8.
ПРАВАЯ И ЛЕВАЯ СТОРОНА ОСОЗНАНИЯ
Наше обсуждение сновидения оказалось очень полезным не только
потому, что вывело нас из тупика с нашим совместным сновидением,
но и потому, что вывело его концепции на интеллектуальный
уровень. Разговор о сновидении давал нам занятость и позволил
нам воспользоваться короткой паузой, чтобы снять свое возбуждение.
Однажды, когда я был по делам в городе, я позвонил Горде
из автомата. Она сказала, что была в универмаге и у нее
там возникло ощущение, что я прячусь среди манекенов в витрине.
Она была уверена, что я ее специально разыгрываю, и рассердилась.
Она бросилась через магазин, чтобы поймать меня и показать
мне, насколько она сердита. Затем она сообразила, что действительно
вспоминает нечто такое, что она очень часто делала в моем
присутствии, когда сердилась.
Тогда мы оба высказали предположение опять попробовать наше
совместное сновидение. Пока мы разговаривали, мы ощутили
новый прилив оптимизма. Я немедленно поехал домой.
Я очень легко вошел в состояние спокойного бодрствования.
Это было ощущение телесного удовольствия, приятного излучения
из солнечного сплетения, которое преобразовалось в мысль,
что мы сейчас добьемся прекрасных результатов. Эта мысль
превратилась в нервное возбуждение. Я обнаружил, что мысли
мои идут от точки покалывания в центре моей груди, однако,
в то мгновение, как я обратил на это внимание, покалывание
прекратилось. Это было похоже на электрический ток, который
я мог включать и выключать.
Покалывание началось опять, даже еще более сильное, чем
раньше, и внезапно я оказался лицом к лицу с Гордой. Это
было так, как если бы я завернул за угол и натолкнулся на
нее. Я погрузился в наблюдение за ней. Она была настолько
реальной, настолько сама собой, что меня подмывало прикоснуться
к ней. Предельно чистая, неземная привязанность к ней вырвалась
из меня в эту минуту; я непроизвольно стал всхлипывать.
Горда быстро попыталась сцепить наши руки и тем прекратить
мое индульгирование, но она совсем не могла двигаться. Мы
осмотрелись кругом. Не было никакой застывшей картины и
никаких объектов. Меня внезапно осенило и я сказал Горде,
что мы пропустили появление сцены сновидения, потому что
приковали внимание друг к другу.
Лишь окончив говорить, я понял, что мы уже в новой ситуации.
Звук моего голоса испугал меня. Это был чужой голос - резкий,
неприятный; он вызывал у меня физическое отвращение.
Горда ответила, что мы ничего не пропустили, что наше второе
внимание захвачено чем-то еще. Она улыбнулась и подвигала
губами с выражением удивления и недовольства звуками собственного
голоса.
Я нашел совершенно очаровательным разговаривать во сне,
ибо нам не снились сцены, где мы разговариваем, а мы в действительности
вели разговор. Это потребовало совсем особых усилий, вроде
тех, которые мне потребовались в моей первоначальной попытке
спуститься по лестнице.
Я спросил ее, смешно ли звучит мой голос по ее мнению. Она
кивнула и громко рассмеялась. Звуки ее смеха были потрясающими.
Я вспомнил, как Хенаро производил чрезвычайно странные и
пугающие звуки. Смех Горды относился к той же категории.
Меня потрясло сознание того, что мы с Гордой совсем спокойно
вошли в свои тела сновидений.
Я хотел взять ее за руку, но не смотря на попытки, не смог
двинуться. Поскольку у меня был какой-то опыт в движениях
при таком состоянии, я пожелал себе передвинуться к Горде.
Моим желанием было обнять ее, но вместо этого я передвинулся
настолько близко, что наши тела слились в одно. Я осознавал
себя как индивидуальное существо, но в то же время был частью
Горды. Мне это ощущение бесконечно понравилось. Мы оставались
слитыми, пока что-то не разорвало нашу связь. Я ощутил приказ
осмотреть окрестности. Посмотрев, я ясно вспомнил, что уже
видел все это раньше. Нас окружали небольшие круглые холмики,
очень походившие на песчаные дюны. Они были вокруг нас во
всех направлениях, насколько охватывал глаз. Казалось, они
состояли из чего-то вроде светло-желтого песчаника или круглых
крупинок серы. Небо было того же цвета и выглядело очень
низким, давящим. В некоторых местах с неба свисали клочья
желтоватого тумана или каких-то желтых испарений.
Тут я заметил, что мы с Гордой дышим как-будто нормально.
Я не мог пощупать свою грудь руками, но чувствовал, как
она вздымалась при вдохе. Желтые испарения, очевидно, не
вредили нам.
Мы вместе начали двигаться. Медленно, осторожно. Через несколько
шагов я очень устал. Горда тоже. Мы скользили над самой
землей, и очевидно, подобный способ передвижения был очень
утомительным для нашего второго внимания - он требовал чрезвычайной
степени концентрации. Мы не подражали намеренно нашей обычной
ходьбе, но результат был такой, как будто именно этим мы
и занимались. Движение требовало зарядов энергии, чего-то
вроде микровзрывов, с паузами между ними. У нас не было
другой цели, кроме самого движения, поэтому в конце концов
мы остановились.
Горда заговорила со мной таким слабым голосом, что он был
едва слышен. Она сказала, что мы неразумно идем в сторону
большей тяжести и что если мы будем продолжать идти туда,
то давление станет столь велико, что мы погибнем.
Автоматически мы повернулись и пошли в том направлении,
откуда шли, но чувство усталости нас не оставляло. Мы оба
настолько выдохлись, что больше не могли удерживаться в
стоячем положении. Мы повалились на землю и непроизвольно
приняли позу сновидения.
Я мгновенно проснулся у себя в комнате. Горда проснулась
у себя в спальне.
Первое, что я сказал ей после пробуждения, это что я уже
бывал в этой пересеченной местности несколько раз раньше.
Я видел ее по крайней мере в двух аспектах: совершенно плоской
и покрытой маленькими дюноподобными холмиками. Пока я разговаривал,
мне пришло в голову, что я даже не стал уточнять, видели
ли мы одну и ту же картину. Остановившись, я сказал, что
позволил себе увлечься собственным возбуждением, и приступил
к описанию того, что видел, как если бы мы сравнивали свои
впечатления от совместной воскресной прогулки.
- Слишком поздно, чтобы мы вели между собой подобные разговоры,
- сказала она со вздохом, - но если это сделает тебя счастливым,
я расскажу тебе то, что я видела.
Она терпеливо описала все, что мы видели, говорили и делали.
Она сказала, что тоже бывала раньше в этой пустынной местности
и что она знает наверняка - эта земля не принадлежит людям,
- это пространство между этим миром и тем, другим.
- Это пространство между параллельными линиями, - продолжала
она. - мы можем приходить туда в сновидении, но для того,
чтобы покинуть этот мир и пройти в тот, нам надо пройти
через эту область со всем своим телом целиком.
Я ощутил озноб при мысли о том, чтобы войти в это странное
место в этом физическом теле.
- Мы с тобой уже были там вместе в наших физических телах,
- продолжала Горда. - разве ты не помнишь?
Я сказал, что все, что могу вспомнить, так это что я дважды
видел уже этот ландшафт под руководством дона Хуана.
Оба раза я отбрасывал этот опыт потому, что он следовал
за приемом внутрь галлюциногенных растений. Следуя своему
рассудку, я рассматривал этот опыт как совершенно частные
видения, а не как достоверные явления. Я не помнил, чтобы
когда-нибудь при других обстоятельствах видел этот ландшафт.
- Когда мы с тобой попадали туда в наших телах? - спросил
я.
- Не знаю, - сказала она, - смутная память об этом просто
мелькнула у меня в голове, когда ты сказал, что видел этот
ландшафт раньше. Я полагаю, что теперь твоя очередь помочь
мне закончить то, что я начала вспоминать. Я не могу пока
на этом сфокусироваться, но припоминаю, что Сильвио Мануэль
брал женщину-нагваль, тебя и меня в это пустынное место,
но я не знаю, зачем он брал нас туда. Мы не были тогда в
сновидении.
Я уже не слышал, что она говорила дальше. Мой ум стал настраиваться
на что-то, пока еще не произносимое. Я постарался привести
свои мысли в порядок. Они бесцельно разбредались. На секунду
я почувствовал, будто вновь вернул годы и то время, когда
не мог останавливать свой внутренний диалог. Затем туман
стал рассеиваться. Мои мысли пришли в порядок без моего
сознательного вмешательства, и в результате всплыли законченные
воспоминания о событии, которое я уже частично припоминал
в одной из трех бесформенных вспышек памяти, которые у меня
бывали. Горда была права: нас уже брали однажды в область,
которую дон Хуан называл "чистилищем", взяв этот
термин, как очевидно, из религиозной догмы. Я знал, что
Горда была права и в том, что мы были там не в сновидении.
В тот раз по просьбе Сильвио Мануэля дон Хуан собрал вместе
женщину-нагваль, Горду и меня. Дон Хуан объяснил мне, что
причиной нашего сбора послужило то, что я своими собственными
средствами, неосознанно, вошел в особое состояние осознания,
которое явилось самой тонкой формой внимания. Я уже входил
в это состояние, которое дон Хуан называл "левое левой
стороны", но на слишком короткое время и всегда с его
помощью. Одной из основных его черт, - той, которая представляла
наибольшее значение для всех нас, связанных с доном Хуаном,
было то, что в этом состоянии мы могли воспринимать колоссальную
массу желтоватого тумана, нечто такое, что дон Хуан называл
"стеной тумана".
Всегда, когда я мог ее воспринимать, она находилась справа
от меня, распространяясь вперед от горизонта и вверх до
бесконечности, разделяя мир надвое.
Стена тумана поворачивалась или направо или налево, когда
я поворачивал голову, поэтому я никогда не имел возможности
повернуться к ней лицом.
В тот день, о котором идет речь, и дон Хуан, и Сильвио Мануэль
говорили со мной о стене тумана. Я помню, что, окончив говорить,
Сильвио Мануэль схватил Горду за загривок, как если бы она
была котенком, и исчез с ней в массе тумана. У меня была
доля секунды, чтобы увидеть их исчезновение, потому что
дон Хуан каким-то образом добился того, что я был повернут
лицом к туману, и уже следующее, что я видел, была пустынная
равнина. Дон Хуан, Сильвио Мануэль, женщинанагваль и Горда
тоже были там. Меня не интересовало, что они делают; я был
занят неприятнейшим и угрожающим ощущением придавленности,
усталости, сводящей с ума затрудненностью дыхания. Я ощущал,
что стою внутри душной желтой пещеры с низким потолком.
Физическое ощущение давления стало таким сильным, что я
больше не мог дышать. Казалось, что все мои физические функции
остановились. Я уже не мог чувствовать ни одну из частей
своего тела, но все еще мог двигаться, ходить, поднимать
руки, поворачивать голову. Я положил руки на бедра, но ни
бедра, ни ладони ничего не чувствовали. Мои руки и ноги
зрительно были здесь, но наощупь отсутствовали.
Движимый безграничным страхом, который я ощущал, я схватил
женщину-нагваль за руку и сбил ее с ног, но толкнула ее
не моя мускульная сила. Это была сила, которая хранилась
не в моих мышцах, не в скелете, а в центре моего тела.
Захотев опробовать эту силу еще раз, я схватил Горду. Она
повалилась на землю от моего рывка. Тут я понял, что энергия,
которой я их сбил, исходит из стержневого протуберанца,
который действует на них, как щупальце. Оно балансировало
у центра моего тела. Все это заняло лишь секунду. В следующий
момент я уже опять вернулся к своему физическому дискомфорту
и страху.
Я посмотрел на Сильвио Мануэля с молчаливой просьбой о помощи.
Ответный его взгляд показал мне, что я пропал: его глаза
были холодны и безразличны.
Дон Хуан отвернулся от меня, и я затрясся изнутри от невыразимого
физического ужаса. Мне казалось, что кровь в моем теле кипит,
- не потому, что я чувствовал жару, а потому, что внутреннее
давление приближалось к точке взрыва.
Дон Хуан приказал мне расслабиться и отдаться смерти. Он
сказал, что я останусь здесь, пока не умру, и что у меня
есть шанс умереть мирно, если я сделаю сверхусилие и позволю
своему страху завладеть мною, или я умру в агонии, если
стану с ним бороться.
Сильвио Мануэль заговорил со мной, что он делал очень редко.
Он сказал, что энергия, необходимая мне для того, чтобы
принять мой ужас, находится в центре моего тела, и что единственным
способом добиться успеха, будет сдаться, не сдаваясь.
Женщина-нагваль и Горда были совершенно спокойны. Я был
тут единственным умирающим. Сильвио Мануэль сказал, что
судя по тому, как я теряю энергию, мой конец отделяют какие-то
мгновения и что я могу считать себя уже мертвым.
Дон Хуан сделал знак женщине-нагваль и Горде следовать за
ним. Они повернулись ко мне спиной. Я не видел, что еще
они делали. Я почувствовал мощную вибрацию, идущую сквозь
меня. Я решил, что это мои смертные судороги. Моя борьба
окончилась. Меня больше ничего не тревожило. Я отдался тому
неодолимому ужасу, который меня убивал. Мое тело или образование,
которое я считал своим телом, расслабилось, отдав себя смерти.
Как только я позволил давящему ужасу войти, или пожалуй,
выйти из меня, я почувствовал и увидел, как давящий тяжелый
туман или беловатое испарение на фоне сернисто-желтого окружения
покидает мое тело.
Дон Хуан вернулся ко мне обратно и с любопытством осмотрел
мое тело. Сильвио Мануэль отошел, опять схватил Горду за
загривок, и я ясно
видел, как он швырнул ее, словно огромную тряпичную куклу,
в массу тумана. Затем он вошел туда сам и исчез.
Женщина-нагваль сделала мне жест, приглашая меня войти в
туман. Я двинулся к ней, но прежде, чем я подошел, дон Хуан
дал мне мощный толчок в спину, который понес меня через
толстую стену тумана. Я нигде не задержался и, проскочив
стену, упал на землю в повседневном мире.
Горда вспомнила все это событие, когда я рассказывал ей
его. Затем она добавила еще детали.
- Мы с женщиной-нагваль не боялись за твою жизнь, - сказала
она. - нагваль говорил нам, что тебя надо заставить отпустить
все, за что ты держишься, но что тут ничего нет нового.
Каждого воина-мужчину нужно заставлять страхом.
Сильвио Мануэль уже протаскивал меня через эту стену трижды,
чтобы я научилась расслабляться. Он сказал, что если ты
увидишь, что я чувствую себя там свободно, то на тебя это
окажет впечатление. Так и было: ты сдался и расслабился.
- Тебе тоже было трудно научиться расслабляться? - спросил
я.
- Нет, у женщин с этим проще, - сказал она. - в этом наше
преимущество. Проблема лишь в том, что нас надо протаскивать
сквозь туман,
- мы не можем сделать это самостоятельно.
- Но почему, Горда? - спросил я.
- Надо быть очень тяжелым, чтобы пройти туман, а женщина
легкая, - сказала она. - фактически, слишком легкая.
- А как насчет женщины-нагваль? Я не видел, чтобы ее кто-нибудь
протаскивал, спросил я.
- Женщина-нагваль была особенной, - сказала Горда. - она
все могла самостоятельно. Она могла взять туда меня или
тебя. Она могла пройти через ту долину, которая, как говорил
нагваль, обязательна для путников, идущих в неизвестное.
- Почему женщина-нагваль пошла туда со мной? - спросил я.
- Сильвио Мануэль взял нас, чтобы поддержать тебя, - сказала
она. - Он считал, что тебе нужна защита двух женских и двух
мужских сопровождающих от тех сущностей, которые рыскают
там. Они приходят из этой пустынной долины. И олли приходят
из этой пустынной долины. И другие твари, еще более свирепые.
- Ты тоже была защищена? - спросил я.
- Я не нуждаюсь в защите, - сказала она. - Я женщина. Я
свободна от всего этого. Но все мы считали, что ты находишься
в ужасном положении. Ты был нагваль и очень глупый нагваль.
Мы считали, что все эти свирепые олли или, если хочешь,
называй их демонами, могут разорвать тебя на части.
- Так именно сказал Сильвио Мануэль. Он взял нас, чтобы
замкнуть тебя с четырех сторон, но забавным моментом было
то, что ни нагваль, ни Сильвио Мануэль не знали, что ты
в нас не нуждаешься.
Предполагалось, что пройдет немного времени, пока ты не
потеряешь свою энергию. Затем Сильвио Мануэль собирался
напугать тебя, показав тебе олли и пригласив их напасть
на тебя. Он и нагваль планировали помогать тебе понемножку.
Таково правило. Но что-то нарушилось. В ту же минуту, как
ты попал туда, ты взбесился. Ты не сдвинулся ни на дюйм
и уже умирал. Ты был до смерти напуган, даже не увидев олли.
- Сильвио Мануэль рассказывал мне, что он не знал, что делать,
поэтому сказал тебе на ухо то, что должен был сказать в
самую последнюю очередь, - отдаться, сдаться, не сдаваясь.
Ты успокоился сразу, сам собой, и им не понадобилось делать
всего того, что они планировали. Нагвалю и Сильвио Мануэлю
ничего не оставалось делать, как забрать нас оттуда.
Я рассказал Горде, что когда я вернулся назад в этот мир,
то кто-то был рядом со мной, кто помог мне подняться. Это
все, что я мог вспомнить.
- Мы были в доме Сильвио Мануэля, - сказала она. - сейчас
я могу очень многое вспомнить об этом доме. Кто-то говорил
мне, не помню, кто, что Сильвио Мануэль нашел этот дом и
купил его, потому что дом был построен на месте силы. Но
еще кто-то говорил, что Сильвио Мануэль нашел этот дом,
полюбил его, купил, а потом перенес в него место силы. Лично
я чувствую, что Сильвио Мануэль принес силу. Я чувствую,
что его неуязвимость удерживала место силы на этом доме,
пока он и его компаньоны жили там.
- Когда им пришло время уходить, место силы исчезло вместе
с ними и дом стал таким же, каким он был до того, как Сильвио
Мануэль купил его, - обычным домом.
Пока Горда говорила, мой ум прояснился, казалось, еще больше,
но не настолько, чтобы открыть, что случилось с нами в этом
доме такое, что наполняло меня такой печалью. Не зная, почему,
я был уверен, что это связано с женщинойнагваль. Где она?
Горда не ответила, когда я спросил ее об этом. Она извинилась,
сказав, что должна приготовить завтрак. Уже было утро. Она
оставила меня наедине с самим собой с очень болезненным,
тяжелым сердцем. Я позвал ее назад. Она рассердилась и побросала
кастрюли на пол. Я ее понимал.
=====================
В следующей серии совместного сновидения мы пошли еще глубже
в тонкости второго внимания. Это произошло несколько дней
спустя. Мы с Гордой без особых усилий и ожиданий оказались
стоящими вместе. Она 3-4 раза безрезультатно пыталась сцепить
наши руки. Она заговорила со мной, но речь ее была невнятной,
однако, я знал, - она говорит, что мы опять находимся в
своих телах сновидения. Она предупредила меня о том, что
все движения должны делаться из средней точки тела.
Никакой сцены сновидения, как при нашей последней попытке,
для нашего обследования не появилось, однако, я, казалось,
узнавал физическую местность, которую я видел в сновидениях
почти ежедневно в течение года. Это была долина саблезубого
тигра.
Мы прошли несколько метров, и на этот раз наши движения
не были ни порывистыми, ни дергаными. Мы действительно шли
из животах, не напрягая никаких мышц. Трудность была только
в отсутствии у меня практики. Это походило на первую поездку
на велосипеде. Я легко уставал и терял ритм, стал нерешительным
и неуверенным в себе. Мы остановились. Горда тоже потеряла
синхронность движения.
Тут мы начали осматривать то, что нас окружало.
Все имело неоспоримую реальность, по крайней мере, для глаза.
Мы находились в пересеченной местности с пышной растительностью.
Я не мог определить вид тех странных кустов, которые видел.
Они походили на маленькие деревья. У них было немного листьев,
плоских и толстых, зеленоватокоричневого цвета, и огромные
темно-коричневые с золотистыми полосками цветы. Стебли не
были одеревенелыми и казались легкими и упругими, как водоросли.
Они были покрыты длинными, устрашающими угловидными шипами.
Несколько погибших растений, которые высохли и упали на
землю, дали мне впечатление, что стебли были пустотелыми.
Почва была очень темной и казалась сырой. Я попытался нагнуться,
чтобы потрогать ее, но мне не удалось двинуться. Горда показала
знаком, чтобы я использовал среднюю часть тела. Когда я
это сделал, мне не понадобилось нагибаться, чтобы коснуться
земли, - во мне было что-то вроде щупальца, которым я мог
чувствовать, однако, я не мог разобрать, что именно я чувствую.
Не было каких-либо ощутимых качеств, на которых можно было
бы основывать различия. Земля, которой я коснулся, казалась
почвой, черноземом, но не наощупь, а по зрительному восприятию.
Тут я погрузился в интеллектуальную дилемму.
Почему сновидение кажется продуктом моих зрительных способностей?
Может быть, потому, что зрение доминирует у нас в повседневной
жизни? Вопросы были бессмысленны, я не был в том состоянии,
когда мог бы отвечать на них, и все, к чему мои размышления
привели, - поколебали мое второе внимание.
Горда выбила меня из моих рассуждений, хорошенько боднув.
Я ощутил как бы удар. Дрожь пробежала по всему моему телу.
Она показала вперед. Как обычно, саблезубый тигр лежал на
каменном выступе, на котором я его всегда видел. Мы приблизились,
пока не оказались в каких-то двух метрах от камня, так что
нам приходилось поднимать головы, чтобы смотреть на тигра.
Мы остановились. Он поднялся. Его размеры были поразительны,
особенно ширина. Я знал, что Горда хочет пройти со мной
вокруг тигра на другую сторону холма. Я хотел ей сказать,
что это может быть опасно, но не мог придумать, как передать
ей это. Тигр казался сердитым, возбужденным. Он присел на
задние ноги, как бы готовясь прыгнуть на нас. Я испугался.
Горда повернулась ко мне, улыбаясь. Я понял, что она говорит,
чтобы я не поддавался панике, потому, что тигр был только
картиной, подобной привидению. Движением головы она подталкивала
меня идти вперед, однако на неизмеримо более глубоком уровне
я знал, что тигр является сущностью, возможно, не в таком
фактическом смысле, как в нашем повседневном мире, но тем
не менее реальной, а поскольку мы с Гордой были в сновидении,
то потеряли нашу собственную реальность - от мира. В этот
момент мы с тигром были на равных: наше существование тоже
было призрачным.
Мы сделали еще один шаг из-за неуклонных наставлений Горды.
Тигр прыгнул с камня. Я видел, как в воздухе метнулось его
огромное тело, направляясь прямо на меня. Я потерял ощущение,
что я в сновидении, - для меня тигр был реальным, а сам
я через мгновение должен был быть разорван. Какой каскад
огней, картин и самых интенсивных спектральных цветов, какие
только я либо видел, замелькал вокруг меня! Я проснулся
в своем кабинете.
После того, как мы добились большого искусства в наших сновидениях,
у меня появилась уверенность, что мы ухитрились сохранить
свою отрешенность и более никуда не торопились. Нас заставили
действовать не результаты наших усилий, это скорее было
какое-то всеохватывающее побуждение, которое давало нам
толчок действовать неуязвимо и без мысли о награде. Наши
последующие сеансы были такими же, как и первый, кроме быстроты
и легкости, с которыми мы теперь входили во второе состояние
сновидения - динамическое бодрствование.
Наше мастерство в совместном сновидении было таким, что
мы с успехом повторяли его каждую ночь. Без всякого подобного
намерения с нашей стороны наше совместное сновидение сфокусировалось
наугад на трех областях: песчаные дюны, место обитания саблезубого
тигра и, самое важное, - на забытых прошлых событиях.
Когда перед нами появлялись сцены, имевшие отношение к забытым
событиям, в которых я и Горда играли важную роль, она без
всякого труда сцепляла свою руку с моей. Это действие давало
мне обоснованное чувство безопасности. Горда объяснила,
что этот акт необходим для того, чтобы рассеять абсолютное
одиночество, которое вызывает второе внимание. Она сказала,
что смыкание рук вызывает чувство объективности и в результате
этого мы можем следить за действиями, происходящими в каждой
сцене.
Временами мы были склонны принимать участие в этой деятельности.
В другое время мы бывали полностью объективны и наблюдали
за сценой, как если бы мы находились в кинотеатре.
Когда мы посещали песчаные дюны или саблезубого тигра, мы
не могли сомкнуть рук. В этих случаях наши действия никогда
не повторялись; они никогда не бывали предусмотренными,
но всегда казались спонтанными реакциями на новые ситуации.
Согласно Горде большинство наших совместных сновидений распадались
на три категории. Первая и самая большая состояла из повторного
участия в событиях, которые мы уже когда-то пережили. Вторая
- когда мы оба наблюдали за действиями, которые один когда-то
"прожил"; страна саблезубого тигра была в этой
категории. Третья - действительное посещение области, которая
существовала такой, какой мы ее видели в момент нашего посещения.
Она утверждала, что эти желтые холмы существуют здесь и
сейчас и что именно так они выглядят и так расположены для
воина, который приходит туда.
В одном пункте мне хотелось с ней поспорить. Мы с ней имели
странные встречи с людьми, которых мы забывали по непонятным
для нас причинам, но которых мы, тем не менее, знали наверняка.
Саблезубый тигр, с другой стороны, был существом из моего
сновидения. Я не мог воспринимать и его и тех людей, как
относящихся к одной и той же категории.
Прежде, чем я успел произнести свой вопрос, я уже имел ее
ответ. Казалось она действительно находится в моем мозгу,
читая его как текст книги.
- Они все одного класса, - сказала она и нервно засмеялась.
- мы не можем найти объяснения, почему мы забыли или почему
вспоминаем теперь. Мы ничего не можем объяснить. Саблезубый
тигр там, где-то. Мы никогда не узнаем, где именно, но почему
мы должны горевать из-за придуманных несоответствий? Сказать,
что это факт, а вот это - сновидение, не имеет ни малейшего
смысла для другого "я".
==========================
Мы с Гордой обычно занимались совместным сновидением как
средством достижения невообразимого мира скрытых воспоминаний.
Совместное сновидение позволяло нам поднимать на поверхность
события, до которых мы неспособны были добраться при помощи
нашей повседневной памяти. Когда мы перебирали эти события
в часы бодрствования, это вызывало еще более детальные воспоминания.
Подобным способом мы освободили массу воспоминаний, погребенных
в нас. Почти два года невероятных усилий и концентрации
потребовалось от нас, чтобы добраться до самого начала понимания
того, что с нами произошло.
Дон Хуан говорил нам, что человеческое существо поделено
надвое. Правая часть, которую он называл тональ, охватывает
все, что может воспринимать интеллект.
Левая сторона, называемая нагваль, - это область, черты
которой неописуемы, это мир, который невозможно заключить
в слова. Левая сторона, пожалуй воспринимается, если восприятие
имеет место, нашим телом целиком, отсюда и ее сопротивление
построению концепций.
Дон Хуан говорил нам также, что все способности, возможности
и достижения магии от самых простых до наиболее поразительных
- это само человеческое тело.
Взяв за основу концепцию, что мы разделены надвое и что
все вообще заключено в самом теле, Горда предложила объяснение
наших воспоминаний.
Она считала, что в течение времени нашей связи с нагвалем
Хуаном Матусом наше время было разделено между состояниями
нормального осознания в правой части, тонале, где преобладает
первое внимание, и состояниями повышенного осознания в левой
части, нагвале, или на стороне второго внимания.
Горда считала, что усилия нагваля Хуана Матуса были направлены
на то, чтобы привести нас к другому "я" при помощи
самоконтроля и второго внимания путем сновидения, однако,
он вводил нас в прямой контакт со вторым вниманием через
манипуляции с телом. Горда припомнила, что он заставлял
ее переходить от одного края к другому, толкая ее в спину
или массируя ей спину. Она говорила, что он иногда наносил
ей сильный удар в правую лопатку или около нее.
Результатом бывало вхождение ее в состояние необычной ясности.
Горде казалось, что в этом состоянии все идет быстрее и
в то же время ничего в мире не меняется
Прошли недели после того, как Горда рассказала мне это,
и я вспомнил, что точно так же бывало со мной: в любой определенный
момент дон Хуан мог нанести мне сильный удар в спину. Я
всегда ощущал этот удар между лопаток и чуть выше.
За ударом следовала необычайная ясность. Мир оставался тем
же, но более четким. Все остальное само по себе, но мои
способности рассуждать и резонировать, видимо, оглушались
ударом дона Хуана и не мешали мне больше воспринимать мир.
Я мог оставаться с ясным восприятием неопределенно долго
или до тех пор, пока дон Хуан не наносил мне другого удара
в то же место, чтобы вернуть мне нормальное состояние осознания.
Он никогда не толкал и массировал меня, это всегда был прямой
и сильный удар - не удар кулаком, а скорее шлепок, который
на секунду останавливал мое дыхание.
Я в таких условиях обычно задыхался и начинал мелко часто
дышать, пока дыхание не восстанавливалось.
Горда рассказала мне о таком же эффекте: весь воздух вылетал
у нее их легких от удара нагваля, и она была вынуждена дышать
сверхусиленно, чтобы наполнить их вновь. Горда считала,
что основным по важности фактором здесь было дыхание; по
ее мнению, те судорожные глотки воздуха, которые она делала,
получив удар, были именно тем, что вызывало перемену, однако
она не могла объяснить, каким образом дыхание могло воздействовать
на ее восприятие и осознание.
Она сказала также, что ей никогда не наносили удар, чтобы
вернуть ее назад к нормальному состоянию. Она возвращалась
обратно своими собственными средствами, хотя и не знала
как.
Ее замечания казались мне уместными. Будучи ребенком и даже
взрослым, я иногда испытывал ощущение, что весь воздух сразу
выходит из груди, когда я нечаянно падал на спину, но последствия
удара дона Хуана, хотя и оставляли меня бездыханным, были
совсем другими. Тут не было никакой боли; вместо этого возникало
ощущение, описать которое невозможно. Пожалуй, наиболее
точно будет сказать, что внутри меня возникала внезапно
сухость. Удары в мою спину, казалось, высушивали мои легкие
и затягивали туманом все вокруг. Затем как наблюдала Горда,
все, что затуманивалось после удара нагваля, становилось
кристально чистым одновременно с возобновлением дыхания,
как если бы дыхание было катализатором, фактором первостепенной
важности.
То же самое происходило со мной на пути обратно к осознанию
повседневной жизни. Воздух бывал у меня выбит, мир становился
затуманенным, а затем он прочищался, когда я наполнял воздухом
легкие.
Еще одной чертой этих состояний повышенного осознания было
ни с чем не сравнимое богатство личностных взаимодействий
- богатство, которое наше тело понимало, как ощущение ускорения.
Наши двусторонние перемещения между правой и левой сторонами
облегчали нам понимание того, что на правой стороне слишком
много энергии и времени поглощалось поступками и взаимодействиями
нашей повседневной жизни. На левой стороне, напротив, существует
врожденная потребность в экономии и скорости.
Горда не могла описать, чем в действительности была эта
скорость; не мог и я. Лучше всего я мог сказать, что на
левой стороне я мог схватывать значение всего с отличной
точностью и направленностью.
Любая грань деятельности была свободна от отступлений или
введений. Я действовал и отдыхал. Я шел вперед и отступал
без всяких мыслительных процессов. Столь обычных для меня.
Именно это мы с Гордой понимали как ускорение.
В какой-то момент мы с Гордой выяснили, что богатство нашего
восприятия на левой стороне проявлялось "пост фактум",
то есть наши взаимодействия оказывались такими богатыми
в свете нашей возможности запоминать их. Мы поняли, что
в этих состояниях повышенного осознания мы все воспринимали
одним цельным куском, одной монолитной массой неотделимых
деталей. Мы называли эту способность воспринимать все сразу
"интенсивностью". Мы годами считали невозможным
рассмотреть отдельные составляющие части этих монолитных
кусков опыта; мы не могли расположить эти части в такую
непрерывную последовательность, которая имела бы какой-нибудь
смысл для интеллекта. Поскольку мы были неспособны на такой
синтез, мы не могли и вспомнить. Наша неспособность вспомнить
была фактически нашей неспособностью расположить наши воспоминания
в линейной последовательности. Мы не могли разложить наши
воспоминания, так сказать, перед собой и собрать их последовательно
одно за другим. Полученный опыт был доступен для нас, но
в то же самое время мы не могли до него добраться, так как
он был замурован стеной интенсивности.
Следовательно, задачей воспоминания была задача соединения
наших левой и правой сторон в объединение этих двух различных
форм восприятия в единое целое. Это была задача по закреплению
нашей целостности путем преобразования интенсивности в линейную
последовательность.
Для нас стало ясно, что та деятельность, в которой мы принимали
участие, могла занимать очень мало времени по часам. По
причинам нашей неспособности воспринимать в терминах интенсивности
мы могли иметь только подсознательное восприятие больших
отрезков времени. Горда считала, что если бы мы смогли расположить
интенсивность в линейной последовательности, то могли бы
честно считать, что прожили тысячу лет.
Тот прагматический шаг, который предпринял дон Хуан, чтобы
облегчить нам задачу воспоминания, состоял в том, что он
вводил нас в контакты с различными людьми, пока мы находились
в состоянии повышенного осознания.
Он тщательно следил за тем, чтобы мы не видели этих людей,
пока находились в состоянии обычного осознания; так он создал
подходящие условия для воспоминания.
Закончив наши воспоминания, мы с Гордой вошли в очень смутное
состояние. У нас было детальное знание о социальных взаимодействиях,
которые мы разделяли с доном Хуаном и его компаньонами.
Это не были воспоминания в том смысле, как я мог бы вспомнить
эпизод из своего детства; это были более чем живые детальнейшие
воспоминания о событиях. Мы восстановили разговоры, которые,
казалось, еще звучали у нас в ушах, как если бы мы одновременно
слушали это.
Мы оба чувствовали, что излишним было бы стараться разобраться
в том, что с нами происходило.
Все то, что мы вспоминали с точки зрения нашего опыта, происходило
прямо сейчас. Таков был характер наших воспоминаний. Наконец-то
мы с Гордой могли ответить на те вопросы, что так нас мучили.
Мы вспомнили, кем была женщина-нагваль, какое место она
среди нас занимала, какова была ее роль. Мы скорее вычислили,
чем вспомнили, что провели одинаковое количество времени
с доном Хуаном и доном Хенаро в состоянии нормального осознания
- и с доном Хуаном и его другими компаньонами в состоянии
повышенного осознания. Мы восстановили каждый нюанс этих
взаимоотношений, которые были скрыты интенсивностью.
После вдумчивого обзора всего того, что мы обнаружили, мы
соединили, хоть и в минимальной степени, две стороны своего
существа. Затем мы обратились к другим темам и новые вопросы
встали на месте старых.
Существовало три предмета, три вопроса, которые суммировали
все то, что нас волновало. Кто такой был дон Хуан и кем
были его компаньоны? Что они в действительности делали с
нами? И куда все они ушли?
|
