
просто потому, что твоя боязливость заставляет тебя хвататься
за что-либо такое, что существует только в твоих мыслях.
Это убаюкивает тебя в то время, как все вокруг спит. Но
затем страшный и волшебный мир разинет на тебя свой рот,
как он откроет его на каждого из нас. И тогда ты поймешь,
что твои проверенные пути совсем не являются проверенными.
Быть боязливым не дает нам рассмотреть и использовать нашу
судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о своей
смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который мы
совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней битвой
на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я называю
его битвой потому, что это сражение, борьба. Большинство
людей переходит от поступка к поступку без всякой борьбы
и без всякой мысли. Охотник, напротив, отмеряет каждый поступок.
И, поскольку он обладает глубоким знанием своей смерти,
он совершает поступки взвешено, как если бы каждый поступок
был его последней битвой. Только дурак не сможет заметить
преимуществ охотника перед окружающими людьми. Охотник оказывает
своей последней битве должное уважение, и это естественно,
потому что его последний поступок на земле должен быть его
лучшим поступком. Это приятно. Это сглаживает грани его
испуга.
- Ты прав, - согласился я. - это просто трудно принять.
- Это потребует у тебя многих лет, чтобы убедить себя, потом
тебе потребуется еще много лет, чтобы соответственно действовать.
Я надеюсь только на то, что у тебя осталось достаточно времени.
- Я пугаюсь, когда ты так говоришь, - сказал я.
Дон Хуан окинул меня взглядом с серьезным выражением на
лице.
- Я уже говорил тебе, что это заколдованный мир, - сказал
он. - силы, которые руководят людьми, непредсказуемы, ужасны,
и, однако, великолепны. Тут есть на что посмотреть.
Он перестал говорить и опять посмотрел на меня. Он, казалось,
собирался что-то сказать мне, но передумал и улыбнулся.
- Разве есть что-либо, что руководит нами? - спросил я.
Разумеется, есть силы, которые ведут нас.
- Можешь ты описать их?
- Нет, не могу, разве что назвать их силами, духами, ветрами
или чем угодно вроде этого.
Я хотел допрашивать его дальше, но прежде, чем я смог спросить
его что-либо еще, он поднялся. Я смотрел на него ошеломленный.
Он встал одним движением, его тело просто дернулось, а он
уже был на ногах.
Я все еще размышлял над тем, какая необычайная ловкость
нужна для того, чтобы двигаться с таком скоростью, когда
он сказал мне сухим тоном команды, чтобы я выследил кролика,
поймал его, убил и поджарил мясо до захода солнца.
Он взглянул на небо и сказал, что времени у меня достаточно.
Я автоматически принялся за дело, так как я это делал уже
много раз. Дон Хуан шел рядом со мной и следил за моими
движениями пристальным взглядом. Я был очень спокоен, двигался
осторожно, и у меня совсем не было никаких трудностей в
том, чтобы поймать кролика-самца.
- Теперь убей его, - сказал сухо дон Хуан.
Я потянулся в ловушку, чтобы ухватиться за кролика. Я взял
его за уши и тащил его наружу, когда внезапное ощущение
ужаса охватило меня. Впервые, как дон Хуан начал учить меня
охотиться, я подумал о том, что он никогда не учил меня,
как убивать дичь. За много раз, когда мы ходили по пустыне,
сам он убил только одного кролика, двух куропаток и одну
гремучую змею.
Я уронил кролика обратно и взглянул на дона Хуана.
- Я не могу убить его, - сказал я.
- Почему?
- Я никогда этого не делал.
- Но ты убил сотни птиц и других животных.
- Из ружья, а не голыми руками.
- Но какая разница? Время кролика истекло.
Тон дона Хуана шокировал меня. Он был таким авторитетным,
таким знающим, что не оставлял у меня в уме никаких сомнений
относительно того, что время кролика истекло.
- Убей его! - скомандовал он с жестким взглядом в глазах.
Я не могу.
Он закричал на меня, что кролик должен умереть. Он сказал,
что его блуждание по прекрасной пустыне пришло к концу,
мне нечего упрямиться, потому что сила или дух, который
ведет кроликов, подвел именно этого к моей ловушке как раз
перед заходом солнца.
Целый ряд смущенных мыслей и чувств охватили меня, как если
бы все эти чувства только меня и ждали. Я почувствовал с
предельной ясностью трагедию кролика, который вынужден был
попасть в мою ловушку. Через какие-то секунды мой ум перешагнул
через критические моменты моей собственной жизни. Много
раз я сам был кроликом.
Я взглянул на него, и он взглянул на меня. Кролик прижался
к задней стенке клетки. Он почти свернулся, очень спокойный
и неподвижный. Мы обменялись странными взглядами и этот
взгляд, который я воспринял, как молчаливое отчаяние, вызвал
полную идентификацию с моей собственной участью.
- Черт с ним, - сказал я громко. - я никого не хочу убивать.
Этот кролик пойдет на свободу.
Сильная эмоция заставила меня задрожать. Мои руки тряслись,
когда я пытался схватить кролика за уши. Он двигался быстро,
и я промахнулся. Я снова попытался и еще раз промахнулся.
Меня охватило отчаяние. Я почувствовал приступ тошноты и
быстро пнул клетку для того, чтобы сломать ее и выпустить
кролика на свободу. Клетка неожиданно оказалась крепкой
и не сломалась так, как я ожидал. Мое отчаяние выросло до
невыносимого чувства нетерпения. Используя всю свою силу,
я пнул в край клетки правой ногой. Палки громко сломались.
Я вытащил кролика наружу. Я испытал момент облегчения, который
в следующий момент разбился на мелкие кусочки. Кролик вяло
висел у меня в руке. Он был мертв.
Я не знал, что делать. Я был занят попытками додуматься,
почему же он умер. Я повернулся к дону Хуану. Он смотрел
на меня. Чувство ужаса ознобом прошло по моему телу. Я уселся
рядом с какими-то камнями. У меня страшно болела голова.
Дон Хуан положил мне на голову руку и прошептал мне на ухо,
что я должен ободрать кролика и поджарить его, прежде чем
не кончатся сумерки.
Меня поташнивало. Он очень терпеливо разговаривал со мной,
как будто разговаривал с ребенком. Он сказал мне, что те
силы, которые ведут людей или животных, привели именно этого
кролика ко мне, точно так же, как они приведут меня к моей
собственной смерти. Он сказал, что смерть кролика была подарком
мне совершенно так же, как моя смерть будет подарком чему-нибудь
или кому-нибудь еще.
У меня кружилась голова. Простейшие события этого дня сокрушили
меня. Я старался думать, что это всего лишь кролик. И, однако
же, я никак не мог стряхнуть с себя то отождествление, которое
я имел с ним.
Дон Хуан сказал, что мне нужно съесть немного его мяса,
хотя бы только кусочек для того, чтобы придать ценность
моей находке.
- Я не могу этого сделать, - запротестовал я пассивно.
- Мы мусор в руках этих сил, - бросил он мне, - поэтому
останови свою собственную важность и используй подарок должным
образом.
Я поднял кролика. Он был теплым.
Дон Хуан наклонился и прошептал мне на ухо:
- Твоя ловушка была его последней битвой на земле. Я говорил
тебе, что у него уже больше не было времени, чтобы прыгать
по прекрасной пустыне.
|
