3.
КВАЗИВОСПОМИНАНИЯ ДРУГОГО "Я"
- Не скажешь ли ты, что происходит? - спросил меня Нестор,
когда мы собрались вместе в тот вечер. - куда вы вдвоем
ездили вчера?
Я забыл рекомендацию ла Горды не говорить о происшедшем
с нами и стал им рассказывать, что мы поехали сначала в
близлежащий городок и обнаружили там заинтересовавший нас
дом. Всех их, казалось, охватила внезапная дрожь. Они встрепенулись,
посмотрели друг на друга, а затем на Горду, как бы ожидая,
что она расскажет им дальше об этом.
- Что это был за дом? - спросил Нестор.
Прежде чем я начал говорить, Горда прервала меня. Она начала
рассказывать торопливо и почти неразборчиво. Мне было ясно,
что она импровизирует. Она употребляла слова и даже фразы
на языке масатек. Она бросала на меня украдкой взгляды,
которые передавали молчаливую просьбу ничего не говорить
об этом.
- Как насчет твоих сновидений, нагваль? - спросила она с
облегчением, как человек, который выпутался из трудного
положения. - нам бы хотелось всем знать обо всем том, что
ты делаешь. Я думаю, очень важно, чтобы ты рассказал нам
об этом.
Она наклонилась ко мне и осторожно, как только могла, прошептала
мне на ухо, что из-за того, что произошло с нами в оасаке,
я должен рассказать им о своем сновидении.
- Почему это должно быть важным для вас? - спросил я громко.
- Я думаю, что мы очень близки к концу, - сказала Горда
бесстрастно.
- все, что ты сейчас скажешь или сделаешь, представляет
для нас сейчас величайшую важность.
Я рассказал им содержание того, что считал своим настоящим
сновидением. Дон Хуан рассказывал мне, что нет смысла обращать
особое внимание на наши попытки. Он дал мне эмпирическое
правило. Если я вижу одно и то же три раза, то я должен
уделить особое внимание этому; в остальных случаях попытки
неофита будут простой ступенью в построении третьего внимания.
Однажды во сне я увидел, что проснулся, и выскочил из постели,
тут же обнаружив самого себя, спящего в кровати. Я наблюдал
себя спящего и имел достаточно самоконтроля, чтобы вспомнить,
что я нахожусь в сновидении. Тогда я последовал указаниям
дона Хуана, которые состояли в том, чтобы избегать внезапных
встрясок и удивлений и воспринимать все спокойно. Сновидящий,
говорил дон Хуан, должен быть погружен в бесстрастное экспериментирование.
Вместо того, чтобы рассматривать свое спящее тело, сновидящий
выходит из комнаты. Я внезапно оказался, непонятно, каким
образом, снаружи комнаты. И у меня было такое впечатление,
что я оказался там мгновенно. Когда я остановился, то холл
и лестница показались мне громадными. Если что и испугало
меня той ночью, так это размеры этих сооружений, которые
в реальной жизни были вполне нормальными. Холл был около
15 метров длиной, а лестница - 16 ступенек.
Я не мог себе представить, как преодолеть те огромные расстояния,
которые воспринимал. Я находился в неподвижности, а затем
что-то заставило меня двигаться. Однако я не шел, я не чувствовал
своих шагов. Совершенно неожиданно я оказался держащимся
за перила. Я мог видеть кисти и предплечья рук, но не чувствовал
их. Я удерживался при помощи какой-то силы, которая была
никак не связана с моей мускулатурой, насколько я ее знаю.
То же самое произошло, когда я попытался спуститься с лестницы.
Я не знал, как ходить. Я не мог сделать ни шага, будто мои
ноги были склеены вместе. Наклоняясь вперед, я мог видеть
мои ноги, но не мог двинуть их ни вперед, ни вбок, ни поднять
их к груди.
Казалось, я прирос к верхней ступеньке. Я чувствовал себя
чем-то вроде тех пластмассовых кукол, которые могут наклоняться
в любом направлении до тех пор, пока не примут горизонтального
положения лишь для того, чтобы вес тяжелых оснований поднял
их вертикально <"ванька-встанька">.
Я предпринимал огромные усилия, чтобы идти и шлепал со ступеньки
на ступеньку, как полунадутый мяч. Мне потребовалось невероятно
большое внимание, чтобы добраться до первого этажа. Я никак
не могу иначе это описать. Определенное внимание потребовалось,
чтобы сохранить свое поле зрения, чтобы не дать ему распасться
на мимолетные картины обычного сна.
Когда я наконец добрался до входной двери, я не мог ее открыть.
Я пытался отчаянно, но безуспешно. Затем я вспомнил, что
выбрался из своей комнаты, выскользнув из нее, как если
бы дверь была открыта. От меня потребовалось только вспомнить
то чувство выскальзывания, и внезапно я был уже на улице.
Было тепло. Особая свинцово-серая темнота не позволяла мне
воспринимать никаких цветов. Весь мой интерес был тотчас
притянут к широкому полю яркого света. Передо мной на уровне
глаз я скорее вычислил, чем воспринял, что это был уличный
фонарь, поскольку я помню, что такой фонарь находился сразу
на углу, в шести метрах над землей. Тут я понял, что не
могу привести свое восприятие в соответствующий порядок,
чтобы можно было правильно судить, где есть верх, где низ,
где здесь, где там. Все казалось необычным. У меня не было
никакого механизма, как в обычной жизни, чтобы построить
свое восприятие.
Все находилось на переднем плане, а у меня не было желания
заниматься необходимой процедурой настройки восприятия.
Ошеломленный, я находился на улице, пока у меня не появилось
ощущение, что я левитирую.
Я удерживался за металлический столб, на котором висели
фонарь и уличный знак на углу. Сильный ветер поднимал меня
вверх. Я скользнул вверх по столбу, пока не смог ясно разобрать
название улицы: Аштон.
Несколько месяцев спустя, когда я снова оказался в сновидении,
у меня уже был репертуар того, что мне надо было делать,
глядя на свое спящее тело. В ходе своих регулярных сновидений
я узнал, что в этих сновидениях значение имеет волевое усилие,
а сама реальность тел значения не имеет. Я выскользнул из
комнаты без колебаний, поскольку мне не нужно было открывать
дверей, ни ходить, для того, чтобы двигаться. Именно память
тормозит сновидящего. Холл и лестница уже не были такими
большими, какими они показались мне в первый раз. Я проскользнул
с большой легкостью и оказался на улице. Где пожелал себе
передвинуться на три квартала дальше. Я воспринимал фонари,
как очень беспокойное зрелище. Если я фокусировал на них
свое внимание, они разливались неизмеримыми озерами света.
Остальные элементы этого сновидения контролировать было
легко. Дома были необыкновенно большими, но очертания были
знакомы. Я колебался, что делать дальше. А затем, совершенно
случайно, я понял, что если я не смотрю пристально на предметы,
а только взглядываю на них, как мы это делаем в повседневной
жизни, то могу приводить в порядок свое восприятие: другими
словами, если я буквально следовал советам дона Хуана и
принимал свое сновидение, как само собой разумеющееся, то
я мог пользоваться способами восприятия, присущими повседневной
жизни. Через несколько секунд окружающее стало контролируемым,
хотя и не полностью знакомым.
В следующий раз, когда у меня было подобное сновидение,
я отправился в любимую кофейню на углу. Причина, по которой
я ее выбрал, была в том, что я обычно ранним утром шел туда
пить кофе. В своем сновидении я увидел официантку, работавшую
в ночную смену. Я увидел несколько человек, которые ели
за стойкой, а в самом углу стойки я увидел любопытное лицо
человека, которого я видел каждый день бродящим по университетскому
городку. Он был единственным, кто действительно взглянул
на меня. В ту же секунду, как я вошел, он, казалось, почувствовал
это. Он повернулся и уставился на меня.
Несколько дней спустя я рано утром, в бодрствующем состоянии,
в том же кафе встретил того же самого человека. Он бросил
на меня взгляд и, казалось, узнал меня. Он очень испугался
и стремглав убежал, не дав мне возможности заговорить с
ним.
Когда я еще один раз пришел в то кафе, ход моих сновидений
изменился. Пока я наблюдал за этим через улицу, вид стал
совершенно иным.
Я больше не видел знакомых домов. Вместо этого я видел первобытную
картину. Был ясный день, и я смотрел на заросшую долину.
Болотистые, темно-зеленые, похожие на тростник растения
покрывали все. Рядом со мной находился уступ скалы двух-трех
метров высотой. Громадный саблезубый тигр сидел на нем.
Я окаменел от ужаса. Мы долгое время пристально смотрели
друг на друга.
Размеры зверя были поразительными, однако он не выглядел
гротескным или непропорциональным. У него была великолепная
голова, большие глаза цвета темного меда, массивные лапы,
громадная грудная клетка.
Больше всего на меня произвела впечатление окраска его шкуры.
Она была равномерно-коричневая, почти шоколадная. Цвет меха
напоминал поджаренные кофейные зерна, только мех еще блестел;
шерсть была странно длинной, но гладкой и чистой. Она не
была похожа на мех пумы, волка или белого медведя. Мех выглядел
похожим на что-то, никогда мной не виденное.
Начиная с этого времени, для меня стало обычным видеть этого
тигра. Временами эта местность была затянута облаками или
накрапывал дождь. Иногда я видел в долине дождь крупный,
проливной. Временами же долина была залита солнцем. Довольно
часто я видел в долине и других саблезубых тигров. Я мог
слышать их своеобразный взвизгивающий рев - крайне отвратительный
звук для меня.
Тигр ни разу не тронул меня. Мы смотрели друг на друга с
расстояния 2-3 метров. Тем не менее я мог понять, чего он
хочет. Он показывал мне особый способ дыхания. Я уже дошел
в своих сновидениях до такой точки, что мог настолько хорошо
имитировать дыхание тигра, что я начинал чувствовать, что
сам превращаюсь в тигра. Я рассказал своим ученикам, что
ощутимым результатом таких сновидений было то, что мое тело
сразу стало более мускулистым.
Выслушав мой отчет, Нестор поразился, насколько их сновидения
отличались от моих. У них были определенные задачи сновидения.
Его задачей было находить лекарства от болезней человеческого
тела. Задачей Бениньо было предсказать, предвидеть и найти
решение всего, что касалось человека. Задачей Паблито было
учиться строить.
Нестор сказал, что именно эти задачи были причиной того,
что он занимался лекарственными растениями. Бениньо имел
священные книги. Паблито был плотником. Он добавил, что
до сих пор они только касались поверхности сновидения и
ни о чем существенном они пока говорить не могут.
- Ты можешь думать, что мы много сделали, - продолжал он,
- но это не так. Хенаро и нагваль все сделали для нас и
этих четырех женщин. Самостоятельно мы еще ничего не сделали.
Похоже на то, что нагваль учил тебя иначе, чем нас, - сказал
Бениньо очень медленно и значительно. - ты, должно быть,
был тигром и определенно опять в него превратишься. Именно
это произошло с нагвалем. Он был вороной и еще в этой жизни
опять превратился в нее.
- Проблема в том, что такой род тигра не существует больше,
- сказал Нестор. - мы никогда не слышали, что бывает в таких
случаях, - он повел головой, как бы приглашая всех присутствующих
присоединиться к нему.
- Я знаю, что происходит, - сказала Горда. - я помню, что
нагваль Хуан Матус называл это сновидением призрака. Он
сказал, что никто из нас не совершал еще сновидения призрака,
потому что в нас нет разрушения и насилия. Он сам никогда
его не совершал. И он сказал, что тот, кто его делает, отмечен
судьбой иметь помощников среди призраков и Олли.
- Что это значит, Горда? - спросил я.
- Это значит, что ты не такой, как мы, - ответила она бесстрастно.
Горда казалась очень возбужденной. Она поднялась и четыре
или пять
раз прошлась по комнате, прежде чем села около меня.
В разговоре наступил перерыв. Жозефина бормотала что-то
невразумительное. Она тоже казалось очень нервной. Горда
пыталась успокоить ее, обняв за плечи и поглаживая ее по
спине.
- У Жозефины есть кое-что для тебя об Элихио, - сказала
мне Горда.
Все посмотрели на Жозефину без слов, но вопрошающе.
- Несмотря на тот факт, что Элихио исчез с лица земли, -
продолжала Горда, - он все еще один из нас, и Жозефина все
время разговаривает с ним.
Все посмотрели друг на друга и сразу стали очень внимательны,
затем все посмотрели на меня.
Они встречаются в сновидениях, - сказала Горда выразительно.
Жозефина глубоко вздохнула. Она казалась воплощением нервозности.
Ее тело непроизвольно тряслось. Паблито лег на нее и стал
энергично дышать диафрагмой, заставляя ее дышать в унисон
с ним.
- Что он делает? - спросил я Горду.
- Что он делает? Разве ты не видишь? - резко ответила она.
Я прошептал, что понимаю, что он пытается ее расслабить,
но его процедура для меня нова. Она сказала, что Паблито
передает Жозефине свою энергию, поместив среднюю часть своего
тела, где у мужчины ее избыток, напротив матки Жозефины,
где женщины хранят свою энергию.
Жозефина села и улыбнулась мне. Она выглядела совершенно
расслабившейся.
- Я действительно все время встречаю Элихио, - сказала она.
- он ждет меня каждый день.
- Как получилось, что ты никогда об этом не говорила? -
спросил Паблито недовольным тоном.
- Она говорила мне, - прервала ее Горда, а затем вошла в
длинные объяснения того, как много для всех нас означает
доступность Элихио. Она добавила, что ожидала от меня знака,
чтобы передать слова Элихио.
- Не ходи вокруг да около, женщина! - закричал Паблито.
- скажи нам его слова.
- Они не для тебя! - крикнула ему Горда.
- Для кого же они тогда? - спросил Паблито.
- Они для нагваля, - крикнула Горда, указывая на меня.
Горда извинилась за то, что повысила голос. Она сказала,
что все, что Элихио говорил, было сложным, загадочным, и
она не может в этом разобраться.
- Я просто слушала его. Это все, что я могла сделать, слушать
его, - продолжала она.
- Ты хочешь сказать, что тоже встречала Элихио? - тоном,
в котором было максимум злости и ожидания, спросил Паблито.
- Да, - ответила Горда почти шепотом. - я не могла об этом
говорить, потому что должна была ждать его.
Она указала на меня, а затем резко толкнула меня обеими
руками. Я моментально потерял равновесие и шлепнулся на
бок.
- Что это такое?
- Что ты с ним делаешь? - спросил Паблито тоном очень сердитым.
- Это что, было проявлением индейской любви? - я повернулся
к Горде. Она сделала губами знак, чтобы я успокоился.
- Элихио сказал, что ты - нагваль, но ты не для нас, - сказала
мне Жозефина.
В комнате настала мертвая тишина. Я не знал, как воспринимать
заявление Жозефины, и ждал, пока заговорит кто-нибудь другой.
- Ты чувствуешь облегчение? - уколола меня Горда.
Я сказал им всем, что у меня вообще нет никакого мнения
по выбору того или иного пути. Они выглядели, как рассерженные
дети.
У Горды был вид хозяйки церемонии, которая была очень недовольна.
Нестор поднялся и посмотрел на Горду. Он сказал ей что-то
на языке масатек. Это прозвучало как команда или просьба.
- Расскажи нам все, что ты знаешь, - продолжал он по-испански.
- ты не имеешь права играть с нами и держать при себе нечто
столь важное.
Горда запротестовала. Она сказала, что удалила все, что
знала, по просьбе Элихио. Кивком головы Жозефина подтвердила
ее слова.
- Он говорил все это тебе или Жозефине? - спросил Паблито.
- Мы были все вместе, - сказала Горда едва слышным шепотом.
- Ты хочешь сказать, что вы с Жозефиной были вместе в сновидении?
- у Паблито перехватило дыхание.
Удивление в его голосе, казалось, соответствовало тому потрясению,
которое, казалось, прокатилось по всем остальным.
- Что же в точности сказал Элихио вам двоим? - спросил Нестор,
когда прошел шок.
- Он сказал, что я должна пытаться помочь нагвалю вспомнить
его левую сторону, - сказала Горда.
- Ты понимаешь, о чем она говорит? - спросил меня Нестор.
Было бы невероятным, если бы я понимал. Я сказал, чтобы
они обратились за ответом к самим себе. Но никто из них
не высказал никаких предположений.
- Он говорил Жозефине и другие вещи, которые она не может
вспомнить,
- сказала Горда. - поэтому мы действительно в трудном положении.
Элихио сказал, что ты определенно нагваль и что ты должен
нам помочь. Но что ты не для нас. Только вспомнив свою левую
сторону, ты сможешь взять нас туда, куда мы должны идти.
Нестор заговорил с Жозефиной отеческим голосом, побуждая
ее вспомнить, что сказал Элихио, не настаивая на том, чтобы
я вспомнил что, что, вероятно, было каким-то кодом, поскольку
никто из нас не видел в этом никакого смысла.
Жозефина моргала и гримасничала, как если бы на нее давил
тяжелый груз - она и выглядела в действительности тряпичной
куклой, которую расплющили. Я с тревогой наблюдал за ней.
- Не могу, - сказала наконец она. - когда он со мной разговаривает,
я знаю, что он говорит, но сейчас я не могу сказать, что
это было.
Ты не помнишь каких-нибудь слов? - спросил Нестор. - каких-нибудь
отдельных слов?
Она высунула язык, потрясая головой с боку на бок, взвизгивая
одновременно.
- Нет, не могу, - сказала она через секунду.
- Какого рода сновидениями ты занимаешься? - спросил я.
- Только теми, которые я знаю, - бросила она.
- Я рассказывал тебе, как делал их я, - сказал я. - теперь
расскажи мне о своих.
- Я открываю глаза и вижу стену. Она, как стена тумана;
там меня ждет Элихио. Он проводит меня через нее и показывает
мне разные вещи. Я не знаю, что мы делаем, но мы что-то
делаем вместе, и потом я возвращаюсь и забываю то, что видела.
- Как оказалось, что ты пошла с Гордой? - спросил я.
- Элихио сказал, чтобы я привела ее, - сказала она. - мы
вдвоем подождали Горду, и, когда она вошла в свое сновидение,
мы схватили и протолкнули сквозь стену ее. Мы сделали это
дважды.
- Как вы схватили ее? - спросил я.
- Не знаю, - ответила Жозефина. - но я подожду тебя, и тогда
ты узнаешь.
- Ты можешь схватить любого? - спросил я.
- Конечно, - ответила она, улыбаясь. - но я не делаю этого
потому, что это не нужно. Я схватила Горду потому, что Элихио
говорил мне, что он хочет ей что-то сказать, потому что
она умнее меня.
- Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Горда, - сказал
Нестор с твердостью, какая была мне не знакома.
Горда сделала необычный жест, опуская голову, приоткрывая
углы рта, пожимая плечами и подняв руки над головой.
- Жозефина рассказала тебе, что происходило, - сказала она.
- я не могу вспомнить, Элихио говорит на другой скорости.
Он говорит, но мое тело не понимает его. Нет. Мое тело не
сможет вспомнить, вот в чем дело. Я лишь знаю: он сказал,
что нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда,
куда нужно идти. Он не мог сказать мне больше, потому что
времени было мало. Он сказал, что кто-то, но я не помню,
кто, ждет именно меня.
- Это все, что он сказал? - наседал Нестор.
- Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны
будем вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если
мы хотим попасть туда, куда нам надо идти. Но вот он должен
вспомнить первым. - она указала на меня и опять толкнула
так же, как прежде. Сила ее толчка заставила меня покатиться
по полу, как мяч.
- Зачем ты это делаешь, Горда? - спросил я, несколько недовольный.
- Я пытаюсь помочь тебе вспомнить, - сказала она. - нагваль
Хуан Матус говорил мне, что тебя надо время от времени толкать,
чтобы ты встряхнулся.
Совершенно внезапно Горда обняла меня:
- Помоги нам, нагваль, - просила она. - если ты этого не
сделаешь, нам лучше умереть.
Я был близок к слезам. Не столько из-за ......, сколько
потому, что что-то боролось во мне, внутри. Это было что-то
такое, что все время прорывалось наружу с тех пор, как мы
посетили город. Мольба Горды разрывала сердце. У меня опять
начался приступ того, что походило на гипервентиляцию. Холодный
пот залил меня. Затем мне стало плохо с животом. С безграничной
нежностью Горда ухаживала за мной.
Верная своей тактике ожидания, Горда не хотела обсуждать
наше совместное видение в оасаке. Целыми днями она оставалась
замкнутой и решительно незаинтересованной. Она не собиралась
обсуждать даже то, что мне стало плохо. Так же поступали
и остальные женщины.
Дон Хуан обычно подчеркивал необходимость дождаться самого
подходящего времени для того, чтобы избавиться от чего-либо,
что мы держим, и я понял механику действия Горды, хотя был
недоволен ее упорством в выжидании. Это не соответствовало
нашим интересам. Я не мог находиться здесь слишком долго,
поэтому я потребовал, чтобы мы все собрались вместе и поделились
тем, кто что знает. Она была непреклонна.
- Мы должны ждать, - сказала она. - мы должны дать шанс
нашим телам добраться до решения. Наша задача - это задача
вспомнить не умом, а телом. Все понимают это.
Она испытующе посмотрела на меня. Она, казалось, высматривала
намек, который показал бы ей, что я точно понял задачу.
Я признал, что я полностью озадачен, потому что я был чужим.
Я был один, в то время как они поддерживали друг друга.
- Это молчание воинов, - сказала она, смеясь, а затем добавила
примирительным тоном: - это молчание не означает, что мы
не можем разговаривать о чем-нибудь другом.
- Может быть, вернемся назад к нашему разговору о потере
человеческой формы? - спросил я.
В ее взгляде было недовольство. Я многословно объяснил,
что должен понимать значение всего, в особенности когда
участвуют незнакомые концепции.
- Что в точности ты хочешь узнать? - спросила она.
- Что угодно, что ты захочешь рассказать мне, - сказал я.
- Нагваль говорил мне, что потеря человеческой формы приносит
свободу, - сказала она.
- Я верю этому, но не ощущаю этой свободы пока что.
Последовала минута молчания. Она, очевидно, следила за моей
реакцией.
- Что это за свобода, Горда? - спросил я.
- Свобода вспомнить свое "я", - сказала она. -
нагваль сказал, что потеря человеческой формы подобна спирали.
Она дает свободу вспоминать, а это, в свою очередь, делает
тебя еще более свободным.
- Почему ты еще не чувствуешь этой свободы? - спросил я.
Она щелкнула языком и пожала плечами. Казалось, она была
в затруднении или не желала продолжать наш разговор.
- Я связана с тобой, - сказала она. - до тех пор, пока ты
не потеряешь человеческую форму, чтобы вспомнить, я не смогу
узнать, что означает эта свобода. Но, может быть, ты не
сможешь потерять человеческую форму до тех пор, пока не
вспомнишь. Во всяком случае, нам не следует об этом разговаривать.
Почему ты не пойдешь и не поговоришь с Хенарос?
Это прозвучало так, как будто мать посылает ребенка погулять.
Я совсем не обиделся. Если бы так сказал кто-нибудь другой,
то я легко мог бы принять это за враждебность или жалость.
Мне нравилось быть с ней. В этом была разница.
Я нашел Паблито, Нестора и Бениньо в доме Хенаро, занятых
странной игрой. Паблито болтался в полутора метрах над землей,
заключенный во что-то вроде кожаного корсета или сбруи,
прикрепленной к его груди и запястьям. Корсет напоминал
толстый кожаный жилет.
Посмотрев пристальней, я заметил, что Паблито в действительности
стоит на толстых петлях, которые свисали с его жилета подобно
стременам. Он был подвешен в центре комнаты на двух веревках,
переброшенных через толстую круглую потолочную перекладину,
которая поддерживала крышу. Каждая веревка была прикреплена
к самому корсету над плечами Паблито при помощи металлического
кольца.
Нестор и Бениньо держали каждый по веревке. Натягивая веревку,
они держали Паблито в воздухе, стоя лицом друг к другу.
Паблито изо всех сил держался за два тонких шеста, которые
были установлены на полу и удобно входили в его стиснутые
ладони.
Нестор был слева от Паблито, а Бениньо справа.
Игра походила на трехстороннее перетягивание каната, на
отчаянную битву между тем, кто тянул, и тем, кто подвешен.
Когда я вошел в комнату, было слышно только тяжелое дыхание
Нестора и Бениньо. Мышцы на их руках и шеях вздулись от
напряжения.
Паблито следил за ними обоими, взглядывая на каждого из
них попеременно мгновенным взглядом.
Все трое настолько ушли в свою игру, что даже не заметили
моего присутствия, а если и заметили, то не могли прервать
свою концентрацию, чтобы приветствовать меня.
В течение десяти-пятнадцати минут Нестор и Бениньо пристально
смотрели друг на друга в полном молчании. Затем Нестор притворился,
будто кусает свою веревку. Бениньо на это не попался, а
Паблито поверил. Он усилил свою хватку левой рукой и зацепился
ногами за шесты для того, чтобы усилить свое положение.
Бениньо воспользовался этим моментом, сделал могучий рывок
как раз в тот момент, когда Паблито ослабил хватку.
Рывок Бениньо застал Паблито и Нестора врасплох. Бениньо
всем своим весом повис на веревке. Нестор был перетянут.
Паблито отчаянно пытался уравновесить себя. Это было бесполезно.
Бениньо выиграл игру.
Паблито выбрался из корсета и подошел ко мне. Я спросил
его об их необычной игре. Ему, казалось, не хотелось рассказывать.
Нестор и Бениньо примкнули к нам после того, как сняли свои
приспособления. Нестор сказал, что их игра изобретена Паблито,
который нашел эту конструкцию в своих сновидениях, а затем
построил ее, как игру. Сначала это было устройство, чтобы
напрягать мышцы двоих в одно и то же время. Кто-нибудь один,
по очереди, бывал подвешенным, а затем сновидение Бениньо
дало им возможность переделать игру так, чтобы все трое
напрягали мышцы. Они также обостряли быстроту реакции зрения,
оставаясь в состоянии бдительности иногда целыми часами.
- Теперь Бениньо думает, что это помогает нашим телам вспоминать,
- продолжал Нестор. - Горда, например, чертовски здорово
играет в эту игру. Она выигрывает всегда, в каком бы положении
она ни находилась. Бениньо думает, что это потому, что ее
тело вспоминает.
Я спросил, есть ли у них правило молчания. Они рассмеялись.
Паблито сказал, что Горда больше всего хочет походить на
нагваля Хуана Матуса, она намеренно подражает ему, вплоть
до самых нелепых деталей.
- Вы не будете против, если мы поговорим о том, что произошло
прошлой ночью? - спросил я в замешательстве, поскольку Горда
была столь решительно против этого.
- Нам все равно, - сказал Паблито. - ты - нагваль.
- Бениньо тут вспомнил кое-что действительно таинственное,
- сказал Нестор, не смотря на меня.
- Сам-то я думаю, что это был просто запутанный сон, но
Нестор думает иначе.
Я с нетерпением ждал и кивком головы попросил их продолжать.
- Прошлой ночью он вспомнил, как ты учил его искать следы
следы на мягкой почве, - сказал Нестор.
- Должно быть, это был сон, - сказал я. Я хотел рассмеяться
над этим абсурдом, но они все трое смотрели на меня умоляющими
глазами.
- Чепуха, - сказал я.
- В любом случае я лучше скажу тебе, что у меня тоже были
похожие воспоминания, - сказал Нестор.
- Ты водил меня в какие-то скалы и показывал, как надо прятаться.
У меня это не было сном. Я бодрствовал. Я шел с Бениньо
за растениями и внезапно вспомнил, как ты учил меня. Поэтому
я и спрятался так, как ты мне показывал, и напугал Бениньо
до полусмерти.
- Я учил тебя?! - вскричал я. - как это может быть? Когда?
- я начал нервничать. Казалось, они не шутили.
- Когда? В том-то и дело, - сказал Нестор. - мы не можем
сказать, когда. Но Бениньо и я знаем, что это был ты.
Я чувствовал себя глубоко придавленным. Дышать было трудно.
Я боялся, что мне опять станет плохо. Я решился тут же рассказать
о нашем с Гордой совместном видении.
Рассказывая об этом, я расслабился. В конце рассказа я уже
опять взял контроль над собой.
- Нагваль Хуан Матус оставил нас чуть приоткрытыми, - сказал
Нестор.
- все мы видим немножко. Мы видим дыры в людях, у которых
были дети, а
также время от времени мы видим небольшое сияние в людях.
Поскольку ты не
видишь совсем, похоже на то, что нагваль оставил тебя совсем
закрытым для
того, чтобы ты сам открылся изнутри. Теперь ты помог Горде,
и она не то
видит внутри, не то выезжает на тебе.
Я сказал, что то, что случилось, могло быть случайным.
Паблито решил, что нам следует пойти на любимую скалу Хенаро
и посидеть там, сблизив головы вместе. Двое остальных нашли
эту идею блестящей. Я не возражал. Хотя мы сидели очень
долго, ничего не произошло. Тем не менее, они неплохо отдохнули.
Пока мы были на скале, я рассказал им о тех двух людях,
которые, по мнению Горды были доном Хуаном и доном Хенаро.
Они соскочили с камня и буквально потащили меня в дом Горды.
Нестор был возбужден больше всех. Он был почти невменяем.
Единственное, чего я смог от них добиться, так это то, что
все они ожидали этого знака.
Горда ожидала нас у двери. Она знала, что я все рассказал.
- Я просто хотела дать своему телу время, прежде чем мы
успеем что-то рассказать. Я должна быть совершенно уверена,
и теперь я знаю, что это так. Это были нагваль и Хенаро.
- Что находится в тех хижинах? - спросил Нестор.
- Они не вошли в них, - сказала Горда. - они ушли в сторону
открытых полей, в сторону востока, в направлении нашего
города.
Она, казалось, склонна была успокаивать их. Она просила
их остаться, но они не захотели. Они извинились и вышли.
Я был уверен, что они неловко себя чувствовали в ее присутствии.
Она выглядела очень сердитой. Я наслаждался взрывами ее
эмоций, и это было совершенно несвойственно моим обычным
реакциям. Я всегда чувствовал себя взвинченным в присутствии
кого-либо, кто был взволнован. Горда была загадочным исключением.
В начале того вечера мы все собрались в комнате Горды. Все
они были задумчивы. Они сидели в молчании, глядя в пол.
Горда попыталась начать разговор. Она сказала, что не бездельничала
и, сложив два плюс два, получила некий ответ.
- Вопрос не в том, чтобы сложить два плюс два, - сказал
Нестор. - задача состоит в том, чтобы заставить тело вспоминать.
Похоже было, что они говорили между собой, судя по тем кивкам
согласия, которые Нестор получил от остальных. Это поставило
меня и Горду в положение посторонних.
- Лидия тоже помнит кое-что, - продолжал Нестор. - она считала
это своей глупостью, но, услышав о том, что вспомнил я,
она рассказала нам, что вот этот нагваль возил ее к лекарю
и оставил ее там, чтобы она вылечила глаза.
Мы с Гордой повернулись к лидии. Она опустила голову как
бы в раздражении и что-то бормотала. Похоже, что воспоминание
было слишком болезненным для нее. Она сказала, что, когда
дон Хуан впервые нашел ее, ее глаза были поражены инфекцией,
что она не могла видеть. Кто-то отвез ее на машине очень
далеко к лекарю, который и вылечил ее. Она всегда была убеждена,
что это сделал дон Хуан, но услышав мой голос, она поняла,
что это именно я возил ее туда. Несоответствие таких воспоминаний
бросало ее в дрожь уже с первого дня, как она меня встретила.
- Мои уши не лгут мне, - добавила Лидия после долгого молчания.
- именно ты вез меня туда.
- Невозможно! Невозможно! - закричал я.
Мое тело начало неконтролируемо трястись. У меня появилось
чувство раздвоенности. Вероятно то, что я называю своим
рассудком, не могло больше контролировать меня всего и заняло
место зрителя. Какая-то часть меня наблюдала за тем, что
другая часть меня тряслась.
4. ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ГРАНИЦ ПРИВЯЗАННОСТИ
- Что с нами происходит? - спросил я, когда другие ушли
домой.
- Наши тела вспоминают, но я не могу понять, что именно,
- сказала она.
- Ты веришь воспоминаниям лидии, Нестора и Бениньо?
- Конечно, они серьезные люди. Они ничего не говорят просто
так, чтобы подурачить нас.
- Но то, что они говорят - невозможно. Мне-то ты веришь,
Горда?
- Я верю, что ты не помнишь, но тогда... - она не кончила.
Она подошла ко мне и стала шептать мне на ухо. Она сказала,
что имеется нечто такое, о чем нагваль дон Хуан Матус взял
с нее обещание не говорить, пока не придет нужное время.
Козырной картой нужно пользоваться тогда, когда нет другого
выхода. Драматическим шепотом она добавила, что нагваль
предвидел их новое обстоятельство жизни, которое явилось
результатом того, что я взял Жозефину в Тулу, чтобы она
была там с Паблито. Она сказала, что имеется слабенький
шанс того, что мы добьемся успеха как группа, если последуем
единственному ходу такой организации.
Горда объяснила, что поскольку мы разделены на пары, то
мы организовали живой организм, мы были змеей, гремучей
змеей. У змеи четыре отдела, и она разделена на две половины:
мужскую и женскую. Она сказала, что мы с ней образуем первую
часть змеи - голову. Это холодная, расчетливая, ядовитая
голова.
Вторая часть образована Нестором и лидией. Это твердое,
чистое сердце змеи. Третье, брюхо, - подвижное, переменчивое,
ненадежное - образовано Паблито и Жозефиной. А четвертый
отдел - хвост, где расположена гремучка, которая в реальной
жизни может греметь до бесконечности на своем цоцыльском
наречии, - Бениньо и Роза.
Горда встала и распрямилась. Она улыбнулась мне и похлопала
меня по спине.
- Элихио сказал еще одно слово, которое вспомнилось мне,
- продолжала она. - Жозефина согласна со мной, что он вновь
и вновь говорил слово "след". Мы поедем по следу.
Не дав мне возможности задать ей какой-нибудь вопрос, она
сказала, что собирается немного поспать, а затем соберет
всех, чтобы отправиться в путешествие.
Мы отправились перед полуночью, при ярком свете луны. Сначала
никто не хотел идти, но Горда ловко описала им "дон-Хуановское"
так называемое строение змеи. Перед выходом Лидия предложила,
чтобы мы позаботились о провизии на тот случай, если путешествие
затянется.
Горда сняла ее предложение на том основании, что мы не знаем,
что за путешествие нас ждет. Она сказала, что нагваль дон
Хуан Матус однажды указал ей на начало тропы и сказал, что
при удобном случае мы должны собраться на этом месте и позволить
силе следа открыться нам. Горда добавила, что это не обычная
козья тропа, а естественная линия на земле, которая, по
словам нагваля, может дать нам силу и знание, если мы сможем
следовать по ней и стать с ней единым целым.
Мы двигались под смешанным руководством, Горда дала нам
толчок, а Нестор знал местность. Она привела нас к определенному
месту в горах. После этого Нестор взял руководство и нашел
тропу. Наше образование было очевидным, то есть голова вела,
а остальные располагались соответственно анатомической модели
змеи: сердце, брюхо и хвост. Мужчины шли справа от женщин.
Каждая пара шла в полутора метрах позади предыдущей.
Мы шли так быстро и так неслышно, как только могли. По временам
лаяли собаки, а когда мы поднялись выше в горы, остались
только звуки сверчков. Мы шли еще какое-то время. Внезапно
Горда остановилась и схватила меня за руку. Она показала
вперед.
В сорока-пятидесяти метрах, прямо посередине тропы, находился
громоздкий силуэт огромного человека, около двух с половиной
метров высотой. Он преграждал нам дорогу. Мы столпились
плотной кучкой. Наши глаза были прикованы к темной фигуре.
Она не двигалась. Некоторое время спустя Нестор один сделал
несколько шагов вперед. Лишь после этого фигура двинулась.
Она двигалась нам навстречу. Каким бы гигантским ни был
этот человек, но двигался он плавно.
Нестор бегом вернулся обратно. В тот момент, когда он присоединился
к нам, человек остановился. Горда сделала шаг вперед, а
человек сделал шаг по направлению к нам. Было очевидно,
что если мы продолжим двигаться вперед, мы столкнемся с
гигантом. Мы были ему не чета, чем бы он ни был. Я принял
инициативу на себя и толкнул всех назад и быстро увел их
с этого места.
Мы шли обратно к дому Горды в полном молчании. Лишь через
несколько часов мы были там. Мы полностью выдохлись. Когда
мы благополучно уселись в ее комнате, Горда заговорила.
- Мы обречены, - сказала она. - эта штука, которую мы увидели
на тропе, была одним из твоих олли; ты не хотел, чтобы мы
двигались вперед. Твои олли выскакивают из своих укромных
мест, когда ты подталкиваешь их.
Я не ответил. Не было смысла протестовать. Я вспомнил, как
множество раз я сам считал, что дон Хуан и дон Хенаро были
в заговоре друг с другом. Я думал, что пока дон Хуан разговаривает
со мной в темноте, дон Хенаро переодевается для того, чтобы
напугать меня, и дон Хуан утверждает потом, что меня пугали
олли.
Сама мысль о том, что существуют олли и тому подобное, что
избегает нашего повседневного внимания, была слишком неприемлемой
для меня. Но затем я в своей жизни убедился, что олли, которых
описывает дон Хуан, существуют действительно. В мире, как
он говорил, есть всевозможные твари.
Авторитетным тоном, что редко бывает в моей повседневной
жизни, я сказал Горде и остальным, что у меня есть для них
предложение, которое они могут принимать или нет. Если они
готовы двинуться отсюда, то я могу взять на себя ответственность
и увести их в другое место. Если они не готовы, то я буду
чувствовать себя свободным от каких-либо обязательств перед
ними.
Я чувствовал прилив оптимизма и уверенности. Никто из них
ничего не сказал. Они смотрели на меня молча, как бы взвешивая
мое заявление.
- Сколько вам понадобится времени, чтобы собрать ваши пожитки?
- спросил я.
- У нас нет пожиток, - сказала Горда. - мы поедем, как есть.
И мы можем ехать прямо сию минуту, если это необходимо.
Но если мы сможем подождать еще три дня, то это было бы
лучше для нас.
- Как насчет ваших домов? - спросил я.
- Об этом позаботится Соледад, - сказала она.
Впервые с тех пор, как я в последний раз видел донью Соледад,
было упомянуто ее имя. Я был так заинтересован, что моментально
забыл о напряжении данного момента. Я сел. Горда колебалась
с ответами на мои вопросы о донье Соледад. Нестор вмешался
и сказал, что донья Соледад где-то поблизости, но что все
они очень мало знают о том, чем она занимается. Она приходит
и уходит, никого не спрашивая. Между ними существовало соглашение,
чтобы они приглядывали за ее домом, а она за их домами.
Донья Соледад знала, что им придется уехать рано или поздно,
и она примет на себя ответственность и сделает все необходимое,
чтобы они избавились от своей собственности.
- Как вы дадите ей знать? - спросил я.
- Это дело Горды, - сказал Нестор. - она знает, где находится
Соледад.
- Где донья Соледад, Горда? - спросил я.
- Откуда я, черт возьми, могу знать это! - бросила мне Горда.
- Но ведь именно ты всегда зовешь ее, - сказал Нестор.
Горда посмотрела на меня. Это был мимолетный взгляд, но
он бросил меня в дрожь. Я узнал этот взгляд. Но откуда?
Все тело мое напряглось. Солнечное сплетение стало твердым,
каким я никогда не чувствовал его раньше. Моя диафрагма,
казалось, давила вверх на самое себя. Я размышлял о том,
не лечь ли мне, но внезапно оказался стоящим.
- Горда не знает, - сказал я. - только я знаю, где она находится.
Все были потрясены, и я, пожалуй, больше всех. Я сделал
заявление без какого-либо разумного обоснования. Однако
в момент, когда я его произносил, у меня была абсолютная
уверенность, что я знаю, где она находится. Это было похоже
на вспышку света, мелькнувшую в моем сознании. Я увидел
горный район с очень зазубренными сухими пиками, пустынную
холодную равнину. Как только я кончил говорить, следующей
моей осознанной мыслью было то, что я, видимо, видел такой
ландшафт в кино и что нагрузка от пребывания с этими людьми
вызвала у меня такой срыв.
Я извинился перед ними, что мистифицировал их так прямо,
хотя и не намеренно, и уселся.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, почему это сказал? -
спросил меня Нестор.
Он подбирал слова осторожно. Естественно было бы сказать,
по крайней мере для меня: "значит, ты действительно
не знаешь, где она находится?". Я сказал им, что что-то
неизвестное нашло на меня. Я описал им местность, которую
увидел, и ту уверенность, которая у меня была, что донья
Соледад находится именно там.
- Это происходит с нами довольно часто, - сказал Нестор.
Я повернулся к Горде, и она кивнула головой. Я попросил
ее объяснить.
- Эти сумасшедшие, запутанные вещи все время приходят к
нам в голову,
- сказала Горда. - спроси лидию, розу или Жозефину.
С тех пор, как они перешли к новому распределению жилья,
Роза и Жозефина мало говорили со мной. Они ограничивались
приветствиями или случайными замечаниями о пище или погоде.
Лидия избегала моих глаз. Она пробормотала, что временами
ей кажется, будто она помнит еще другие вещи.
- Иногда я могу действительно ненавидеть тебя, - сказала
она мне. - я думаю, что ты притворяешься глупым, но потом
я вспоминаю, что ты даже заболел из-за нас. Это был ты?
- Конечно, это был он, - сказала Роза, - я тоже вспоминаю
разное. Я помню даму, которая была добра ко мне. Она учила,
как держать себя в чистоте, а этот нагваль в первый раз
подстриг мне волосы, пока она меня держала, потому что я
была напугана. Эта дама любила меня. Она была единственным
человеком, который действительно заботился обо мне. Я бы
с радостью пошла на смерть из-за нее.
- Кто была эта дама, Роза? - спросила Горда, сдерживая дыхание.
Роза указала на меня движением подбородка, жестом, полным
отвращения и недовольства.
- Он знает, - сказала она.
Все уставились на меня, ожидая ответа. Я рассердился и заорал
на розу, что не ее дело делать заявления, которые в действительности
были обвинениями. Я никоим образом не лгал им.
На розу моя вспышка не подействовала. Она спокойным голосом
объяснила, что помнит, как эта дама говорила ей, что я еще
вернусь обратно после того, как оправлюсь от своей болезни.
Роза поняла это так, что дама заботится обо мне, лечит меня,
поэтому я должен знать, кто она такая и где она, поскольку
я явно выздоровел.
- Что это за болезнь была у меня, Роза? - спросил я.
- Ты заболел, потому что не смог удержать свой мир, - сказала
она с полным убеждением, - кто-то говорил мне, я думаю,
очень давно, что ты не создан для нас, точно так же, как
Элихио говорил Горде в сновидениях. Ты покинул нас из-за
этого, и Лидия так и не простила тебе этого. Она будет ненавидеть
тебя и за границами этого мира.
Лидия запротестовала, сказав, что ее чувства ничего общего
не имеют с тем, что говорит Роза. Она просто очень легко
выходит из себя и сердится из-за моей глупости.
Я спросил Жозефину, помнит ли она меня тоже.
- Конечно, помню, - сказала она с улыбкой, - но ты же знаешь,
я сумасшедшая. Мне нельзя верить. На меня нельзя положиться.
Горда настаивала на том, чтобы Жозефина сказала то, что
она помнит. Жозефина была настроена не говорить ничего,
и они спорили, пока, наконец, Жозефина не сказала мне:
- Какой толк от всех этих разговоров о воспоминании? Они
ни фига не стоят.
Жозефина, казалось, высказалась за всех нас. Больше нечего
было сказать. Они собирались уйти, после того как провели
в вежливом молчании несколько минут.
- Я помню, ты покупал мне красивые платья, - внезапно сказала
Жозефина мне. - разве ты не помнишь, как я упала с лестницы
в магазине? Я чуть не поломала ноги, и тебе пришлось меня
вынести.
Все опять уселись с глазами, прикованными к Жозефине.
- Я помню также одну сумасшедшую, - сказала она, - она Хотела
побить меня и гонялась за мной, пока ты не рассердился и
не остановил ее.
Я был растерян. Все, казалось, уцепились за слова Жозефины,
хотя она сама говорила, чтобы мы ей не верили, так как она
сумасшедшая. Она была права. Ее воспоминания не имели для
меня никакого смысла.
- Я тоже знаю, почему ты заболел, - продолжала она, - я
была там, но не помню, где. Они взяли тебя через эту стену
тумана, чтобы разыскать эту глупую Горду. Я полагаю, что
она заблудилась. Ты не мог вернуть ее назад. Когда же они
принесли тебя обратно, ты был почти мертв.
Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я
уже боялся что-нибудь спрашивать.
- Я не могу вспомнить, чего ради она отправилась туда и
кто принес тебя обратно, - продолжала Жозефина. - я помню,
что ты был болен и не узнавал меня больше. Эта глупая Горда
клянется, что она не знала тебя, когда ты впервые вошел
в этот дом несколько месяцев назад. Я узнала тебя сразу.
Я помнила, что ты нагваль, который заболел. Ты хочешь что-то
узнать? Я думала, что эти женщины просто развлекаются, и
мужчины точно так же, особенно этот глупый Паблито. Они-то
должны помнить, ведь они были там.
- А ты помнишь, где мы были? - спросил я.
- Не помню, - сказала Жозефина, - однако я узнала бы это
место, если бы ты меня туда привез, когда мы все были там,
нас обычно называли пьяницами, потому что мы там легко хмелели.
У меня в голове было меньше тумана, чем у всех, поэтому
я помню довольно хорошо.
- Кто называл нас пьяницами? - спросил я.
- Не тебя. Только нас, - ответила Жозефина. - я не помню,
кто, наверное, нагваль Хуан Матус.
Я посмотрел на них, и каждый из них отводил глаза.
- Мы подходим к концу, - пробормотал Нестор, как бы говоря
сам с собой, - наш конец уже смотрит нам в глаза.
Казалось, он был на грани слез.
- Я должен был бы быть рад и Горд, что мы прибыли к концу,
- продолжал он. - и все же я печален. Не можешь ли ты это
объяснить, нагваль?
Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия опечалилась.
- Что с вами случилось? - спросил я. - о каком конце вы
говорите?
- Я думаю, что каждый знает, что это за конец, - сказал
Нестор. - в последнее время у меня странные ощущения. Что-то
зовет нас, а мы не отпускаемся. Мы цепляемся.
Паблито, как истинный кавалер, сказал, что Горда, единственная
среди нас, не цепляется ни за что. Все остальные, заверил
он меня, безнадежные эгоисты.
- Нагваль Хуан Матус сказал, что, когда придет время идти,
мы получим знак, - сказал Нестор, - что-то такое, что нам
действительно нравится, выступит вперед и позовет нас.
- Он сказал, что это не обязательно будет что-то большое,
- добавил Бениньо, - любое, все, что нам нравится, может
сгодиться.
- Для меня знак придет в форме оловянных солдатиков, которых
у меня никогда не было, - сказал мне Нестор, - отряд оловянных
солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А
чем это явится для тебя?
Я вспомнил, что дон Хуан говорил мне однажды, что смерть
может стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем
блокноте, потом он дал мне некоторую метафору моей смерти.
Я рассказал ему, что однажды, гуляя по бульвару голливуда
в Лос-анжелесе, я услышал звуки трубы, игравшей старый идиотский
популярный мотив. Музыка исходила из магазина грампластинок
на этой улице. Никогда я не слышал более приятного звука.
Я был захвачен им. Я был вынужден присесть на паребрик.
Медный звук трубы попадал мне прямо в мозг.
Я его ощущал над своим правым виском. Он ласкал меня, пока
я не опьянел от него. Когда он умолк, я знал, что нет способа
когда-нибудь повторить это ощущение, и у меня было достаточно
отрешенности, чтобы не броситься в магазин и не купить эту
пластинку вместе со стереопроигрывателем, чтобы проигрывать
ее.
Дон Хуан сказал, что это было знаком, который был дан мне
силами, управляющими судьбами людей. Когда придет мое время
покинуть этот мир в какой бы то ни было форме, я услышу
тот же самый звук трубы и тот же самый идиотский мотив,
исполняемый тем же самым трубачом.
Следующий день был суматошным днем для них. Казалось, им
нужно было сделать бесчисленное множество дел. Горда сказала,
что все их заботы были личными и должны выполняться каждым
из них без всякой помощи. Я был рад остаться один. У меня
тоже были дела. Я поехал в ближайший городок, который так
сильно нарушил мое спокойствие. Я подъехал прямо к тому
дому, который имел такую притягательную силу для меня и
для Горды. Я постучал в дверь. Открыла дама. Я сочинил историю,
что жил в этом доме ребенком и хочу взглянуть на этот дом
опять. Она была очень доброжелательной женщиной. Она провела
меня в дом, многословно извиняясь за несуществующий беспорядок.
Этот дом был переполнен скрытыми воспоминаниями. Они были
там. Я мог их чувствовать, но ничего не мог вспомнить. На
следующий день Горда на рассвете уехала. Я ожидал, что ее
не будет весь день, но к обеду она вернулась. Казалось,
она была очень взволнованной.
- Соледад вернулась и хочет тебя видеть, - сказала она прямо.
Без единого слова объяснений она отвела меня к дому Соледад.
Донья Соледад стояла около двери. Она выглядела более молодой
и более сильной, чем в последний раз, когда я ее видел.
С дамой, которую я знал много лет назад, у нее осталось
самое отдаленное сходство.
Горда была на грани того, чтобы расплакаться. То напряжение,
через которое мы проходили, делало ее настроение вполне
понятным для меня. Она ушла, не сказав ни слова.
Донья Соледад сказала, что у нее лишь немного времени для
разговора со мной, и она собирается использовать каждую
минуту этого времени. Она казалась странно почтительной.
В каждом ее слове звучала вежливость.
Я сделал жест, чтобы прервать ее и задать вопрос. Я хотел
знать, где она была. Самым деликатным образом она прервала
меня. Она сказала, что подбирала свои слова очень тщательно
и что недостаток времени позволит ей сказать лишь то, что
существенно. Она секунду пристально смотрела мне в глаза,
и эта секунда показалась мне неестественно длинной. Это
раздражало меня, она могла бы говорить со мной и ответить
на какие-нибудь вопросы за это время. Она прервала молчание
и заговорила о том, что я воспринял, как абсурд. Она сказала,
что нападала на меня, поскольку я сам об этом просил, в
тот день, когда мы впервые пересекли параллельные линии,
и что она может лишь надеяться, что ее атака была эффективной
и послужила своей цели. Я хотел закричать, что я никогда
не просил ее ни о чем подобном, что ничего не знаю о параллельных
линиях и то, что она говорит, бессмыслица. Она зажала мне
губы ладонью. Автоматически я расслабился. Она казалась
печальной. Она сказала, что нет способа, при помощи которого
мы могли бы разговаривать, потому что в данный момент мы
находимся на двух параллельных линиях и никто из нас не
имеет энергии пересечь их; только ее глаза могли рассказать
мне о ее настроении.
Без всякой причины я почувствовал себя расслабленным. Что-то
во мне опустилось. Я заметил, что слезы катятся по моим
щекам, а затем невероятнейшее ощущение завладело мной на
секунду. На короткий момент, но достаточно длинный, чтобы
пошатнуть основание моего сознания или моей личности, или
того, что, я думал и чувствовал, является мной. В течение
этого короткого времени я знал, что мы были очень близки
друг другу по целям и темпераменту. Наши обстоятельства
были похожими. Я хотел сказать ей, что это была отчаянная
битва, что эта битва еще не закончена. Она никогда не закончится.
Она прощалась, потому что, будучи безупречным воином, каким
она была, знала, что наши пути никогда больше не пересекутся.
Мы пришли к концу следа. Запоздалая волна, чувство общности,
чувство родства вырвалось из какого-то невообразимого темного
угла меня самого. Эта вспышка подобна электрическому разряду
внутри моего тела. Я обнял ее, мои губы двигались, говоря
что-то, не имеющее для меня никакого смысла. Ее глаза загорелись.
Она тоже говорила что-то, чего я не мог понять. Единственное
ощущение, которое было для меня ясно, это то, что я пересек
параллельные линии, не имело никакого прагматического значения.
Внутри меня прорывался наружу какой-то источник, какая-то
необъяснимая сила разрывала меня на части. Я не мог дышать,
и все покрылось чернотой.
Я почувствовал, что кто-то двигает меня и мягко трясет.
Лицо Горды выплыло в фокус. Я лежал на кровати доньи Соледад,
и около меня сидела Горда. Мы были одни.
- Где она? - спросил я.
- Ушла, - ответила Горда.
Я хотел все рассказать Горде, но она остановила меня и открыла
дверь. Все ученики были снаружи, ожидая меня. Они одели
свои лучшие одежды. Горда объяснила, что они порвали все
остальное, что имели. Время клонилось к вечеру. Я проспал
несколько часов. Не разговаривая, мы прошли к дому Горды,
где стояла моя машина. Они забрались внутрь, словно дети,
собирающиеся на воскресную прогулку.
Прежде чем забраться в машину, я остановился, глядя на долину.
Мое тело медленно поворачивалось и совершило полный круг,
как если бы оно имело собственную волю и свои задачи. Я
чувствовал, что схватываю сущность этого места. Я хотел
удержать ее в себе, потому что я знал совершенно точно,
что никогда больше в своей жизни его не увижу.
Другие, должно быть, уже проделали это. Они были свободны
от меланхолии. Они смеялись и шутили друг с другом.
Я завел машину, и мы поехали. Когда мы достигли последнего
поворота дороги, солнце садилось, и Горда закричала, чтобы
я остановился. Она выбралась наружу и побежала на небольшой
холмик сбоку от дороги. Она забралась на него и бросила
последний взгляд на свою долину. Она протянула ей свои руки
и вдыхала ее в себя.
Поездка вниз с этих гор была странно короткой и совершенно
без событий. Все были спокойны. Я пытался втянуть Горду
в разговор, но она наотрез отказалась. Она сказала, что
горы, будучи собственниками, хотят завладеть нами и что
если мы не сохраним своей энергии, то горы никогда не отпустят
нас.
Как только мы спустились в долину, все они стали очень оживлены,
особенно Горда. Она, казалось, кипела энергией. Она даже
добровольно поделилась информацией без всяких уговоров с
моей стороны. Одним из ее утверждений было, что нагваль
дон Хуан Матус говорил ей, а Соледад подтвердила, что у
нас есть другая сторона. Услышав это, все остальные выступили
с вопросами и замечаниями. Они были в смущении из-за своих
странных воспоминаний о событиях, которые логически не могли
иметь места. Поскольку некоторые из них встретились со мной
несколькими месяцами раньше, то воспоминания обо мне в отдаленном
прошлом были чем-то выходящим за границы их понимания.
Я рассказал им тогда о своей встрече с доньей Соледад. Я
описал им свое чувство, что я очень близко знал ее раньше.
И то чувство, что я, несомненно, пересек тогда то, что она
называла параллельными линиями. Их реакцией на мое заявление
было смущение. Казалось, они слышали этот термин раньше,
но я не был уверен, что все они понимали, что это значит.
Для меня это была метафора. Я не мог поклясться, что для
них это было тем же самым.
Когда мы приехали в город Оасаку, они выразили желание посетить
то место, где, по словам Горды, исчезли дон Хуан и дон Хенаро.
Я поехал прямо туда. Они высыпали из машины и, казалось,
принюхивались к чему-то, приглядывались к каким-то признакам.
Горда указала направление, в котором они ушли.
- Ты сделала ужасную ошибку, Горда, - сказал Нестор. - это
не восток, это север.
Горда запротестовала и защищала свое мнение. Женщины и Паблито
поддерживали ее. Бениньо в разговор не вступал, продолжая
смотреть на меня, как если бы я должен был дать ответ, что
я и сделал. Я обратился к карте города, которая была в моей
машине. Направление, указанное Гордой, было севером.
Нестор заметил, что наш отъезд из их города, как он все
время и чувствовал, не был преждевременным или насильственным
ни в коей мере; срок был правильным. У других такого чувства
не было, и их колебания были вызваны ошибкой Горды. Они
считали, как и она сама, что нагваль указал на их родной
город, что значило бы, что они должны остаться там. Я признал
с опозданием, что в конце концов виноват был я, потому что,
хотя и имел карту, я не воспользовался ею вовремя.
Потом я заметил, что забыл им рассказать, как один из тех
людей, а именно тот, которого в тот момент я принимал за
дона Хенаро, позвал нас за собой кивком головы. Глаза Горды
раскрылись от искреннего удивления или даже тревоги. Она
не заметила этого жеста. Приглашение было только для меня.
- Вот оно! - воскликнул Нестор. - суд судьбы. - он делал
отчаянные жесты руками, чтобы успокоить их.
Он повернулся к другим. Все они заговорили одновременно.
Я лишь надеюсь, что вы все действовали так, как должны были
действовать, как если бы вы никогда не вернулись обратно,
- сказал Нестор.
- потому что мы никогда не вернемся назад.
- Ты нам правду говоришь? - спросила Лидия со свирепым выражением
в глазах, в то время, как другие выжидающе уставились на
меня. Я заверил их, что у меня не было причины выдумывать
что-либо. Тот факт, что я видел, как тот человек кивнул
мне головой, не имел для меня совершенно никакого значения.
И к тому же я совсем не был убежден, что эти люди были доном
Хуаном и доном Хенаро.
- Ты очень хитрый, - сказала Лидия, - ты, может быть, говоришь
нам это лишь для того, чтобы мы покорно следовали за тобой.
- Подожди минутку, - сказала Горда, - этот нагваль может
быть таким хитрым, как ты хочешь, но он никогда не поступит
таким образом.
Они все заговорили сразу. Я попытался выступить, и мне пришлось
перекрикивать их, чтобы сказать, что то, что я видел, в
любом случае ничего не меняет.
Нестор очень вежливо объяснил, что Хенаро говорил им, что,
когда придет время, чтобы они покинули свою долину, он каким-нибудь
образом даст им знать об этом кивком головы. Они успокоились,
когда я сказал, что если их судьбы решены благодаря этому
событию, то то же самое можно сказать и о моей судьбе. Все
мы отправляемся на север.
Затем Нестор отвел нас к месту ночевки, к постоялому двору,
где он останавливался, когда у него бывали дела в городе.
Их настроение было приподнятым. Даже Лидия обняла меня,
извиняясь за свою несносность. Она объяснила, что верила
Горде и поэтому не позаботилась о том, чтобы эффективно
оборвать все связи с долиной. Жозефина и Роза вновь и вновь
гладили меня по спине. Я хотел поговорить с Гордой. Мне
надо было обсудить с ней наши дальнейшие действия. Но этим
вечером не представлялось никакой возможности остаться с
ней наедине.
Нестор, Паблито и Бениньо ушли рано утром, чтобы сделать
кое-какие дела. Лидия, Роза и Жозефина тоже ушли за покупками.
Горда попросила, чтобы я помог ей купить новое платье. Она
хотела, чтобы я выбрал для нее платье, которое бы дало ей
уверенность в себе, необходимую для того, чтобы быть гибким
воином. Я не только нашел ей такое платье, но и весь набор,
то есть туфли, чулки, белье.
Мы пошли с ней прогуляться. Мы кружили по центру города,
как два туриста, глазея на индейцев в их местных одеяниях.
Будучи бесформенным воином, она уже совершенно легко себя
чувствовала в своем новом элегантном одеянии. Выглядела
она очаровательно. Казалось, она никогда и не одевалась
иначе. Не она, а я не мог никак привыкнуть к ее новой одежде.
Вопросы, которые я хотел задать Горде и которые прямо рвались
из мены, было очень трудно сформулировать. Я вдруг, оказалось,
не имел представления, о чем ее спросить. Со всей серьезностью
я сказал, что ее новое одеяние воздействует на меня. Очень
спокойно она ответила, что на меня воздействует не это,
а пересечение границ.
- Мы пересекли вчера вечером некие границы, - сказала она.
- Соледад говорила мне, чего надо ожидать, поэтому я была
подготовлена. А ты не был.
Она начала медленно и мягко объяснять, что мы пересекли
границы привязанности. Она четко выговаривала каждый звук,
как если бы говорила с ребенком или иностранцем. Я не мог
сконцентрироваться. Мы повернули назад, к нашему жилью.
Я нуждался в отдыхе, но кончилось тем, что я опять пошел
в город. Лидия, Роза и Жозефина ничего не смогли найти и
теперь хотели чего-нибудь такого же, как на Горде.
К полудню я уже вернулся на постоялый двор, восхищаясь сестренками.
Розе было немного трудно идти на высоких каблуках. Мы шутили
над ее ногами, когда дверь медленно открылась, и появился
Нестор. Он был одет в сшитый на заказ темно-синий костюм,
розовую рубашку и синий галстук. Его волосы были тщательно
причесаны и слегка вились, как если бы их специально так
подсушивали. Он смотрел на женщин, а те - на него. Вошел
Паблито, а следом Бениньо. Оба выглядели ошеломляюще. Их
туфли были ослепительно новыми, а костюмы сшиты по последней
моде.
Меня поражало, как все они адаптировались к городской одежде.
Это очень напоминало мне дона Хуана. Я, пожалуй, был также
поражен, увидев трех Хенарос в городской одежде, как был
когда-то потрясен, увидев дона Хуана в костюме; тем не менее
их перемену я воспринял мгновенно. С другой стороны, хотя
я и не удивлялся преображению женщин, привыкнуть к нему
я не мог.
Я подумал, что Хенарос, видимо, улыбалась удача магов, раз
им удалось купить такие прекрасные костюмы. Они расхохотались,
услышав мои рассуждения об их удаче. Нестор объяснил, что
костюмы для них сшил портной еще несколько месяцев назад.
- Каждый из нас имеет еще по одному костюму. У нас есть
даже кожаные чемоданы. Мы знали, что время нашей жизни в
горах подошло к концу. Мы готовы к отъезду! Конечно, сначала
ты должен сказать, куда. А также то, сколько времени мы
будем находиться здесь.
Он сказал, что у него есть старые деловые расчеты, которые
надо закрыть и которые требуют времени. Горда вышла вперед
и сказала, что этим вечером мы отправляемся так далеко,
как только позволит сила. Следовательно, до конца дня они
должны уладить свои дела. Нестор и Паблито медлили у дверей.
Они смотрели на меня, ожидая подтверждения. Я думал: наименьшее,
что я могу - это быть честным с ними. Но Горда прервала
меня как раз в тот момент, когда я решил сказать, что сам
нахожусь в затруднительном положении относительно того,
куда мы должны ехать и что нам следует делать.
- Мы встретимся на скамейке нагваля в сумерках, - сказала
она. - оттуда мы и отправимся. Нам следует сделать все,
что следует, и все, что мы хотим, до этого времени, зная,
что никогда больше в нашей жизни мы не вернемся назад.
После того, как все уехали, мы с Гордой остались одни. Резким
и неуклюжим движением она села мне на колени. Она была такой
легкой, что я мог встряхнуть ее тело, напрягая мышцы голени!
Ее волосы слабо пахли какими-то духами. Я пошутил, что запах
невыносим. Она сотрясалась от смеха, когда из ниоткуда пришло
ко мне чувство-воспоминание. Внезапно я как бы держал другую
Горду на коленях. Жирную, в два раза толще той, которую
я знал. Лицо ее было круглым, и я дразнил ее, потешаясь
над запахом ее волос. У меня было ощущение, что я забочусь
о ней.
Действие этого потрясающего воспоминания заставило меня
встать.
Горда шумно упала на пол. Я описал ей то, что "вспомнил".
Я рассказал ей, что видел ее толстухой только один раз и
то так кратко, что не смог бы описать ее черты, и тем не
менее только что я видел ее лицо, когда она была еще жирной.
Она никак этого не комментировала. Она сняла свою одежду
и вновь надела старое платье.
- Я еще не готова к нему, - сказала она, указывая на свое
новое одеяние. - нам еще предстоит сделать одну вещь, прежде
чем мы будем свободны. Согласно инструкциям дона Хуана,
мы все должны посидеть на месте силы его выбора.
- Где это место?
- Где-нибудь поблизости, в горах. Нагваль говорил, что на
этом месте есть естественная трещина. Он сказал, что определенные
места силы являются дырками в этом мире. Если быть бесформенным,
то можно пройти через такую дырку в неизвестное, в другой
мир. Тот мир и этот, в котором мы живем, находятся на двух
параллельных линиях. Есть шансы, что всех нас в разное время
брали в другой мир через эти линии, но мы этого не помним.
Элихио находится в том, другом мире. Иногда мы достигаем
его при помощи сновидения. Жозефина, конечно, самый лучший
сновидящий из нас. Она пересекает эти линии ежедневно, но
то, что она сумасшедшая, делает ее безразличной, даже туповатой,
поэтому Элихио помог мне пересечь эти линии, считая, что
я более разумна, но я оказалась такой же тупой. Элихио хочет,
чтобы мы вспомнили нашу левую сторону. Соледад говорила
мне, что левая сторона - это линия, параллельная той, на
которой мы сейчас живем. Потому что, если он хочет, чтобы
мы вспомнили, мы должны были там побывать, и не в сновидении.
Вот почему все мы время от времени несем какую-то чертовщину.
Ее заключения были логичными, учитывая те исходные данные,
которыми она располагала. Я знал, о чем она говорит. Эти
случайные, необоснованные воспоминания отдавали реальностью
повседневной жизни, и тем не менее, мы не способны были
для них найти ни временной последовательности, ни хоть какого-нибудь
промежутка в непрерывной последовательности наших жизней.
Горда села, откинувшись на кровать. В ее глазах была измученность.
- Что меня беспокоит, так это вопрос, что делать, чтобы
найти это место силы, - сказала она, - без этого места нет
возможности для нашего путешествия.
- Что меня заботит, так это то, куда я собираюсь везти всех
вас и что я собираюсь там с вами делать.
- Соледад говорила мне, что мы поедем на север до самой
границы, - сказала Горда. - а некоторые из нас, пожалуй,
еще дальше на север. Но ты не поедешь с нами. У тебя другая
судьба.
Горда на минуту задумалась. Ее лицо скривилось от попытки
привести мысли в порядок.
- Соледад сказала, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила
свое предназначение. Я - единственная из всех нас, кто находится
на твоем попечении.
Должно быть, по моему лицу разлилась тревога. Она улыбнулась:
- Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, -
продолжала Горда, - но что иногда ты бываешь нагвалем. Все
остальное время, по словам Соледад, ты подобен сумасшедшему,
у которого временами проясняется сознание, а затем он опять
возвращается к своему безумию.
Донья Соледад подыскала очень подходящие слова, чтобы описать
меня, такие, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению,
у меня был такой проблеск сознания, когда я знал, что пересек
параллельные линии. Тот же самый момент, однако, по моим
собственным стандартам, был самым абсурдным. Мы с доньей
Соледад были явно на разных уровнях мышления.
- Что еще она говорила тебе? - спросил я.
- Она говорила, что я должна заставить себя вспомнить, -
сказала Горда. - она совсем выдохлась, пытаясь поднять на
поверхность мою память, именно поэтому она не могла поподробнее
заняться тобой.
Горда поднялась. Она была готова к выходу. Я повел ее прогуляться
по городу. Она, казалось, была очень счастлива. Она ходила
с места на место, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром.
Дон Хуан давал мне такую картину. Он говорил, что воин ждет
и что он знает, чего он ждет, а пока он ждет, то насыщает
свои глаза миром. Для него окончательное выполнение задачи
воина было радостью. В тот день в оасаке Горда следовала
учению дона Хуана буквально.
В конце дня после захода солнца мы уселись на скамейке дона
Хуана. Первыми показались Паблито, Бениньо и Жозефина, а
через несколько минут к нам присоединились и остальные трое.
Паблито уселся между лидией и Жозефиной, положив свои руки
им на плечи. Они опять переоделись в свою старую одежду.
Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы.
Нестор рассмеялся над ее словами и остальные к нему присоединились.
- Никогда больше ты не заставишь подпасть нас под твое начальство,
- сказал Нестор. - мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы
пересекли границы.
Горду это не затронуло, но остальные рассердились. Я громко
сказал, что хочу поподробнее узнать о тех границах, которые
мы пересекли прошлой ночью. Нестор объяснил, что это относится
только к ним. Горда не согласилась. Казалось, они были на
грани схватки. Я отвел Нестора в сторону и велел ему рассказать
о границах.
- Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, - сказал
он. - чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном
случае мы любили свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось
забрать свои чувства назад. Наши чувства к своему дому доходили
до вершины гор на западе нашей долины. Это была наша граница,
и когда мы пересекли вершины гор, зная, что никогда не вернемся
назад, мы эти границы сломали.
- Я тоже знал, что никогда не вернусь туда, - сказал я.
- Ты не любил эти горы так, как любили мы, - сказал Нестор.
- Это еще нужно посмотреть, - загадочно бросила Горда.
- Мы были под ее влиянием, - сказал Нестор, поднявшись и
указывая на Горду. - она держала нас всех за шиворот. Теперь
я вижу, насколько мы были глупы в отношении ее. Мы не можем
плакать над разлитым молоком, но мы больше не попадемся.
Лидия и Жозефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо
и Роза смотрели так, как будто вся стычка их совершенно
не касается.
В этот момент у меня опять был проблеск уверенности и авторитетного
предвидения. Я поднялся и без всякого сознательного желания
заявил, что я беру все руководство на себя и освобождаю
Горду от каких-либо обязанностей делать замечания и представлять
свои идеи в дальнейшем, как единственное решение. Когда
я закончил, то был шокирован своей собственной смелостью.
Все, включая Горду, были довольны. Та сила, которая стояла
за моей вспышкой, а затем, что я знал, о чем говорил дон
Хуан, и где находится место, которое мы должны посетить,
прежде чем станем свободными. Когда открылись мои лобные
пазухи, предо мной встало видение того дома, что так меня
заинтриговал.
Я сказал им, куда мы должны ехать. Они приняли мои указания
без каких-либо споров и замечаний. Мы расплатились с постоялым
двором и отправились поужинать. Затем примерно до одиннадцати
часов мы гуляли по улицам города вокруг площади. Я подогнал
машину. Мы шумно уселись и поехали. Горда бодрствовала,
чтобы составить мне компанию, тогда как все остальные спали.
Затем Нестор вел машину, пока мы с Гордой спали.
|
