10. СТАТЬ ДОСТУПНЫМ СИЛЕ
Четверг, 17 августа 1961 года.
Как только я вылез из машины, я пожаловался дону Хуану,
что плохо себя чувствую.
- Садись, садись, - сказал он мне мягко и почти за руку
подвел меня к своему порогу. Он улыбнулся и похлопал меня
по спине.
За две недели до того, 4 августа, дон Хуан, как он говорил,
переменил свою тактику со мной и позволил мне съесть несколько
батончиков пейота. Во время моего последнего галлюцинаторного
опыта я играл с собакой, которая жила в том доме, где проходила
пейотная сессия. Дон Хуан истолковал мои взаимодействия
с собакой, как совершенно особенное событие. Он утверждал,
что в момент силы, вроде того, в котором я тогда жил, мир
обычных поступков не существует, и ничего не может быть
принято наверняка. Что собака была не собакой, а воплощением
мескалито, силы или духа содержащегося в пейоте.
Последующие эффекты опыта были в общем смысле усталостью
и меланхолией, а также исключительно живыми снами и кошмарами.
- Где твои письменные принадлежности? - спросил дон Хуан,
когда я уселся на порог.
Я оставил свои записные книжки в машине. Дон Хуан вернулся
к машине и, осторожно вытащив мой портфель, принес и положил
его рядом со мной. Он спросил, ношу ли я обычно свой портфель,
когда я хожу. Я сказал, что да.
- Это безумие, - сказал он. - я сказал тебе, чтобы ты ничего
не носил в руках, когда идешь. Заведи рюкзак.
Я засмеялся. Мысль о том, чтобы носить свои заметки в рюкзаке,
была смешной. Я сказал ему, что обычно я ношу костюм, и
рюкзак поверх костюма с жилетом будет слишком необычным
зрелищем.
- Одевай свой пиджак поверх рюкзака, - сказал он. - пусть
лучше люди думают, что ты горбат, чем калечить свое тело,
таская все это.
Он сказал, чтобы я вытащил свою записную книжку и записывал.
Казалось, он делал сознательное усилие к тому, чтобы успокоить
меня.
Я опять пожаловался, что чувствую физическое неудобство
и странные ощущения несчастности.
Дон Хуан засмеялся и сказал:
- Ты начинаешь учиться.
Затем у нас был очень долгий разговор. Он сказал, что мескалито,
позволив мне играть с ним, указал на меня, как на "избранного"
человека. И что, хотя он был ошеломлен этим знаком, поскольку
я не был индейцем, он собирается, тем не менее, передать
мне некое секретное знание. Он сказал, что он сам имел "бенефактора",
который научил его тому, как стать "человеком знания".
Я почувствовал, что должно случиться что-то ужасное. Откровение,
что я был его избранным человеком плюс совершенно прямая
чуждость его жизни и тот разрушительный эффект, который
пейот имел на меня, создали состояние невыносимого сопротивления
и нерешительности. Однако, дон Хуан не обратил внимания
на мои чувства и порекомендовал, чтобы я думал только о
том чуде, что мескалито играл со мной.
- Ни о чем больше не думай, - сказал он. - все остальное
придет само. Он поднялся и мягко погладил меня по голове,
а затем сказал очень
тихим голосом:
- Я собираюсь учить тебя тому, как быть воином. Точно так
же, как я учил тебя охотиться. Однако, я должен предупредить
тебя, что изучение того, как охотиться, не сделало тебя
охотником, точно так же, как изучение, как стать воином,
не сделает тебя им.
Я испытал чувство замешательства, физического неудобства,
которое граничило с нетерпением. Я пожаловался на слишком
живые сновидения и ночные кошмары. Он, казалось, минуту
раздумывал, а затем снова сел.
- Это заколдованные сновидения, - сказал я.
- У тебя всегда были заколдованные сновидения, - бросил
он в ответ.
- Говорю тебе, что на этот раз они действительно более колдовские,
чем я когда-либо видел.
- Не заботься о том, это просто сны. Точно так же, как сны
любого обычного спящего, они не имеют силы. Поэтому, что
пользы заботиться о них или говорить о них.
- Они заботят меня, дон Хуан. Разве нет чего-нибудь такого,
что бы я мо г сделать, что остановить их?
Ничего. Дай им пройти, - сказал он. - теперь пришло время
стать доступным силе, и ты начнешь с того, что ухватишься
за с н о в и д е н и я .
Тон его голоса, когда он сказал "сновидения",
заставил меня думать, что он использует это слово каким-то
особым манером. Я раздумывал над тем, какой вопрос ему следует
задать, когда он вдруг начал говорить.
- Я никогда не рассказывал тебе о видении снов. Потому что
до сих пор я был озабочен лишь тем, чтобы научить тебя,
как стать охотником, - сказал он. - охотнику нет дела до
манипуляции с силой, поэтому его сны, это просто сны. Они
могут глубоко затрагивать, но остаются только снами, а не
сновидением.
Воин, с другой стороны, ищет силу, и одна из широких дорог
к силе есть сновидение. Можно сказать, что это различие
между охотником и воином состоит в том, что воин находится
на своем пути к силе в то время, как охотник ничего о ней
не знает или почти ничего.
Решение относительно того, кто может быть воином, а кто
может быть только охотником - не наше. Это решение находится
в царстве сил, которые руководят людьми. Вот почему твоя
игра с мескалито была таким важным знаком. Эти силы привели
тебя ко мне. Они привели тебя на ту автобусную станцию,
помнишь? Какой-то клоун подвел тебя ко мне. Отличный знак
- клоун, указывающий на тебя. Поэтому я учил тебя, как быть
охотником. А затем еще один отличный знак - сам мескалито,
играющий с тобой. Понимаешь, о чем я говорю.
Его колдовская логика подавляла. Его слова создавали зрелище
меня, поддающегося чему-то страшному и неизвестному. Чему-то
такому, чего я не добивался и о существовании чего не подозревал
даже в самых диких фантазиях.
- Что ты полагаешь, мне следует делать.
Стать доступным силе. Уцепиться за свои сны, - ответил он.
- ты называешь их сны, потому что у тебя нет силы. Воин,
будучи человеком, который ищет силу, не называет их сны.
Он зовет их реальным.
- Ты хочешь сказать, что он воспринимает свои сны, как реальность?
- Он не воспринимает ничего, как что-либо другое. То, что
ты называешь снами, является реальностью для воина. Ты должен
понять, что воин не дурак. Воин - это не запятнанный охотник,
который охотится за силой. Он не пьян, не безумен, у него
нет ни времени, ни расположения, чтобы передергивать или
лгать себе, или делать неправильный ход. Ставки слишком
высоки для этого. Ставки, это его разграниченная упорядоченная
жизнь, на которую у него ушло так много времени, чтобы подтянуть
ее и сделать совершенной. Он не собирается отбрасывать все
это, делая какой-нибудь глупый неправильный расчет, принимая
что-либо за что-либо еще.
Сновидения - реальность для воина, потому что в них он может
действовать сознательно. Он может выбирать или отказываться.
Он может выбирать среди различных моментов, которые ведут
к силе, и затем он может манипулировать с ними и использовать
их, тогда как в обычном сне он не может действовать сознательно.
- В таком случае ты хочешь сказать, дон Хуан, что сновидения
реальны?
- Конечно, реальны.
- Так же реальны, как то, что мы делаем сейчас?
- Если ты хочешь сравнивать одно с другим, что ж, они, пожалуй,
более реальны. В сновидениях ты имеешь силу. Ты можешь изменять
вещи, ты можешь находить бесчисленные скрытые факты. Ты
можешь контролировать все то, что ты хочешь.
Утверждение дона Хуана отзывалось во мне на определенном
уровне. Я легко мог понять его любовь к той идее, что можно
делать все во сне. Но я не мог принять его серьезно. Прыжок
был слишком велик.
Секунду мы смотрели друг на друга. Его заявления были безумны,
и, тем не менее, он был, согласно всему моему знанию о нем,
один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо
встречал.
Я сказал ему, что не могу поверить в то, что он принимает
свои сны за реальность. Он усмехнулся, как если бы знал
размеры моей непоколебимой позиции. Затем он поднялся и,
ни слова не говоря, вошел в дом. Я долгое время сидел в
состоянии отупения, пока он не позвал меня к задней части
дома. Он приготовил какую-то кашу и дал мне чашку.
Я спросил его о том времени, когда человек бодрствует. Я
хотел узнать, называет ли он как-нибудь его особенно, но
он не понял или не захотел ответить.
- Как ты называешь это, вот то, что мы делаем сейчас? -
спросил я, имея в виду, что то, что мы делаем, было реальностью
в противоположность снам.
- Я называю это едой, - сказал он, удерживая смех.
- Я называю это реальностью, потому что еда наша действительно
имеет место.
- Сновидение тоже имеет место, - ответил он, посмеиваясь.
- точно так же охота, хождение, смех.
Я не настаивал на споре, однако я не мог, даже если бы я
вышел из себя, принять его идею. Он, казалось, был доволен
моим отчаянием.
Как только мы кончили есть, он заметил, что мы отправляемся
на прогулку. Но мы не будем бродить по пустыне, так, как
мы это делали раньше.
- На этот раз по-другому, - сказал он. - с этого времени
мы будем ходить на места силы. Ты должен научиться делать
себя доступным силе.
Я опять выразил свое замешательство. Я сказал, что я недостаточно
квалифицирован для такого дела.
- Продолжай, ты оправдываешь глупый страх, - сказал он низким
голосом, поглаживая меня по спине и доброжелательно улыбаясь.
- я подбираюсь к твоему охотничьему духу. Ты любишь бродить
со мной по этой прекрасной пустыне. Слишком поздно выбывать
из игры.
Он пошел в пустынный чапараль. Головой он сделал мне знак
следовать за ним. Я мог бы пойти спиной к своей машине и
уехать, но только мне нравилось бродить по прекрасной пустыне
вместе с ним, мне нравилось то ощущение, которое я испытывал
только в его компании, что это действительно пугающий, волшебный
и все же прекрасный мир. Как он сказал, я сидел на крючке.
Дон Хуан отвел меня к холмам, находящимся на востоке. Это
была длинная прогулка. Был жаркий день. Жара, однако, хотя
она обычно казалась невыносимой для меня, каким-то образом
была незаметной.
Мы прошли большое расстояние и вошли в каньон, пока, наконец,
дон Хуан не остановился и не уселся в тени каких-то камней.
Я вынул несколько галет из рюкзака. Но он сказал, чтобы
я не беспокоился о них.
Он сказал, что я должен сидеть в определенном месте; указав
на одинокий почти круглый валун в трех-четырех метрах от
нас, и помог мне забраться на его вершину. Я думал, что
он тоже собирается сидеть там, но вместо этого он забрался
только на половину его высоты для того, чтобы передать мне
какие-то кусочки сухого мяса. С очень серьезным выражением
он сказал, что это мясо обладающее силой и его нужно жевать
очень медленно и его нельзя мешать ни с какой другой пищей.
Затем он отошел назад в тень и сел, прислонившись спиной
к камню. Он казался расслабленным, почти сонным. В таком
положении он оставался до тех пор, пока я не кончил есть.
Тогда он выпрямился и склонил голову направо. Казалось,
он внимательно слушает. Два-три раза он взглянул на меня,
выпрямился и начал обшаривать окружающее глазами так, как
это делает охотник. Я автоматически застыл на месте и двигал
глазами только для того, чтобы следить за его движениями.
Очень осторожно он зашел за камни, как если бы ожидал, что
на то место, куда мы пришли, сейчас выйдет дичь. Тут я понял,
что мы находились в сухом водном каньоне, в круглом его
расширении, окруженном песчаниковыми валунами.
Неожиданно дон Хуан вышел из-за камней и улыбнулся мне.
он потянулся, зевнул и подошел к валуну, на котором я находился.
Я переменил свою напряженную позицию и уселся.
- Что случилось? - спросил я шепотом.
Он ответил мне чуть не криком, что вокруг ничего нет, о
чем беспокоиться. Я почувствовал тотчас же потрясение в
животе. Его ответ был неподходящим к обстановке, и я не
мог представить себе, чтобы он кричал, если для этого нет
специальной причины.
Я начал слезать с камня, но он заорал, чтобы я оставался
там еще.
- Что ты делаешь? - спросил я.
Он сел, укрывшись между двумя камнями у основания того валуна,
на котором я находился, а затем сказал очень громким голосом,
что он просто осматривался, потому что ему показалось, что
он слышит что-то.
Я спросил его, крупное ли животное он услышал. Он приложил
руку к уху и заорал, что не может меня расслышать и что
я должен кричать свои слова. Я чувствовал очень большое
неудобство в том, чтобы кричать, но он громким голосом велел
мне говорить. Я закричал, что хочу знать, что происходит.
И он крикнул в ответ, что вокруг ничего нету. Он орал, спрашивая,
не вижу ли я чего-нибудь особенное с вершины валуна. Я сказал,
нет, и он попросил меня описать ему местность, лежащую к
югу от нас.
Некоторое время мы перекрикивались, а затем он сделал мне
знак спуститься вниз. Я присоединился к нему, и он прошептал
мне на ухо, что кричать было необходимо для того, чтобы
наше присутствие было известно, потому что я должен сделать
себя доступным той силе, которая находится именно в этой
водяной дыре.
Я оглянулся, но не мог нигде увидеть водяной дыры. Он указал,
что мы стоим на ней.
- Здесь есть вода, - сказал он шепотом. - и также есть сила.
Тут есть дух, которого мы должны выманить. Может быть, он
польстится на тебя.
Я хотел узнать побольше об этом непонятном духе, но он настоял
на полном молчании. Он велел мне оставаться совершенно неподвижным,
не произносить ни слова и не делать ни малейшего движения,
чтобы не выдать нашего присутствия.
Для него, очевидно, было легко оставаться неподвижным в
течение нескольких часов. Для меня, однако, это была сплошная
пытка. Мои ноги затекли, моя спина болела и у меня ломило
шею и плечи. Все мое тело онемело и замерзло. Я ощущал страшное
неудобство, когда дон Хуан, наконец, поднялся. Он просто
вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
Когда я пытался распрямить свои ноги, я понял непостижимую
легкость, с которой вскочил дон Хуан после нескольких часов
неподвижности. Для моих мышц понадобилось довольно много
времени, чтобы восстановить эластичность, необходимую для
ходьбы.
Дон Хуан направился обратно к дому. Он шел очень медленно.
Он установил для меня расстояние в три шага, и на этом расстоянии
я должен был вести наблюдения, следуя за ним. Он шел, петляя,
вдоль нашего обычного пути и пересек его четыре-пять раз
в различных направлениях. Когда мы, наконец, подошли к его
дому, день клонился к вечеру.
Я попытался расспросить его о событиях дня. Он объяснил,
что разговор не является необходимым. На некоторое время
я должен воздержаться от вопросов, пока мы находимся на
месте силы.
Мне до смерти хотелось узнать, о чем он говорит, и я пытался
задавать ему вопросы шепотом, но он напомнил мне с холодным
и жестким взглядом, что он говорит серьезно.
Мы сидели на его веранде в течение нескольких часов. Я работал
над своими записками, время от времени он давал мне кусочек
сухого мяса. Наконец, стало слишком темно, чтобы писать.
Я попытался думать о новом развитии событий, но какая-то
часть меня самого воспротивилась этому, и я заснул.
Суббота, 19 августа 1961 года
Вчера утром мы с доном Хуаном съездили в город и позавтракали
в ресторане. Он посоветовал мне не менять мои пищевые привычки
очень резко.
- Твое тело не привыкло к мясу силы, - сказал он. - ты заболеешь,
если не будешь есть свою пищу.
Сам он ел с удовольствием. Когда я пошутил об этом, он просто
сказал:
- Мое тело любит все.
Около полудня мы опять пошли в водный каньон. Мы начали
с того, что стали делать себя заметными для духа при помощи
"шумного разговора", а затем насильственной тишиной,
которая длилась часами.
Когда мы покинули это место, то вместо того, чтобы направиться
домой, дон Хуан повернул в сторону гор. Мы достигли каких-то
пологих склонов и затем забрались на вершину высокого холма.
Там дон Хуан выбрал место на открытом незатененном участке.
Он сказал мне, что мы должны ждать до темноты, и что я должен
вести себя наиболее естественным образом, что включает в
себя задавание вопросов, которые я хочу задать.
- Я знаю, что дух шныряет тут, - сказал он очень тихим голосом.
- Где?
- Вон там, в кустах.
- Какого сорта этот дух?
Он взглянул на меня с испытующим выражением и заметил:
- А сколько сортов всего есть?
Мы оба расхохотались. Я задавал вопросы из-за своей нервозности.
- Он вернется в сумерках, - сказал он. - нам нужно только
ждать.
Я замолк, вопросы у меня кончились.
- Это время, когда мы должны поддерживать разговор, - сказал
он. - человеческий голос привлекает духов. Один тут шныряет
вокруг. Мы делаем себя доступными ему, поэтому продолжай
говорить.
Я испытал идиотское чувство пустоты. Я не мог придумать,
что бы такое сказать. Он засмеялся и похлопал меня по спине.
- Ты, действительно, штучка, - сказал он. - когда нужно
разговаривать, ты проглатываешь свой язык. Давай, трепи
языком.
Он сделал поразительный жест шлепанья губами, путем открывания
и закрывания своего рта с большой скоростью.
- Есть ряд вещей, о которых мы с этого времени сможем говорить
только в местах силы, - продолжал он. - я привел тебя сюда,
потому что это твое первое испытание. Здесь находится место
силы и здесь мы можем говорить только о силе.
- Я действительно не знаю, что такое сила, - сказал я.
- Сила - это нечто такое, с чем имеет дело воин, - сказал
он. - сначала это невозможное дело, настолько, что о нем
даже трудно думать. Именно это сейчас происходит с тобой.
Затем сила становится серьезным делом. Можно не иметь ее,
или можно даже полностью не понимать, что она существует,
и однако же знать, что что-то такое есть. Что-то такое,
что не было заметным раньше. Затем сила проявляет себя,
как что-то неконтролируемое, которое приходит само по себе.
Я не имею возможности сказать, как она приходит или что
это такое в действительности. Это ничто и в то же время
это творит чудеса прямо перед твоими глазами. Наконец, сила
это что-то такое прямо внутри себя самого. Что-то такое,
что контролирует твои поступки и в то же время послушно
твоей команде.
Наступила пауза. Дон Хуан спросил меня, понял ли я. Я почувствовал
себя смешным, говоря, что я понял. Он, казалось, заметил
мое неудобство и усмехнулся.
- Я собираюсь научить тебя прямо здесь первому шагу к силе,
- сказал он, как бы диктуя мне письмо. - я хочу научить
тебя, как настраивать сновидения.
Он взглянул на меня и вновь спросил меня, понимаю ли я,
о чем он говорит. Я не понимал. Я вообще еле-еле мог следить
за ним. Он объяснил, что настраивать сновидения означает
иметь сознательный и прагматический контроль над общей ситуацией
сна, сопоставимый с тем контролем, который имеешь при любом
выборе в пустыне, как например, забраться на вершину холма
или остаться в тени водного каньона.
- Ты должен начать с того, чтобы делать что-либо очень простое,
- сказал он. - сегодня в своих снах ты должен смотреть на
руки.
Я громко рассмеялся. Его тон был таким утвердительным, как
если бы он говорил мне о чем-то совсем обычном.
- Почему ты смеешься? - спросил он с удивлением.
- Как я смогу смотреть на свои руки во сне?
- Очень просто, сфокусируй свои глаза на них, вот так, -
Он наклонил голову вперед и уставился на свои руки с разинутым
ртом. Его жест был таким комичным, что я рассмеялся.
- Серьезно, как ты хочешь, чтобы я это сделал? - спросил
я.
- Так, как я рассказал тебе, - оборвал он. - ты, конечно,
можешь смотреть на все, что тебе, черт возьми, захочется:
на свои ноги, на свой живот, на свой хер, - это все равно.
Я сказал "твои руки", потому что для меня проще
всего смотреть на них. Не считай это шуткой. Сновидение
так же серьезно, как "видение" или умирание, или
любая другая вещь в этом пугающем волшебном мире.
Думай об этом, как о чем-нибудь развлекательном. Представь
себе все те невообразимые вещи, которые ты сможешь выполнить.
Человек, охотящийся за силой, почти не имеет границ в своих
сновидениях.
Я попросил его дать мне какие-нибудь ключики.
- Тут нет никаких ключиков, просто смотри на свои руки.
- Но тут должно быть что-то большее, чем ты мог мне рассказать,
- настаивал я.
Он покачал головой и скосил глаза, глядя на меня короткими
взглядами.
- Каждый из нас различен, - сказал он, наконец. - то, что
ты называешь ключиками, было бы лишь тем, что я сам делал,
когда учился. Но мы не одинаковы. Мы даже примерно не одинаковы.
- Возможно, что-нибудь из того, что ты мне скажешь, помогло
бы мне.
- Для тебя было бы проще начать смотреть на свои руки, -
он, казалось, организовывал свои мысли и покачивал головой
вверх и вниз.
- Каждый раз, когда ты смотришь на что-либо во сне, оно
меняет свою форму, - сказал он после долгого молчания. -
трюк того, чтобы научиться настраивать сновидения, очевидно,
не в том, чтобы просто смотреть на вещи, но в том, чтобы
сохранять их изображения. Сновидения реальны, когда добьешься
того, что сможешь приводить все в фокус. Тогда не будет
разницы между тем, что ты делаешь, когда спишь, и тем, что
ты делаешь, когда не спишь. Понимаешь, что я имею в виду?
Я признался, что, хотя я и понял то, что он сказал, но я
был неспособен ухватить его идею. Я привел пример, что в
цивилизованном мире есть масса людей, которые имеют различные
иллюзии и неспособны отличить того, что происходит в реальном
мире от того, что имеет место в их фантазиях. Я сказал,
что такие люди несомненно умственно больны, и мое чувство
неловкости возрастает каждый раз, когда он рекомендует,
чтобы я поступал, как сумасшедший человек.
После моих долгих объяснений дон Хуан сделал комический
жест отчаяния, приложив ладони к щекам и громко вздыхая.
- Оставь свой цивилизованный мир в покое, - сказал он. -
Пусть он будет, как он есть! Никто не просит тебя вести
себя так, как безумец. Я уже говорил тебе, что воин должен
быть совершенен для того, чтобы иметь дело с теми силами,
за которыми он охотится. Как ты можешь предполагать, что
воин будет неспособен отличить одну вещь от другой.
С другой стороны, мой друг, ты, который знает, что такое
реальный мир, споткнешься и погибнешь через очень короткое
время, если тебе придется зависеть от своей способности
различать, что реально, а что нереально.
Очевидно, я не выразил того, что я хотел сказать. Каждый
раз, когда я протестовал, я просто выражал словами невыносимое
замешательство от того, что нахожусь в ужасном положении.
- Я не собираюсь превращать тебя в больного сумасшедшего
человека, - продолжал дон Хуан. - это ты можешь сделать
и сам, без моей помощи. Но те силы, которые ведут нас, привели
тебя ко мне, и я принял решение учить тебя. Изменить твой
глупый образ жизни, жить сильной и чистой жизнью. Затем
силы привели тебя ко мне снова и сказали мне, что ты должен
научиться жить неуязвимой жизнью воина. Очевидно, ты не
можешь так жить. Но кто может сказать наверняка? Мы такие
же загадочные и такие же пугающие, как этот неизмеримый
мир. Поэтому, кто сможет сказать наверняка, на что ты способен?
В голосе дона Хуана был оттенок грусти. Я хотел извиниться,
но он начал говорить снова.
- Тебе нет нужды обязательно смотреть на свои руки, - сказал
он. - как я уже сказал, выбери все, что угодно. Но выбери
одну вещь заранее и найди ее в своих снах. Я сказал "твои
руки", потому что они всегда будут рядом с тобой.
Когда они начнут изменять форму, ты должен отвести от них
взгляд и выбрать что-либо другое, а затем взглянуть на свои
руки опять. Нужно много времени, чтобы усовершенствовать
эту технику.
Я настолько ушел в записывание, что не заметил, как стемнело.
Солнце уже исчезло за горизонтом. Небо было облачным, и
сумерки были густыми. Дон Хуан поднялся и бросил несколько
взглядов украдкой в сторону юга.
- Пойдем, - сказал он. - мы должны идти на юг до тех пор,
пока дух водной дыры не покажет себя.
Мы шли наверное, полчаса. Ландшафт резко изменился, и мы
вышли на сильно пересеченную местность. Тут были круглые
большие холмы на месте выгоревшего чапараля. Один холм выглядел,
как лысая голова. Мы пошли к нему. Я думал, что дон Хуан
собирается взбираться по пологому склону, но он вместо этого
остановился и остался в очень внимательной позе. Его тело,
казалось, напряглось, как монолитный предмет, и на секунду
вздрогнуло. Затем он вновь расслабился и так стоял. Я не
мог понять, каким образом его тело остается прямым, когда
все мышцы у него настолько расслаблены.
В этот момент очень сильный порыв ветра ударил меня. Тело
дона Хуана повернулось в сторону ветра на запад. Он не пользовался
своими мышцами для того, чтобы повернуться. Или, по крайней
мере, он не пользовался ими так, как я пользовался бы ими
для поворота. Тело дона Хуана скорее, казалось, было повернуто
извне. Это произошло так, как если бы кто-то другой повернул
его тело в новом направлении. Я пристально смотрел на него.
Он взглянул на меня уголком глаза. На его лице была написана
решимость, целенаправленность. Все его существо было внимательным,
и я смотрел на него в удивлении. Я никогда не бывал ни в
какой ситуации, которая бы требовала такой странной концентрации.
Внезапно его тело передернулось, как если бы на него пролился
внезапно поток холодной воды. Он еще раз вздрогнул, а затем
пошел, как если бы ничего не случилось. Я последовал за
ним. Мы направлялись в сторону голых холмов на востоке,
пока не оказались среди них. Там он остановился, повернувшись
лицом на запад.
Оттуда, где мы стояли, вершина холма уже не была такой округлой
и гладкой, как она казалась мне с расстояния. Там была пещера
или дыра рядом с вершиной. Я пристально смотрел на нее,
потому что дон Хуан делал то же самое. Еще один сильный
порыв ветра вызвал озноб у меня на спине. Дон Хуан повернулся
к югу и обшарил местность своими глазами.
- Там, - сказал он шепотом и показал на предмет на земле.
Я напрягал глаза, чтобы увидеть. На земле что-то лежало
метрах в шести от меня. Оно было светло-коричневым, и, пока
я смотрел на него, оно задрожало. Я сфокусировал на нем
все свое внимание. Предмет был почти круглым и казался свернувшимся.
В самом деле, он походил на свернувшуюся собаку.
- Что это? - прошептал я дону Хуану.
- Не знаю, - прошептал он в ответ, глядя на предмет. - а
чем это тебе кажется?
Я сказал ему, что это похоже на собаку.
- Слишком велика для собаки, - сказал он, как само собой
разумеющееся.
Я сделал в этом направлении пару шагов, но дон Хуан остановил
меня мягко. Я опять стал всматриваться. Это определенно
было какое-то животное или спящее, или мертвое. Я почти
мог разглядеть его голову. Его уши торчали, как уши волка.
К этому времени я был уже определенно уверен, что это свернувшееся
животное. Я подумал, что это может быть коричневый теленок.
Я прошептал об этом дону Хуану. Он ответил, что он слишком
компактен, чтобы быть теленком, кроме того, у него уши острые.
Животное опять задрожало, и тогда я заметил опять, что оно
живое. И в самом деле, я мог видеть, что оно дышит. Однако,
его дыхание не было ритмичным. Вдохи, которые оно делало,
больше походили на нерегулярные вздрагивания. В этот момент
мне пришла внезапная мысль.
- Если это животное, то оно умирает, - прошептал я дону
Хуану.
- Ты прав, - прошептал он в ответ. - но что это за животное?
Я не мог различить его характерных признаков. Дон Хуан сделал
пару осторожных шагов в направлении него. Я последовал за
ним. К этому времени было уже совершенно темно, и нам пришлось
сделать еще два шага для того, чтобы видеть животное.
- Осторожно, - сказал дон Хуан шепотом на ухо мне. - если
это умирающее животное, то оно может прыгнуть на нас из
последних сил.
Животное, кем бы оно ни было, было при последнем издыхании.
Его дыхание было нерегулярным. Его тело спазматически вздрагивало,
но оно не меняло своего свернутого положения. В определенный
момент, однако, страшная судорога приподняла животное с
земли. Я услышал нечеловеческий вскрик и животное вытянуло
свои ноги. Его когти были более, чем пугающими. От их вида
кружилась голова. Животное свалилось на бок, вытянув ноги,
а затем перекатилось на спину. Я услышал ужасный стон, а
затем голос дона Хуана прокричал:
- Беги ради своей жизни!
И именно это я в точности и сделал. Я помчался к вершине
холма с невероятной скоростью и ловкостью. Когда я был на
полпути к вершине, я оглянулся и увидел, что дон Хуан стоит
на том же самом месте. Он сделал мне знак спуститься. Я
сбежал вниз с холма.
- Что случилось? - спросил я, совершенно выдохшись.
- Мне кажется, что животное умерло, - сказал он.
Мы осторожно приблизились к животному. Оно лежало, вытянувшись
на спине. Когда я подошел к нему ближе, то я чуть не завыл
от страха. Я понял, что оно еще не совсем мертво. Его тело
еще дрожало. Его ноги, которые были вытянуты в воздух, дико
дергались, животное находилось явно в последней агонии.
Еще одна судорога передвинула тело животного, и я смог увидеть
его голову. Я в ужасе повернулся к дону Хуану. Судя по его
телу, животное явно было млекопитающим, однако, у него был
клюв, как у птицы.
Я смотрел на него в полном абсолютном ужасе. Мой рассудок
отказывался этому верить. Я был оглушен. Я даже не мог ни
слова произнести. Никогда за все свое существование я не
был свидетелем ничего подобного. Что-то невосприемлимое
было перед моими глазами. Я хотел, чтобы дон Хуан объяснил
мне, что это за невероятное животное, но не мог произнести
ни слова. Он смотрел на меня. Я взглянул на него, взглянул
на животное и затем что-то во мне перестроило мир, и я сразу
же знал, чем являлось животное. Я подошел к нему и поднял.
Это была большая ветка куста. Она обгорела, и, вероятно,
ветер нанес на него всякие обгоревшие обломки и мусор, которые
зацепились во всяких ветвях и создали вид крупного и округлого
животного. Окраска обгоревшего мусора придавала ему коричневый
цвет по контрасту с зеленой растительностью вокруг.
Я засмеялся над своим идиотизмом и возбужденно объяснил
дону Хуану, что ветер, который продувал эту ветку насквозь,
делал ее похожей на живое животное. Я думал, что он будет
доволен тем, как я разрешил загадку, но он повернулся и
пошел вверх на вершину холма. Я последовал за ним. Он забрался
внутрь углубления, похожего на пещеру. Это была не дыра,
а неглубокая выемка в песчанике. Дон Хуан взял несколько
небольших веток и использовал их для того, чтобы вымести
сор, накопившийся на дне углубления.
- Нам нужно вымести отсюда клещей, - сказал он. Он сделал
мне знак сесть и сказал, чтобы я располагался поудобнее,
потому что мы проведем здесь ночь.
Я начал говорить о ветке, но он заставил меня замолчать.
- То, что ты сделал, это не победа, - сказал он. - ты растратил
прекрасную силу, силу, которая вдувала жизнь в сухую ветку.
Он сказал, что для меня было бы реальной победой отступиться
и следовать за силой, пока мир не перестал бы существовать.
Он не был сердит на меня и не был разочарован своими поступками.
Он несколько раз повторил, что это все только начало, что
требуется время для того, чтобы управлять силой. Он похлопал
меня по плечу и пошутил, что всего одним днем раньше я был
человеком, который знал, что реально, а что нет.
Я почувствовал раздражение. Я начал извиняться за свою тенденцию
всегда быть уверенным в своих поступках и своем образе жизни.
- Это не имеет значения, - сказал он. - эта ветка была реальным
животным, и она была такой живой в тот момент, когда сила
тронула ее. Поскольку то, что ее делало живой, было силой,
фокус состоял в том, чтобы как в сновидении сохранить его
вид. Понимаешь, о чем я говорю?
Я хотел спросить что-то еще, но он велел мне замолчать и
сказал, что я должен оставаться совершенно молчаливым, но
бодрствующим всю ночь и что он один будет говорить в течение
некоторого времени.
Он сказал, что дух, который знает его голос, может поддаться
на его звук и оставить нас одних. Он сказал, что идея того,
чтобы сделать себя доступным силе, имеет серьезные обертона.
Сила была опустошительной силой, которая легко может привести
человека к его смерти, поэтому обращаться с ней нужно с
большой осторожностью. Становиться доступным силе следует
систематически, но всегда с большой осторожностью.
Сюда входило то, чтобы сделать свои присутствие очевидным
розыгрышем громкого разговора или другого рода шумной активности,
а затем оправданным было соблюдать продолжительную и полную
тишину. Контролируемая разрядка и контролируемая тишина
были знаками воина. Он сказал, что нужно было бы, чтобы
я сохранял вид живого монстра несколько дольше контролируемым
образом, не теряя головы и не сходя с ума от возбуждения
и страха, я должен был стремиться "остановить мир".
Он указал, что после моего побега на холм ради спасения
своей дорогой жизни, я был в отличном состоянии для того,
чтобы "остановить мир". В этом состоянии были
слиты вместе страх, испуг, сила и смерть. Он сказал, что
такое состояние будет довольно трудно повторить.
Я прошептал ему на ухо:
- Что ты имеешь в виду под остановкой мира?
Он дал мне яростный взгляд, прежде чем ответил, что это
техника, практикуемая теми, кто охотится за силой. Техника,
при помощи которой можно заставить мир, как мы его знаем,
рухнуть.
|
