| ЧАСТЬ
ТРЕТЬЯ. ДАР ОРЛА
9. ПРАВИЛО НАГВАЛЯ
Дон Хуан был очень скупым на информацию о своем прошлом
и своей личной жизни. Его сдержанность была главным образом
дидактическим средством; насколько это касалось его самого,
то его время начиналось с того момента, когда он стал воином.
Все, что случилось с ним раньше, имело очень мало значения.
Все, что мы с Гордой знали о его ранней жизни, - это что
он родился в аризоне от родителей индейских племен яки и
юма. Когда он был еще ребенком, его родители перевезли его
жить к индейцам яки, в северную мексику. В 10-летнем возрасте
он был вовлечен в водоворот войн яки. Его мать была убита,
а отец захвачен в плен мексиканской армией. И дон Хуан,
и его отец были сосланы в центр для перемещенных лиц на
крайний юг штата Юкатан. Там он и вырос.
О том, что происходило с ним в течение этого периода, он
нам никогда не рассказывал.
Дон Хуан считал, что нет необходимости говорить нам об этом.
Я считал иначе. То значение, которое я придавал этому отрезку
его жизни, исходило из моего убеждения, что все отличительные
черты и характер его лидерства закладывались в том опыте,
который он приобрел именно в то время.
Однако не этот опыт, каким бы важным он ни был, делал его
столь неизмеримо важной фигурой в наших глазах и в глазах
его других компаньонов.
Его выдающееся положение покоилось на том случайном акте,
путем которого он вошел в "правило".
Быть вовлеченным в правило все равно, что жить в мифе. Дон
Хуан и жил мифом - мифом, который поймал его и сделал нагвалем.
Он сказал, что когда правило поймало его, он был агрессивным
и ненадежным человеком, живущим в изгнании, как тысячи других
индейцев яки северной мексики жили в то время. Он работал
на табачной плантации в южной мексике. Однажды после работы
во время чуть ли не роковой стычки из-за денег со своим
товарищем по работе он получил пулевое ранение в грудь.
Когда он пришел в себя, над ним стоял старый индеец, ощупывающий
ранку в его груди. Пуля застряла в мышцах ребра, не пробив
грудь. Дон Хуан 2-3 раза терял сознание от шока, потери
крови и, как он говорил, от страха перед смертью. Старик-индеец
вынул пулю, и поскольку дону Хуану некуда было идти, взял
его к себе домой и выхаживал в течение месяца.
Старый индеец был добрым, но жестким. Однажды, когда дон
Хуан достаточно окреп и почти выздоровел, старик дал ему
сильный удар в спину и заставил войти в состояние повышенного
осознания. Затем, без всяких дальнейших церемоний, он открыл
дону Хуану часть правила, относящуюся к нагвалю и его роли.
Дон Хуан проделал в точности ту же самую вещь со мной и
Гордой: он заставил нас смещать уровни осознания и рассказал
нам правило нагваля в следующей форме:
Сила, которая правит судьбой всех живых существ, называется
орлом, но не потому, что это орел, или имеет что-либо общее
с орлом, или как-то к нему относится, а потому, что для
видящего она выглядит, как неизмеримый иссиня-черный орел,
стоящий прямо, как стоят орлы, высотой достигая бесконечности.
Когда видящий смотрит на черноту, которая является орлом,
4 вспышки света освещают то, чем он является. Первая вспышка,
подобная молнии, помогает видящему охватывать контуры тела
орла. Тогда можно видеть белые мазки, которые выглядят,
как перья. Вторая вспышка молнии освещает колышущуюся, создающую
ветер черноту, которая выглядит, как крылья орла. С третьей
вспышкой света видящий замечает пронзительный нечеловеческий
глаз. А четвертая и последняя вспышка открывает то, что
орел делает.
Орел пожирает осознание всех существ, которые жили на земле
мгновение назад, а сейчас мертвые прилетели к клюву орла,
словно бесконечный поток мотыльков, летящих на огонь, чтобы
встретить своего хозяина, и причину того, что они жили.
Орел разрывает эти маленькие осколки пламени, раскладывает
их, как скорняк шкурки, а затем съедает всех живых существ,
видит все эти существа сразу и совершенно одинаково, поэтому
нет никакого способа человеку молить орла, просить у него
милостей, надеяться на жалость. Человеческая часть орла
слишком мала и незначительна, чтобы тронуть целое.
Только судя по действиям орла, видящий может сказать, чего
орел хочет. Хотя орла и не затрагивают обстоятельства жизни
любого живого существа, он каждому из них дал дар.
По-своему и своими средствами каждое из них, если пожелает,
имеет власть сохранить огонь сознания, власть не повиноваться
призыву смерти и тому, чтобы быть пожранным. Каждой живой
твари была дарована власть, если она того пожелает, искать
лазейку к свободе и пройти сквозь нее. Для того видящего,
который видит эту лазейку, и для тех существ, которые сквозь
нее прошли, совершенно очевидно, что орел дар этот дал для
того, чтобы увековечить сознание.
С целью проводить живых существ к этой лазейке орел создал
нагваля. Нагваль - это двойное существо, которому было открыто
правило. Будь он в форме человека, животного, растения или
чего угодно живого, нагваль уже по своей природе стремится
искать этот проход.
Нагваль приходит в двух частях - мужской и женской. Двойник-мужчина
и двойник-женщина становятся нагвалем только после того,
как правило было открыто каждому из них и каждый из них
понял и принял его полностью.
Глазу видящего нагваль-мужчина или нагваль-женщина видится
как светящееся яйцо с четырьмя отделами. В отличие от обычных
человеческих существ, которые имеют только два отдела, левый
и правый, у нагваля левая сторона разделена на две длинных
секции и точно так же надвое разделена правая сторона.
Орел создал первых нагваля-мужчину и нагваля-женщину видящими
и тотчас отправил их в мир видеть.
Он снабдил их четырьмя женскими воинами, которые были сталкерами,
тремя мужскими воинами и одним мужским курьером, которых
они должны были питать, заботиться о них и вести их к свободе.
Женские воины называются четырьмя направлениями, четырьмя
углами квадрата, четырьмя темпераментами, четырьмя ветрами,
четырьмя различными женскими личностями, которые существуют
в человеческой расе.
Первая - это восток. Она называется порядком. Она оптимистична,
беззаботна, бдительна, постоянна, как устойчивый бриз.
Вторая - это север. Она называется силой. Она находчива,
невозмутима, пряма, несгибаема, как сильный ветер.
Третья - это запад. Она называется чувством. Она интроспективна,
совестлива, артистична, лукава, подобно холодному порыву
ветра.
Четвертая - это юг. Она называется ростом. Она питает. Она
шумна, застенчива, тепла, как горячий ветер.
Три мужских воина и курьер представляют собой четыре типа
мужской деятельности и темперамента.
Первый тип - это познающий человек, ученый, благородный,
на которого можно положиться, спокойный, полностью преданный
выполнению своей задачи, какая бы она ни была.
Второй тип - человек действия, очень переменчивый, большой
юморист и ненадежный компаньон.
Третий тип - организатор за сценой, загадочный, неосознаваемый
человек. О нем ничего нельзя сказать, так как сам он никакой
информации о себе не открывает.
Курьер - четвертый тип. Он помощник, неразговорчивый, бесстрастный,
тот кто действует очень хорошо, если его должным образом
направить, но не может действовать совсем самостоятельно.
Чтобы облегчить задачу, орел показал мужчине-нагвалю и женщине-нагвалю,
что каждый из этих типов мужчин и женщин на земле имеет
особые черты в своем светящемся теле.
Ученый имеет своего рода небольшую зазубрину, яркую вмятину
у солнечного сплетения. У некоторых людей она выглядит лужицей
интенсивного свечения, иногда гладкой и сияющей, как зеркало
без отражения.
У человека действия есть волокна, выходящие из точки воли.
Количество волокон варьирует от 3 до 5, их толщина бывает
от простой струны до толстого кнутовидного щупальца и до
2,5 метра длины. У некоторых в такие щупальца развивается
до 3 волокон.
Человека за сценой можно узнать не по отличительным чертам,
а по его способности создавать совершенно непроизвольно
вспышки энергии, которые эффективно блокируют внимание видящего.
Находясь в присутствии такого человека видящий оказывается
погруженным скорее во внешние детали, чем в виденье.
Помощник не имеет явных очертаний. Видящему он кажется ясным
свечением в безукоризненной оболочке свечения.
В женском царстве восток узнается по почти непроницаемым
пятнам в светимости, что-то вроде небольших обесцвеченных
пятен.
Север имеет всестороннее излучение. Она излучает красноватое
свечение, почти как жар.
Запад охвачена вся как бы тонкой пленкой, которая заставляет
ее казаться темнее остальных.
Юг имеет перемежающееся сияние. Она секунду светится, а
затем тухнет, чтобы вспыхнуть опять.
У нагваля-мужчины и нагваля-женщины заметны два различных
движения в их светящихся телах. Их правые стороны колышутся,
а левые вращаются.
В личностном смысле нагваль-мужчина является опорой - постоянным,
неизменным. Женщина-нагваль всегда воюет и в то же время
расслаблена; всегда осознает, но без напряжения. Оба они
отражают 4 типа их пола, как 4 характера поведения.
Первой командой, которую дал орел нагвалю-мужчине и нагвалю-женщине,
было разыскать своими силами другой набор четырех женских
воинов, четырех направлений, которые были бы точной копией
сталкеров, но которые были бы сновидящими.
Сновидящие кажутся видящему как бы с передничком волосовидных
волокон средней части своего тела. У сталкеров такое же
похожее на передник образование, но состоит оно не из волокон,
а из бесчисленных мелких округлых протуберанцев.
Восемь женских воинов делятся на две группы, которые называются
правой и левой планетами. Правую планету составляют 4 сталкера,
а левую - 4 сновидящих. Воины каждой планеты были обучены
орлом правилу их конкретной задачи; сталкеры обучались искусству
красться; сновидящие - искусству сновидения. Два женских
воина живут вместе. Они так похожи, что являются зеркальным
отражением друг друга и лишь через безупречность могут они
найти утешение и опознать в отражении друг друга.
Четыре сновидящих и 4 сталкера собираются вместе только
тогда, когда им надо выполнить очень трудную задачу, но
лишь при исключительных обстоятельствах станут эти четверо
соединять свои руки, потому что их прикосновение сливает
их в единое существо и должно совершаться только в случае
крайней нужды или в момент покидания этого мира.
Два женских воина каждого направления связаны с одним из
мужчин в любой необходимой комбинации, таким образом они
образуют 4 дома, которые способны включать в себя столько
воинов, сколько необходимо.
Мужские воины и курьер тоже могут образовывать независимую
единицу или же действовать как отдельные существа в зависимости
от обстоятельств.
Следующий приказ, полученный нагвалем и его партией состоял
в том, чтобы найти еще трех курьеров. Они могли все быть
женщинами или мужчинами или же составлять смешанную группу,
но все мужчины должны были быть четвертого типа - помощниками,
а женщины должны были быть югом.
Чтобы быть уверенным, что мужчина-нагваль поведет свою партию
к свободе, а не отклонится от пути и не окажется совращенным,
орел поместил женщину-нагваль в другой мир, чтобы она служила
маяком, ведя всю партию к выходу.
Затем нагвалю и его воинам было приказано забыть. Они были
брошены в тьму и им были даны новые задачи: вспомнить самих
себя и вспомнить орла.
Приказ забыть был настолько сильным, что все разделились.
Они уже не помнили, кто они такие. В намерение орла входило,
что если они окажутся способными вспомнить самих себя вновь,
то они найдут целостность самих себя. Только тогда у них
была бы сила и отрешенность, необходимые для того, чтобы
искать и встретить лицом к лицу свое конечное путешествие.
Их последней задачей - после того, как они восстановят целостность
самих себя, было добыть новую пару двойных существ и преобразовать
их в нового нагваля-мужчину и новую женщину-нагваль, открыв
им правило. И точно так же, как первый нагваль-мужчина и
первая женщина-нагваль были снабжены минимальной партией,
они должны были снабдить новую пару нагвалей четырьмя женскими
воинами, которые были бы сталкерами, тремя мужскими воинами
и одним курьером.
Когда первый нагваль и его партия были готовы пройти через
проход, первая женщина-нагваль ждала, чтобы провести их.
Потом им было приказано взять новую женщину-нагваль с собой
в другой мир для того, чтобы она служила маяком людям, оставляющим
нового нагваля-мужчину в мире, чтобы повторить цикл.
В мире минимальное количество воинов под руководством нагваля
равно 16:8 женских воинов, 4 мужских воина, считая нагваля,
и 4 курьера. В момент покидания мира, когда новая женщина-нагваль
с ними, число партии нагваля 17. Если его личная сила позволяет
ему иметь больше воинов, то должно быть добавлено число,
кратное четырем.
Я потребовал у дона Хуана ответ, как стало правило известно
человеку. Он объяснил, что правило бесконечно и охватывает
каждую грань поведения воина. Интерпретация и накопление
подтверждений правила является работой видящих, чьей единственной
задачей из века в век было видеть орла, наблюдать за его
бесконечным потоком. Из своих наблюдений видящие заключили,
что при условии, если светящаяся скорлупа, заключающая человечность,
будет сломана, появится возможность найти в орле слабое
отражение человека. Непроизнесенные указания орла могут
тогда быть восприняты видящими, правильно истолкованы ими
и собраны в форме свода правил.
Дон Хуан объяснил, что правило - это не сказка и что перескочить
к свободе не означает вечную жизнь в том смысле, как обычно
понимается вечность, то есть жить всегда. Правило утверждает
только то, что возможно сохранить сознание, которое обычно
распадается в момент умирания. Дон Хуан не мог объяснить,
что это значит - сохранить такое сознание, возможно, он
даже не понимал этого.
Его бенефактор говорил ему, что в момент перехода входишь
в третье внимание и тело во всей его полноте вспыхивает
знанием. Каждая клетка мгновенно осознает саму себя и также
осознает целостность тела.
Его бенефактор говорил ему также, что это сознание бессмысленно
для нашего многокомнатного ума, поэтому критическая точка
борьбы воина состоит не столько в том, чтобы осознать, что
переход, о котором говорит правило, означает переход к третьему
вниманию, сколько в том, что существует такое осознание
вообще.
Дон Хуан сказал, что сначала правило было для него чем-то
таким, что находится исключительно в царстве слов. Он не
мог вообразить, каким образом правило может входить в фактический
мир и его законы, однако под эффективным руководством его
бенефактора и после очень большой работы он в конце концов
ухватил истинную природу правила и принял его как ряд прагматических
указаний, а не как миф. С этого момента у него не было проблем
во всем, что касалось третьего внимания. Единственная преграда
на его пути выросла из его полной убежденности, что правило
- это карта, с которой он должен сверяться, чтобы найти
в буквальном смысле проход в мир, лазейку. Каким-то образом
он без всякой надобности задержался на первом уровне развития
воина.
В результате собственная работа дона Хуана как лидера и
учителя была направлена на то, чтобы помочь ученикам, в
особенности мне, избежать повторения его ошибки. В чем он
добился успеха, работая с нами, так это в том, что он пробовал
нас через три стадии развития воина, не делая чрезмерного
ударения ни на одной из них.
Сначала он вел нас к принятию правила как карты, затем он
вел нас к пониманию того, что можно достичь всеобщего осознания,
если такое осознание существует, и, наконец, он провел нас
к фактическому проходу в другой скрытый мир осознания.
Чтобы провести нас через первую стадию принятия правила
как карты, дон Хуан взял раздел, относящийся к нагвалю и
его роли, и показал нам, что там все соответствует неоспоримым
фактам.
Он добился этого, позволив нам иметь, пока мы находились
в состоянии повышенного осознания, неограниченные контакты
с членами его собственной группы, которые были живым воплощением
восьми типов людей, описанных правилом. Пока мы с ними общались,
нам были открыты еще более сложные и содержательные аспекты
правила, и, наконец, мы поняли, что включены в работу чего-то
такого, что мы сначала рассматривали как миф, но что в действительности
было картой.
Дон Хуан рассказал нам, что в этом аспекте его случай был
идентичен нашему. Его бенефактор помог ему пройти через
эту стадию, разрешив ему точно такое же общение. С этой
целью он непрестанно переводил его то в левое, то в правое
осознание, так же как поступал дон Хуан с нами.
На левой стороне он познакомил его с членами своей группы
- с восемью женскими, тремя мужскими воинами и четырьмя
курьерами, которые были, как полагается, точнейшими образцами
типов, описанных правил.
Эффект знакомства и общения с ними был потрясающим для дона
Хуана. Это не только заставило его рассматривать правило
как фактическое
руководство, но и дало ему понять масштаб наших неизвестных
возможностей. Он сказал, что к тому времени, когда все члены
его группы были
собраны, он уже настолько основательно стоял на пути воина,
что воспринял
как само собой разумеющееся тот факт, что без каких-либо
особых усилий с
чьей-нибудь стороны они оказались копией воинов партии его
бенефактора.
Сходство их личных вкусов, приязней и т. П. Не было результатом
подражания. Дон Хуан сказал, что они принадлежали, как отмечено
правилом, к особым группам людей, которые имеют одни и те
же входы и выходы. Единственным различием среди членов одной
и той же группы были высота и тембр голоса и звук их смеха.
Стараясь объяснить мне последствия общения с воинами его
бенефактора, дон Хуан затронул момент очень значительной
разницы между его бенефактором и им самим и то, как они
истолковывали правило, а также то, как они вели и учили
других воинов принимать его как карту.
Он сказал, что существует два типа интерпретации - универсальная
и индивидуальная. Универсальное толкование принимает установки
основного отдела правила такими, как они есть. Для примера
можно сказать, что орлу нет никакого дела до человеческих
действий и все же он предоставил человеку лазейку к свободе.
Индивидуальная интерпретация, с другой стороны, является
тем заключением, к которому приходят видящие, используя
универсальные интерпретации как исходные данные.
Для примера можно сказать, что, поскольку орлу нет до меня
никакого дела, я должен убедиться в том, что мои шансы достичь
свободы возросли, благодаря, возможно, моей самоотверженности.
Согласно дону Хуану, он и его бенефактор были совершенно
разными в отношении тех методов, которыми они пользовались,
чтобы вести своих подопечных. Дон Хуан сказал, что основной
чертой его бенефактора была жестокость. Он вел железной
рукой и следуя своему убеждению, что с орлом ни о каких
послаблениях не может быть и речи, он ничего никому не делал
прямо. Вместо этого он активно помогал каждому действовать
самостоятельно. Он считал, что дар свободы, пожалованный
орлом - не исполненная благодать, а только шанс иметь это.
Дон Хуан, хотя и признавал достоинства метода своего бенефактора,
не соглашался с ним. Позднее, когда он уже был самостоятельным,
он сам увидел, что при этом методе тратится драгоценное
время. Для него более уместным было поставить каждого перед
определенной ситуацией и заставить его принять ее, а не
ожидать, пока он будет готов принять ее самостоятельно.
В этом состоял его метод со мной и другими учениками.
Пример, когда эта разница в руководстве сказалась наиболее
сильно, был для дона Хуана в той обязательной встрече, которая
у него была с воинами своего бенефактора. Заповедь правила
состояла в том, что его бенефактор должен был найти для
него сначала женщину-нагваль, а затем четырех женщин и четырех
мужчин, которые составляли бы его группу воинов. Его бенефактор
видел, что дон Хуан еще не имеет достаточной личной силы,
чтобы принять на себя ответственность за женщину-нагваль.
Поэтому он изменил последовательность и попросил женщин
своей группы найти дону Хуану, сначала четырех женщин, а
затем четырех мужчин.
Дон Хуан признался, что был захвачен идеей такой перестановки.
В его понимании эти женщины предназначались ему, а в его
уме это означало сексуальные отношения. Он, однако, необдуманно
поделился своими предвкушениями с бенефактором и тот немедленно
ввел дона Хуана в контакт с мужчинами и женщинами своей
партии, оставив его одного общаться с ними.
Для дона Хуана встреча с этими воинами была настоящим испытанием
и не только потому, что они намеренно контактировали с трудом,
но и потому, что сама природа такой встречи должна быть
прорывом.
Дон Хуан сказал, что взаимодействия в левостороннем осознании
не произойдет, если не все ученики разделяют это состояние.
Именно поэтому он переводил нас в левостороннее осознание
только в тех случаях, когда мы должны были взаимодействовать
с его воинами. Этой процедуре следовал и его бенефактор
с ним.
Дон Хуан кратко рассказал мне о том, что произошло во время
его первой встречи с членами группы его бенефактора. Он
считал, что я, возможно, смогу использовать его опыт, хотя
бы как пример того, что ожидать. Он сказал, что мир его
бенефактора имел изумительную правильность. Членами его
партии были индейские воины со всех концов мексики. В то
время когда он их встретил, они жили в отдаленном горном
районе южной мексики.
Когда дон Хуан добрался до их дома, его встретили две одинокие
женщины - самые крупные индейские женщины, каких он когда-либо
видел. Они были угрюмыми, мрачными, но с очень приятными
чертами лица. Когда он попытался пройти между ними, они
зажали его между своими огромными животами, схватили его
за руки и стали избивать. Они бросили его на землю и уселись
на него, чуть не раздавив ему грудную клетку. Они продержали
его без движения почти 12 часов, тут же на месте торгуясь
с его бенефактором, который должен был без остановки говорить
всю ночь, пока, наконец, они не отпустили дона Хуана в середине
утра. По его словам, больше всего его испугала непреклонность
в глазах этих женщин. Он уже думал, что с ним все кончено,
что они будут сидеть на нем, пока он не умрет, это, по их
словам они и собирались делать.
В нормальных условиях после этого должен был последовать
перерыв в несколько недель, прежде чем знакомиться с другими
воинами, но из-за того, что бенефактор хотел оставить его
в их среде одного, дон Хуан был немедленно отведен на встречу
с другими. Он встретился со всеми в один день и все они
относились к нему, как к грязи. Они утверждали, что он человек,
не подходящий для работы, что он слишком неотесан и глуп,
молод годами, но уже некоторым образом одряхлел и износился.
Его бенефактор блестяще выступал в его защиту. Он говорил
им, что они мо гут изменить эти условия и, что, как для
них, так и для дона Хуана должно быть высшим удовольствием
принять такой вызов.
Дон Хуан сказал, что его первое впечатление было правильным.
Для него с этих пор была только работа и нескончаемые трудности.
Женщины видели, что дон Хуан был ненадежным и что ему нельзя
было доверить выполнение такой сложной и деликатной задачи,
как вести четырех женщин. Поскольку они сами были видящими,
они создали свою собственную интерпретацию правила и решили,
что дону Хуану будут вначале полезны четыре мужчины, а затем
уже четыре женщины.
Дон Хуан сказал, что их видение было верным, потому что
для того, чтобы иметь дело с женскими воинами, нагваль должен
находиться в состоянии всепоглощающей личной силы, в состоянии
возвышенности и контроля, где человеческие чувства играют
минимальную роль, а это такое состояние, которое в то время
было невообразимо для него.
Его бенефактор поместил его под непосредственное наблюдение
двух западных женщин - самых свирепых и бескомпромиссных
воинов из всех. Дон Хуан сказал, что западные женщины, в
полном соответствии с правилом, безумствуют и о них надо
заботиться.
Под нагрузкой искусства сновидения и искусства сталкинга
они теряют свою правую сторону - свой рассудок. Их ум легко
воспламеняется из-за того, что их левостороннее осознание
необыкновенно обострено. Потеряв свою рассудочную сторону,
они становятся безупречными сновидящими и сталкерами, поскольку
их не тормозит и не сдерживает больше никакой рациональный
балласт.
Дон Хуан сказал, что эти женщины излечили его от похоти.
В течение 6 месяцев он большую часть времени проводил в
корсете, подвешенный к потолку их сельской кухни, как коптящийся
окорок, пока он не очистился основательно от мыслей о достижениях
и личном удовлетворении.
Дон Хуан объяснил, что кожаный корсет - превосходное приспособление
для излечения некоторых заболеваний, которые не являются
физическими.
Идея состоит в том, что чем выше человек подвешен и чем
дольше он не имеет возможности коснуться земли, болтаясь
в воздухе, тем больше возможность по-настоящему очищающих
последствий. В то время как дон Хуан очищался западными
воинами, остальные женщины были заняты розысками мужчин
и женщин для его партии. Чтобы выполнить это, потребовались
годы.
Тем временем дон Хуан был вынужден самостоятельно взаимодействовать
со всеми воинами своего бенефактора. Присутствие этих воинов
и его контакт с ними оказались настолько подавляющими для
дона Хуана, что он уже считал, что никогда не выберется
из-под их гнета. Результатом явилось его полное и буквальное
принятие правила. По словам дона Хуана, он тратил невосполнимое
время, размышляя о существовании действительного прохода
в другой мир. Он считал это ошибкой, которую следует избегать,
во всяком случае, чтобы уберечь меня от нее, он позволил,
чтобы требуемое взаимодействие с членами его группы проходило
тогда, когда я был защищен присутствием Горды или любого
другого ученика.
В моем случае встреча с воинами дона Хуана была конечным
результатом длительного процесса. Они никогда не упоминались
в случайных разговорах с доном Хуаном.
Я знал об их присутствии единственно из требований правила,
которые дон Хуан открывал мне по частям. Позднее он признал,
что они существуют и что в должное время мне будет нужно
встретиться с ними. Он подготовил меня к столкновению с
ними, дав общие инструкции и указания.
Он предупредил меня против общей ошибки в переоценке левостороннего
осознания - в ослеплении его ясностью и силой. Он сказал,
что находиться в левостороннем осознании совсем не означает
немедленного освобождения от собственной глупости. Оно означает
только расширенную способность воспринимать, большую легкость
понимания и обучения и превыше всего большую возможность
забывать.
Когда приблизилось мое время встретиться с воинами дона
Хуана, он дал мне общее описание партии своего бенефактора,
опять в виде вех, которые я мог бы использовать сам. Он
сказал, что для внешнего наблюдателя мир его бенефактора
казался бы временами состоящим из четырех домов.
Первый был образован южными женщинами и курьером нагваля,
второй - восточными женщинами, ученым и мужчиной-курьером,
третий - северными женщинами, человеком действия и другим
мужчиной-курьером, четвертый - западными женщинами, человеком
за сценой и третьим мужским курьером.
В другое время этот мир мог бы казаться состоящим из групп.
Там была группа совершенно непохожих друг на друга пожилых
мужчин, которыми были бенефактор дона Хуана и его три мужские
воина. Затем была группа четырех очень похожих друг на друга
мужчин, которые были курьерами, группа, состоящая из двух
пар внешне идентичных женщин-близнецов, которые жили вместе
и являлись южными и восточными женщинами, и две другие пары,
по внешности сестер, которые были северными и западными
женщинами.
Эти женщины не были родственниками - они просто выглядели
одинаково из-за того огромного количества личной силы, которой
обладал бенефактор дона Хуана.
Дон Хуан описывал южных женщин как двух мастодонтов пугающего
вида, но очень дружелюбных и теплых.
Восточные женщины были очень красивы, свежи и забавны -
истинное наслаждение для глаз и ушей.
Северные женщины были исключительно женственными, пустыми,
кокетливыми, озабоченными своим возрастом, но в то же самое
время ужасно прямыми и нетерпеливыми.
Западные женщины временами бывали безумны, но в другое время
были воплощением жесткости и целенаправленности. Именно
они больше всего беспокоили дона Хуана, потому что он не
мог совместить тот факт, что они, будучи столь трезвы, добры
и дружелюбны, могут в любой момент потерять свою выдержку
и буквально обезуметь.
Мужчины, с другой стороны, ничем не запомнились дону Хуану.
Он считал, что в них не было ничего столь замечательного.
Он, казалось, были целиком поглощены потрясающей силой устремленности
женщин и всеподавляющей личностью его бенефактора.
Насколько это касалось его собственного пробуждения, дон
Хуан говорил, что, будучи брошенным в мир своего бенефактора,
он осознал, насколько легко и удобно ему было идти по миру
без всяких ограничений. Он понял, что его ошибкой было считать,
будто его цели являются единственно стоящими из всех, какие
может иметь человек. Всю свою жизнь он был марионеткой и
поэтому его всепоглощающая амбиция состояла в том, чтобы
иметь материальные блага, чтобы быть кем-нибудь. Он был
настолько занят своим желанием вырваться вперед и своим
отчаянием, оттого, что это не удается, что у него не было
времени осмотреться и проверить хоть что-нибудь. Он с радостью
примкнул к своему бенефактору, потому что понял, что ему
предоставляется возможность что-то сделать из самого себя.
Он думал, что тут по крайней мере есть возможность научиться
быть магом, если уж ничего нет иного.
Он признался, что погружение в мир своего бенефактора для
него было подобно эффекту воздействия испанского завоевания
на индейскую культуру - оно разрушило все, но в то же время
заставило сделать перепроверку самих себя.
Моей реакцией на подготовку к встрече с партией воинов дона
Хуана были, как это ни странно, не благоговение и страх,
а мелочная интеллектуальная озабоченность по двум вопросам.
Первое было заявление, что в мире существует только четыре
типа мужчин и четыре типа женщин. Я возражал дону Хуану,
что размах индивидуальной изменчивости в людях слишком велик
для такой простой схемы. Он не согласился со мной.
Он сказал, что правило окончательно и что в нем нет места
для определенного числа типов людей.
Вторым вопросом была культурная подоплека знания дона Хуана.
Он и сам не знал ее. Он рассматривал это знание как продукт
своего рода всеиндейский. Его предположение относительно
происхождения этого знания было то, что в какое-то время
в мире индейцев, задолго до завоевания, ожило искусство
управления вторым вниманием. Оно, вероятно, развивалось
в течение тысячелетий без всяких помех и развилось до такой
точки, что потеряло свою силу.
Практики того времени не могли испытывать надобности в контроле
и, таким образом, не имея препятствия, второе внимание,
вместо того, чтобы становиться сильнее, становилось слабее
в силу своей возросшей усложненности. Затем явились испанские
завоеватели и своей превосходящей технологией уничтожили
индейский мир. Дон Хуан сказал, что его бенефактор был убежден,
что лишь горстка этих воинов выжила, смогла вновь собрать
свое знание и изменить свою тропу. Все, что дон Хуан и его
бенефактор знали о втором внимании, было лишь реставрированной
версией, новой версией, которая имеет встроенные ограничения,
потому что она выковывалась в условиях жесточайшего угнетения.
10. ПАРТИЯ ВОИНОВ НАГВАЛЯ
Когда дон Хуан решил, что мне пришло время впервые столкнуться
с его воинами, он изменил у меня уровень осознания, затем
он дал мне ясно понять, что он сам никак не будет влиять
на то, как меня встретят. Он предупредил меня, что если
они решат меня избить, то он не сможет их остановить. Они
могут делать все, что хотят, только не могут меня убить.
Он вновь и вновь подчеркивал, что воины его партии являются
точной копией тех, что были у его бенефактора, с тем исключением,
что некоторые женщины более свирепы, а все мужчины уникальны
и могущественны, поэтому моя первая встреча с ними может
походить на падение вниз головой.
Я был встревожен и нервничал с одной стороны, но с другой
меня одолевало любопытство. У меня в уме бешено сменяли
друг друга мысли, главным образом о том, как будут выглядеть
эти воины.
Дон Хуан сказал, что у него есть выбор: или направить меня
на запоминание ритуала, как было сделано с ним самим, или
сделать встречу предельно произвольной. Он ожидал знака,
чтобы решить, какой выбор принять. Его бенефактор делал
нечто подобное, только он настоял, чтобы дон Хуан научился
ритуалу раньше, чем показался знак. Когда дон Хуан открыл
свои мечты о том, как он будет спать с четырьмя женщинами,
его бенефактор истолковал это как знак, избрал ритуал и
кончил тем, что торговался, как свиноторговец, из-за жизни
дона Хуана.
В моем случае дон Хуан хотел получить знак прежде, чем он
научит меня ритуалу. Этот знак пришел, когда мы с доном
Хуаном проезжали пограничный городок в аризоне и полицейский
остановил машину. Полицейский решил, что я незаконно въехавший
иностранец. Лишь после того, как я показал ему свой паспорт,
который он заподозрил в подделке, и другие документы, он
разрешил мне ехать дальше. Все это время дон Хуан находился
на переднем сиденье рядом со мной, и полицейский не уделил
ему ни одного взгляда. Он был занят только мной. Дон Хуан
решил, что этот случай и есть тот знак, которого он ждал.
Его интерпретацией было то, что для меня будет очень опасно
привлекать к себе внимание, и он заключил, что мой мир должен
быть миром совершенной простоты и открытости. Сложный ритуал
и помпезность должны быть в данном случае изъяты. Он заметил,
однако, что минимальное соблюдение ритуальных правил будет
в порядке вещей при моем знакомстве с его воинами. Я должен
начать с приближения к ним со стороны юга, потому что именно
в этом направлении идет непрекращающийся поток энергии.
Жизненная сила течет к нам с юга и оставляет нас, уходя
на север. Он сказал, что единственный вход в мир нагваля
идет с юга и что ворота образованы двумя женскими воинами,
которые будут приветствовать меня и позволят мне пройти,
если они того захотят.
Он привел меня к дому на окраине городка в центральной мексике.
Когда мы приблизились к нему пешком со стороны юга, я увидел
двух массивных индианок, стоящих в полутора метрах от дверей
дома, стоя на твердой, спекшейся почве грунтовой дороги.
Эти две женщины были необыкновенно мускулисты и крепко сбиты.
У обеих были длинные иссиня-черные волосы, собранные в одну
толстую косу. Выглядели они как сестры. Они были примерно
одного роста и веса, я прикинул, что их рост был примерно
160 см, а вес около 75 кг. Одна была с исключительно темным
лицом, другая намного светлее. Одеты они были как типичные
индейские женщины из центральной мексики - длинное свободное
платье, шаль и самодельные сандалии.
Дон Хуан остановил меня в метре от них. Он повернулся к
женщине слева от нас и заставил меня повернуться к ней.
Он сказал, что ее зовут Сесилия и что она сновидящая. Затем
он резко повернулся, не дав мне времени что-нибудь сказать
и заставил меня обратиться лицом к более темной женщине
он сказал, что ее имя Делия и что она сталкер. Женщины кивнули
мне. Они не улыбались, не двигались пожать мне руку и не
сделали ни одного приглашающего жеста.
Дон Хуан прошел между ними, как если бы они были двумя колоннами,
отмечающими ворота. Он сделал пару шагов и обернулся, как
бы ожидая, что женщины пригласят меня пройти между ними.
Женщины секунду спокойно смотрели на меня, затем Сесилия
попросила меня войти, как если бы я был на пороге настоящего
дома.
Дон Хуан показывал дорогу к дому. У передней двери мы обнаружили
мужчину. Он был очень худощав. На первый взгляд он казался
исключительно молодым, но при ближайшем рассмотрении оказалось,
что ему, видимо, около
60. Он казался мне старым ребенком небольшого роста, худощавым,
с проникновенными темными глазами. Он был подобен альфу,
подобен тени. Дон Хуан представил его мне как Эмилито, сказав,
что это его курьер и помощник во всех делах, который будет
рад приветствовать меня сам.
Мне казалось, что Эмилито действительно наиболее подходящее
существо для того, чтобы приветствовать кого бы то ни было.
Его улыбка излучала радушие, его мелкие зубы были совершенно
ровными. Он пожал мне руку, вернее он скрестил свои руки,
схватив ими обе мои. Казалось, что он был переполнен удовольствием.
Можно было поклясться, что он в экстазе от радости видеть
меня. Его голос был очень мягким, а глаза сверкали.
Мы прошли в большую комнату. Там была еще одна женщина.
Дон Хуан сказал, что ее имя Тереза и что она является курьером
Сесилии и Делии.
Ей, вероятно, было слегка за 20 и выглядела она определенно
как дочка Сесилии.
Она была очень спокойна и молчалива, но очень дружелюбна.
Мы прошли за доном Хуаном в заднюю часть дома, где находилась
крытая веранда. Там мы сели за стол и после скудного обеда
разговаривали, пока время не перевалило за полночь.
Эмилито был за хозяина. Он очаровывал и развлекал всех своими
экзотическими рассказами. Женщины раскрылись. Они были для
него прекрасными слушателями. Слушать смех женщин было исключительным
удовольствием. Они были поразительно мускулистыми, смелыми
и материальными. В одном месте, когда Эмилито сказал, что
Сесилия и Делия являются для него двумя матерями, а Тереза
дочкой, они подняли его и подкинули в воздух, как ребенка.
Из двух женщин Делия казалась более рассудительной, более
близкой к земле. Сесилия была, наверное, более "не
от мира сего", но она, казалось, имела большую внутреннюю
силу. Она дала мне впечатление более трудновыносимой или
более неспокойной. Ее, казалось, раздражали некоторые из
рассказов Эмилито.
Тем не менее, она определенно настораживалась, когда он
рассказывал свои так называемые "легенды вечности".
Перед каждым рассказом он вставлял: "а знаете ли вы,
дорогие друзья, что...". Рассказ, который оказал на
меня наибольшее впечатление, был о неких существах, которые,
как он сказал, существуют во вселенной и которые теснейшим
образом напоминают человеческие существа, но людьми не являются,
существа, все интересы которых захвачены движением и которые
способны заметить малейшее колыхание внутри себя или снаружи.
Эти существа настолько чувствительны к движению, что все
их устремления направлены на поиски покоя.
Эмилито пересыпал свои сказки вечности самыми неприличными,
грязными анекдотами. Из-за его необычайного дара рассказчика
я понимал каждую из его историй как метафору или притчу,
которой он учил нас чему-нибудь.
Дон Хуан сказал, что дон Эмилито просто докладывает о том,
чему он был свидетелем в своих путешествиях по бесконечности.
Роль курьера состояла в том, чтобы путешествовать впереди
нагваля, подобно лазутчику в военных операциях. Эмилито
уходил за границы второго внимания и все, чему он был свидетелем,
он передавал остальным.
Моя вторая встреча с воинами дона Хуана прошла так же без
осложнений, как и первая.
Однажды дон Хуан сместил у меня уровень осознания и сказал
мне, что меня ждет вторая встреча.
Он велел мне ехать в г. Закатекас в Северной Мексике. Мы
прибыли туда очень рано утром. Дон Хуан сказал, что здесь
у нас будет просто остановка и что нам надо передохнуть
до завтрашнего дня, когда нам предстоит прибыть на мою вторую
формальную встречу, чтобы познакомиться с восточными женщинами
и воином-ученым из его партии. Потом он объяснил мне тонкий
и запутанный момент выбора. Он сказал, что мы встретили
юг и курьера в середине второй половины дня, потому что
он сделал индивидуальную интерпретацию правила и выбрал
этот час как отражающий ночь. Юг в действительности был
ночью - теплой, дружественной, уютной ночью, и по правилам
мы должны были идти на встречу с теми двумя южными женщинами
после полуночи, это оказалось бы для меня нежелательным,
потому что моя общая направленность была к свету, к оптимизму
- тому оптимизму, который гармонично сам собой перерабатывается
в загадку тьмы. Он сказал, что именно это мы и проделали
в тот день: мы наслаждались компанией друг друга и разговаривали,
пока не стало совершенно темно. Я еще удивлялся тогда, почему
никто не зажег лампу.
Дон Хуан сказал, что восток, напротив, является утром, светом,
и восточных женщин мы будем встречать завтра в середине
утра.
Перед завтраком мы пошли на площадь и сели на скамейку.
Дон Хуан сказал мне, что он оставит меня здесь подождать
его, пока он сделает еще кое-какие свои дела. Он ушел, а
вскоре после его ухода подошла женщина и села на другой
конец скамейки. Я не обратил на нее никакого внимания и
стал читать газету. Через минуту еще одна женщина присоединилась
к первой. Я хотел пересесть на другую скамейку, но вспомнил,
что дон Хуан специально подчеркнул, чтобы я сидел здесь
и никуда не уходил. Я повернулся к женщинам спиной и уже
позабыл даже об их существовании, так тихо они сидели, когда
с ними поздоровался какой-то мужчина и остановился лицом
ко мне. Из разговора я понял, что женщины ждали его. Мужчина
извинился за опоздание. Он явно хотел сесть. Я отодвинулся,
давая ему место. Он пышно меня поблагодарил и извинился,
что причинил мне беспокойство. Он сказал, что они, будучи
сельскими жителями, совершенно теряются в городе, и что
однажды, когда они ездили в город мехико, они чуть не погибли
из-за транспорта. Он спросил меня, живу ли я в Эакатекасе.
Я сказал "нет" и уже хотел оборвать всякий разговор,
когда заметил в его улыбке какую-то хитринку. Он был пожилым
человеком, замечательно сохранившимся для своего возраста.
Он не был индейцем. Выглядел он благородным фермером из
какого-нибудь сельского местечка. На нем был костюм и соломенная
шляпа. Черты его лица были очень тонкими, кожа казалась
почти прозрачной, окаймленной тщательно подстриженной бородкой.
Здоровье, казалось, переполняло его, и в то же самое время
он казался хрупким. Роста он был среднего, но казался худощавым,
почти тощим.
Он поднялся и представился, сказав, что его зовут Висенте
Медрано и что он приехал в город по делам только на один
день. Затем он указал на женщин и сказал, что это его сестры.
Женщины встали и повернулись к нам. Они были очень худенькими,
а их лица темнее, чем у брата. Они были также намного моложе
его. Одна из них могла бы быть его дочерью.
Я заметил, что кожа у них не такая, как у него: у них она
была сухой. Обе женщины были очень хорошенькими. Как и у
мужчины, у них были тонкие черты лица, а глаза их были чистыми
и спокойными. Рост обеих был около 160 см. Одеты они были
в прекрасно сшитые платья, но со своими шалями, туфлями
на низком каблуке и темными хлопчато-бумажными чулками они
выглядели зажиточными селянками. Старшей, казалось, было
уже за 50, а младшей - между 40 и 50.
Мужчина представил их мне. Старшую звали Кармела, а младшею
Гермелинда. Я поднялся и пожал им руки. Я спросил, есть
ли у них дети. Обычно этот вопрос я употреблял как верную
завязку разговора. Женщины засмеялись и одновременно провели
руками по своим животам, показывая, какие они стройные.
Мужчина спокойно объяснил мне, что его сестры - старые девы,
а он сам старый холостяк. Он поведал мне полушутливым тоном,
что его сестры, к сожалению, слишком мужеподобны, не имея
той женственности, которая делает женщин желанными, они
не смогли найти себе мужей.
Я сказал, что тут они выгадали, если учесть роль женщины
в нашем обществе, как полуприслуги. Женщины не соглашались
со мной, сказав, что они ничего не имели бы против того,
чтобы быть служанками, как полагается женщинам. Мужчина
со вздохом пожаловался, что их отец был просто деспотом,
что даже ему помешал жениться тем, что намеренно не учил
его, как быть женихом. Они все трое вздохнули и помрачнели.
Мне хотелось засмеяться.
После долгого молчания мы опять уселись и мужчина сказал,
что если я посижу немного на этой скамейке, то у меня будет
шанс встретиться с их отцом, который еще очень бодр для
своего преклонного возраста. Он добавил смущенным тоном,
что их отец собирается повести их позавтракать, так как
у них самих никогда не бывает никаких денег. Тесемки кошелька
всегда были в руках их отца.
Я опешил. Эти старые люди, которые выглядели так бодро,
в действительности были подобны слабым зависимым детям.
Я попрощался с ними, чтобы уйти. Мужчина и его сестры настаивали,
чтобы я остался. Они заверили меня, что их отцу будет приятно,
если я составлю им компанию за завтраком. Я не хотел встречаться
с их отцом и в то же время меня одолевало любопытство. Я
сказал им, что сам жду кое-кого. При этих словах женщины
начали посмеиваться, а затем разразились хохотом. Мужчина
тоже всецело отдался хохоту. Я чувствовал себя в глупом
положении. Я хотел отсюда убраться. В этот момент показался
дон Хуан, и я понял их маневр. Я не находил его забавным.
Мы все поднялись. Они еще продолжали смеяться, когда дон
Хуан говорил мне, что эти женщины были востоком, что Кармела
- сталкер, а Гермелинда - сновидящая и что Висенте является
воином-ученым и его старейшим компаньоном.
Когда мы покидали площадь, к нам присоединился еще один
человек - высокий, темный индеец, его возраст был, вероятно,
больше 40 лет. Он был одет в джинсы и ковбойскую шляпу.
Выглядел он ужасно сильным и мрачным. Дон Хуан представил
его мне как Хуана Туму, курьера и помощника в изысканиях
Висенте.
Мы прошли несколько кварталов до ресторана. Женщины держали
меня между собой. Кармела сказала, что надеется, что я не
обиделся на их шутку, так как у них был выбор прямо представиться
мне или подурачить меня немного.
К последнему варианту их склонило мое снобистское к ним
отношение и то, что я повернулся к ним спиной и даже хотел
пересесть на другую скамейку.
Гермелинда добавила, что следует быть предельно смиренным
и не иметь ничего, что требовалось бы защищать, - даже собственную
личность. Собственная личность должна быть защищенной, но
не защищаемой. Проявляя к ним высокомерие, я не был защищенным,
а просто защищался.
Я был в склочном настроении. Их маскарад вышиб меня из колеи.
Я стал спорить, но прежде, чем успел высказать свое мнение,
ко мне подошел дон Хуан. Он сказал женщинам, что им следует
простить мою задиристость, так как нужно очень много времени,
чтобы счистить те отбросы, которые прилипают к светящемуся
яйцу в мире.
Хозяин ресторана, куда мы пришли, знал Висенте и приготовил
нам изысканный завтрак. Все были в прекрасном настроении,
но я никак не мог освободиться от своего недовольства. Тогда,
по просьбе дона Хуана, Хуан Тума начал рассказывать о своих
путешествиях. Он был очень детален. Я был загипнотизирован
его сухими отчетами о вещах, выходивших за границы моего
понимания. Мне наиболее захватывающим показалось его описание
неких лучей света или энергии, которые, пересекаясь, постоянно
держат в точке пересечения землю. Он сказал, что эти лучи
не колеблются и не изменяются, как вообще все во вселенной,
но фиксированы в определенном порядке. Этот порядок совпадает
с сотнями точек светящегося тела. Гермелинда поняла так,
что все эти точки находятся в нашем физическом теле, но
Хуан Тума объяснил, что поскольку светящееся тело относительно
велико, некоторые из точек удалены чуть ли не на метр от
физического тела. В каком-то смысле они вне нас, но в то
же самое время это не так: они находятся на периферии нашей
светимости и, таким образом, все еще относятся к общему
телу. Самая важная из этих точек находится в 30 см от живота,
на 40 вправо от воображаемой линии, идущей прямо вперед.
Хуан Тума сказал нам, что это центр сбора второго внимания
и что этим центром можно манипулировать, мягко похлопывая
воздух ладонями рук. Слушая Хуана Туму, я забыл о своем
гневе.
Моей следующей встречей с миром дона Хуана был запад. Он
пространно меня предупредил, что встреча с западом - наиболее
важное событие, потому что именно западу решать так или
иначе, что я буду делать впоследствии. Он также насторожил
меня, сказав, что это будет испытанием, особенно для меня,
поскольку я такой негибкий и чувствую себя столь важной
персоной. Он сказал, что к западу естественно приближаться
в сумерках - время дня, трудное само по себе, и что его
воины запада очень могущественны, отважны, но временами
безумны. В то же самое время я встречусь там с мужским воином,
который является человеком за сценой. Дон Хуан призывал
меня сохранять крайнюю осторожность и крайнее терпение,
потому что там женщины не только безумствовали временами,
но как они, так и тот мужчина являлись самыми могущественными
воинами, каких он когда-либо знал. По его мнению, они были
совершеннейшими авторитетами во втором внимании. Дальше
эту мысль дон Хуан не развивал.
Однажды, как бы под влиянием внезапного решения, он сказал,
что теперь самое время для нас отправиться в поездку для
встречи с западными женщинами. Мы доехали до какого-то городка
в северной мексике.
Как раз перед тем, как стемнело, дон Хуан велел мне остановить
машину перед большим неосвещенным домом на окраине города.
Мы вышли из машины и подошли к главной двери. Дон Хуан несколько
раз постучал, но никто не ответил. У меня было ощущение,
что мы приехали не вовремя. Дом казался пустым.
Дон Хуан продолжал стучать, пока не устал. Он сказал, чтобы
я продолжал стучать без остановки, потому что люди, которые
там живут, плохо слышат. Я спросил его, не будет ли лучше
вернуться позже или на следующий день. Он велел мне продолжать
барабанить в дверь.
После бесконечного, казалось, ожидания, дверь начала медленно
растворяться.
Какая-то невообразимо мрачная женщина высунула голову и
спросила, не является ли моим намерением проломить дверь
или разбудить всех соседей и собак.
Дон Хуан сделал шаг вперед, чтобы что-то сказать. Женщина
вышла наружу и с силой отмела его в сторону. Она стала грозить
мне пальцем, вопя, что я веду себя так, будто весь мир принадлежит
только мне и будто никто, кроме меня, и не существует вовсе.
Я запротестовал, что делал только то, что велел мне дон
Хуан. Женщина спросила, было ли мне велено проламывать дверь.
Дон Хуан попытался вмешаться, но опять был отметен в сторону.
Женщина выглядела так, будто только что встала с постели.
Она была в полном беспорядке. Наш стук, наверное, разбудил
ее и она, видимо, надела платье из корзины с грязным бельем.
Она была босая. Волосы ее были с сединой и страшно всклокоченные.
У нее были красные глаза, похожие на пуговки. Она была домашней
женщиной, но каким-то образом страшно внушительной и довольно
высокой, около 170 см, темной и ненормально мускулистой.
Ее голые руки были покрыты буграми мышц. Я заметил, что
у нее очень красивой формы колени. Она мерила меня глазами
с ног до головы, возвышаясь надо мной, и кричала, что не
слышит моих извинений. Дон Хуан прошептал, что мне следует
извиниться громко и ясно.
Как только я это сделал, женщина улыбнулась и, повернувшись
к дону Хуану, обняла его, как ребенка. Она укоряла его,
что не нужно было разрешать мне стучать, так как мои прикосновения
к двери слишком скользящие и беспокоящие. Она взяла дона
Хуана за руку и повела его в дом, помогая ему перешагнуть
высокий порог. Она называла его "миленький старикашка".
Дон Хуан смеялся. Мне было страшно видеть, что он ведет
себя так, будто ему приятен тот вздор, что говорит эта ужасная
женщина. Как только она завела "милейшего старикашку"
внутрь дома, она повернулась ко мне и сделала знак рукой,
как бы отгоняя прочь приблудную собаку. Она рассмеялась
над моим удивлением, ее зубы были большими, неровными и
грязными. Затем она, казалось, переменила свое решение и
сказала, чтобы я вошел.
Дон Хуан направился к двери, которую я едва мог видеть в
конце темного зала. Женщина выбранила его за то, что он
идет, куда не следует. Она провела нас через другой темный
холл. Дом казался огромным, и во всем доме не было света
нигде. Женщина открыла дверь в очень большую комнату, почти
пустую, кроме двух старых кресел в центре под самой тусклой
электрической лампочкой, какую я когда-либо видел. Это была
старомодная длинная лампочка.
Еще одна женщина сидела в одном из кресел. Первая женщина
села на маленький соломенный половичок на полу и прислонилась
спиной к другому креслу, затем она прижала колени к груди,
совершенно при этом обнажившись. Она не носила трусов. Я
уставился на нее, совершенно ошеломленный.
Отвратительно грубым тоном женщина спросила меня, почему
я так уставился в ее влагалище. Я не знал, что сказать,
и поэтому стал отнекиваться. Она поднялась и, казалось,
собиралась ударить меня. Она требовала, чтобы я признался,
что глазел на нее с разинутым ртом, потому что никогда в
своей жизни не видел влагалища. Я чувствовал себя виноватым.
Я был страшно раздражен и в то же время недоволен тем, что
меня поймали в такой ситуации.
Женщина спросила дона Хуана, что это я за нагваль, если
никогда не видел влагалища. Она повторяла это вновь и вновь,
выкрикивая это во весь голос. Она обежала вокруг комнаты
и остановилась около той женщины, что сидела. Она потрясла
ее за плечи и, указывая на меня, сказала, что я - мужчина,
который ни разу не видел влагалища за всю свою жизнь. Она
смеялась надо мной и преследовала меня.
Я был обижен. Я чувствовал, что дон Хуан должен был что-нибудь
сделать, чтобы спасти меня от этого посмешища. Я вспомнил,
как он говорил мне, что эти женщины бывают совершенно безумны.
Он еще недооценил их: эта женщин была готова для психбольницы.
Я взглянул на дона Хуана, ища поддержки и совета. Он смотрел
в сторону. Он казался таким же растерянным, хотя мне показалось,
что я поймал злорадную улыбку, которую он быстро скрыл,
отвернув голову. Женщина легла на спину и задрала юбку,
приказав мне смотреть, сколько моей душе угодно, вместо
того, чтобы бросать взгляды украдкой. Должно быть, лицо
у меня покраснело, судя по тому, каким жаром облило мне
голову и шею. Я был так раздражен, что чуть не потерял контроль
над собой. Мне хотелось разбить ей голову. Та женщина, что
сидела в кресле, внезапно поднялась и, схватив первую за
волосы, рывком поставила ее на ноги, совершенно без видимых
усилий. Она уставилась на меня через полуприкрытые глаза,
придвинув свое лицо на расстояние 5-7 см от моего. Ее запах
был на удивление свежим. Очень высоким голосом она сказала,
что мы должны перейти к делу. Обе женщины стояли теперь
рядом со мной под электрической лампочкой. Они не были похожими.
Вторая женщина была старше и ее лицо было покрыто толстым
слоем косметической пудры, что придавало ей вид клоуна.
Ее волосы были ровно уложены в шиньон. Она казалось спокойной,
разве что у нее постоянно дрожала нижняя губа и подбородок.
Обе женщины были одинаково высокими и сильными на вид. Они
угрожающе нависали надо мной и долгое время пристально на
меня смотрели. Дон Хуан ничего не предпринимал, чтобы прервать
их пристальное разглядывание. Старшая женщина кивнула головой,
и дон Хуан сказал мне, что ее имя Зулейка и что она сновидящая.
Женщину, которая открыла нам дверь, звали Зойла и она была
сталкером. Зулейка повернулась ко мне и голосом попугая
спросила, верно ли то, что я никогда еще не видел влагалища.
Дон Хуан не мог больше сдерживаться и начал хохотать. Жестом
я дал ему знать, что не знаю, как отвечать. Он прошептал
мне на ухо, что для меня будет лучше, если я скажу, что
не видел, а иначе я должен быть готов описать влагалище,
потому что именно это Зулейка потребует от меня затем. Я
так и ответил, и Зулейка сказала, что ей жалко меня. Затем
она приказала Зойле показать мне влагалище. Зойла улеглась
на спину под электрической лампочкой и раздвинула ноги.
Дон Хуан смеялся и кашлял от смеха. Я попросил вывести меня
из этого сумасшедшего дома. Он прошептал мне на ухо, что
мне лучше будет смотреть хорошенько и казаться при этом
внимательным и заинтересованным, потому что иначе нам придется
оставаться здесь до прихода царствия небесного. После моего
тщательного и внимательного осмотра Зулейка сказала, что
я знаток, и что если я когда-нибудь еще натолкнусь на женщину
без трусов, то не буду настолько грубым и грязным, чтобы
позволять своим глазам выскакивать на лоб, потому что я
теперь-то видел влагалище. Зулейка очень тихо провела нас
во внутренний дворик. Она прошептала, что тут есть некто,
ожидающий встречи со мной. Во дворике было совершенно темно.
Я едва различал силуэты остальных. Затем я видел темные
очертания человека, стоящего в нескольких футах от меня.
Мое тело испытало непроизвольный толчок. Дон Хуан заговорил
с этим человеком очень тихим голосом, говоря, что привел
меня для встречи с ним. Он назвал этому человеку мое имя.
После секундного молчания дон Хуан сказал мне, что имя этого
человека Сильвио Мануэль и что он воин темноты и фактически
лидер всей партии воинов. Затем Сильвио Мануэль заговорил
со мной. Я подумал, что у него, видимо, какой-то дефект
речи. Его голос был приглушенным и слова вылетали зарядами,
словно мягкое покашливание. Он приказал мне подойти поближе.
Когда я попытался приблизиться к нему, он отделился так,
будто висел в воздухе. Он провел меня в еще более темный
конец зала, двигаясь неслышно назад. Он пробормотал что-то,
чего я не мог понять. Я хотел заговорить, но в горле першило
и пересохло. Он еще 2-3 раза повторил мне что-то, пока до
меня не дошло, что он велит мне раздеться. В его голосе
и в окружающей темноте было что-то могущественное; я был
не способен ослушаться. Сняв с себя одежду, я стоял совершенно
голый, трясясь от холода и страха. Было настолько темно,
что я не мог сказать, здесь ли дон Хуан и те две женщины.
Я услышал тихое продолжительное шипение из какого-то источника
в нескольких футах от меня и, ощутив холодный ветерок, понял,
что Сильвио Мануэль, выдыхая воздух, обдувает им все мое
тело. Затем он попросил меня сесть на мою одежду и смотреть
на яркую точку, которую я легко мог различать в темноте
- точку, которая, как мне казалось, излучала слабый желтоватый
свет. Я смотрел на эту точку, по-моему, бесконечно долго,
пока не сообразил внезапно, что точкой яркости был левый
глаз Сильвио Мануэля. После этого я уже мог различить контуры
его лица и тела. В холле не было настолько темно, как казалось.
Сильвио Мануэль приблизился ко мне и помог мне подняться.
Мысль о том, что можно с такой ясностью видеть в темноте,
захватила меня. Мне даже было все равно, что я раздет, или,
то, что, как я теперь видел, обе женщины наблюдали за мной.
Очевидно, они тоже могли видеть в темноте, так как они в
упор смотрели на меня. Я хотел надеть штаны, но Зойла вырвала
их у меня из рук. Обе женщины и Сильвио Мануэль долгое время
смотрели на меня, затем дон Хуан, подойдя из ниоткуда, вручил
мне мои туфли, и Зойла провела нас по коридору к открытому
дворику с деревьями. Я различил темный силуэт женщины, стоящей
в центре дворика. Дон Хуан заговорил с ней, и она что-то
пробормотала в ответ. Он сказал мне, что она южная женщина,
что ее имя Марта и что она является курьером двух западных
женщин. Марта сказала, что она могла бы поспорить, что я
никогда еще не знакомился с женщиной, будучи голым, и что
нормальным является сначала знакомиться, а уже потом раздеваться.
Она громко рассмеялась. Ее смех был таким приятным, таким
чистым и молодым, что по мне пошла дрожь. Этот смех перекатывался
по всему дому, усиливаясь темнотой и тишиной вокруг. Я взглянул
на дона Хуана, ища его поддержки, но его не было; не было
и Сильвио Мануэля. Я остался один с тремя женщинами. Забеспокоившись,
я спросил у Марты, не знает ли она, куда ушел дон Хуан.
Как раз в этот момент кто-то схватил кожу на моих запястьях;
я взвыл от боли. Я знал, что это был Сильвио Мануэль. Он
поднял меня так, будто я вообще ничего не весил, и стряхнул
с меня туфли. Затем он поставил меня в низкий бак с ледяной
водой и опустился к моим коленям. Я оставался в баке долгое
время, пока все они пристально меня изучали. Затем Сильвио
Мануэль опять поднял меня и поставил рядом с моими туфлями,
которые кто-то аккуратно установил рядом с баком. Дон Хуан
опять вышел из ниоткуда и вручил мне мою одежду. Он прошептал,
что мне следует одеться и оставаться еще некоторое время,
чтобы быть вежливым. Марта подала мне полотенце вытереться.
Я оглянулся, ища остальных двух женщин и Сильвио Мануэля,
но их нигде не было видно. Марта, дон Хуан и я оставались
в темноте, разговаривая долгое время. Она, видимо, говорила
в основном дону Хуану, но мне казалось, что именно я был
ее действительным слушателем. Я ждал, что дон Хуан подаст
знак, когда уходить, но он, казалось, наслаждался оживленным
разговором Марты. Она рассказала ему, что Зойла и Зулейка
в этот день были в высшей точке своего безумия. Затем она
добавила для меня, что почти все время они бывают совершенно
разумны. Как бы открывая секрет, Марта рассказала нам, что
причиной того, что волосы Зойлы были в таком растрепанном
виде, было то, что по крайней мере треть их была волосами
Зулейки. Случилось так, что обе они прониклись вдруг друг
к другу исключительными дружескими чувствами и помогали
друг другу делать прическу. Зулейка укладывала волосы Зойлы
так же, как она уже делала сотни раз, но находясь теперь
вне контроля, она вплела волосы Зойлы в свои, Марта сказала,
что когда они поднялись, то тут же повалились наземь. Она
бросилась им на помощь, но пока она успела войти в комнату,
Зулейка одержала верх и, будучи более рассудительной, чем
Зойла в этот день, решила отрезать ту часть волос Зойлы,
которая была сплетена с ее волосами. В путанице волос она
ошиблась и вместо Зойлиных обрезала свои. Дон Хуан смеялся
так, будто это было забавнейшей вещью в мире. Я слышал мягкий
кашель, подобный смеху, из темноты в дальнем конце двора.
Марта добавила, что ей придется импровизировать шиньон до
тех пор, пока у Зулейки отрастут волосы. Я смеялся вместе
с доном Хуаном. Мне нравилась Марта. Две другие женщины
были мне отвратительны. Они вызывали у меня чувство тошноты.
Марта, с другой стороны, казалось, была проводником спокойной
и молчаливой целенаправленности. Я не мог видеть черты ее
лица, но воображал ее очень красивой. Звук ее голоса увлекал.
Очень вежливо она осведомилась у дона Хуана, не хочу ли
я поесть что-нибудь. Я ответил, что не чувствую себя удобно
в присутствии Зулейки и Зойлы и у меня может разболеться
живот. Марта заверила меня, что обе женщины ушли и, взяв
меня за руку, провела через абсолютно темный зал в неожиданно
хорошо освещенную кухню. Контраст оказался слишком сильным
для моих глаз. Я остановился в дверях, пытаясь привыкнуть
к свету. Кухня имела очень высокий потолок, была вполне
современной и удобной. Мы уселись. Марта была молодой и
очень сильной. У нее была полная чувственная фигура, круглое
лицо, небольшие нос и рот. Ее иссиня-черные волосы были
заплетены в косу и уложены вокруг головы. Я подумал, что
ей, наверно, так же любопытно было посмотреть на меня, как
мне на нее. Мы сидели, ели и разговаривали очень долго.
Я был очарован ею. Она была необразованной женщиной, но
своим разговором очаровывала меня. Она развлекала нас подробными
отчетами о тех необычайных поступках, которые совершали
Зойла и Зулейка, когда были сумасшедшими. Когда мы отъехали,
дон Хуан выразил свое восхищение Мартой. Он сказал, что
она, пожалуй, наилучший пример из всего, что он знает, как
целеустремленность может влиять на человеческое существо.
Без опыта и без всякой подготовки, благодаря лишь несгибаемому
намерению, Марта успешно справлялась с самой трудной из
всех вообразимых задач, взяв на себя заботу о Зулейке, Зойле
и Сильвио Мануэле. Я спросил дон Хуана, почему Сильвио Мануэль
не пожелал, чтобы я взглянул на него при свете. Он ответил,
что Сильвио Мануэль находился в своей среде, в темноте,
и что у меня еще будут бесчисленные возможности увидеть
его. Во время первой встречи, чтобы он оставался в границах
своей силы, полагается, однако, ему быть в темноте ночи.
Сильвио Мануэль и эти две женщины жили вместе, потому что
они являлись слитой группой потрясающих шагов. Дон Хуан
посоветовал мне не делать скороспелых выводов о западных
женщинах. Я встретил их в тот момент, когда они были вне
контроля, но это отсутствие контроля относится только к
внешнему поведению. У них есть внутреннее ядро, которое,
неизменно, поэтому даже в минуты самого глубокого безумия
они способны смеяться над своим поведением, как будто идет
представление, поставленное кем-то другим. С Сильвио Мануэлем
дело обстоит иначе. Он не был сумасшедшим ни в какой степени.
Фактически, именно его глубокая трезвость давала ему возможность
столь эффективно действовать с этими женщинами, потому что
он и они находились на разных полюсах. Дон Хуан сказал,
что Сильвио Мануэль таким родился, и все окружающие признавали
его отличие от них. Даже его бенефактор, который был жестким
и непреклонным со всеми, уделял очень много внимания Сильвио
Мануэлю. Дону Хуану потребовались годы, чтобы понять причину
такого предпочтения. Благодаря чему-то необъяснимому в своей
природе Сильвио Мануэль, войдя однажды в левостороннее осознание,
уже никогда оттуда не вышел. Его постоянное нахождение в
состоянии повышенного осознания вместе с руководством его
бенефактора позволило ему придти прежде, чем кому-либо другому,
не только к заключению, что правило является картой, но
также и к действительному проходу в другой мир осознания.
Дон Хуан сказал, что Сильвио Мануэль неуязвимейшим образом
уравновесил свои чрезмерные достижения тем, что поставил
их на службу общей цели. Он стал молчаливой силой за спиной
дона Хуана.
Последняя моя вводная встреча была с северными воинами дона
Хуана. Чтобы провести эту встречу, дон Хуан поехал со мной
в город Гуадалахара. Он сказал, что место встречи находится
рядом с центром города и что встреча должна иметь место
в полдень, потому что север был серединой дня. Мы вышли
из гостиницы примерно в 11 часов утра и не торопясь пошли
через центр города.
Я шел не глядя, куда иду, озабоченный предстоящей встречей,
и с размаху налетел на какую-то даму, которая выходила из
магазина. Она несла кучу пакетов с покупками, которые разлетелись
по всему тротуару. Я извинился и стал помогать ей собирать
их. Дама, казалось еще не пришла в себя от моего могучего
толчка. Я поддержал ее за руку. Она была очень худенькой,
высокой женщиной, вероятно в возрасте около 60 лет, очень
элегантно одетая. Она казалось дамой из общества. Она была
изысканно вежлива и приняла вину на себя, сказав, что была
отвлечена, высматривая своего слугу. Она спросила, не могу
ли я помочь ей отыскать его в толпе. Я повернулся к дону
Хуану. Он сказал, что наименьшее, что я могу сделать после
того, как чуть не убил ее, это помочь ей.
Я взял ее покупки, и мы вернулись в универмаг. Неподалеку
я заметил индейца, который с растерянным видом стоял в толпе,
жалкий и неуместный. Дама окликнула его, и он подошел к
ней, как потерявшийся щенок. Вид у него был такой, будто
он собирался лизать ей руки.
Дон Хуан ожидал нас у магазина. Он объяснил даме, что мы
торопимся, а затем назвал ей мое имя. Дама мило улыбнулась
и протянула мне руку, здороваясь. Я подумал, что в молодости
она была, вероятно, восхитительна, если даже сейчас она
так красива и привлекательна. Дон Хуан повернулся ко мне
и внезапно сказал, что ее имя Нелида, что она с севера и
сновидящая. Затем он повернул меня к слуге и сказал, что
его зовут Хенаро Флорес и что он человек действия, - воин
действия в партии. Мое удивление было полным. Они все трое
расхохотались. Чем больше было мое замешательство, тем больше
оно их, видимо, забавляло.
Дон Хенаро роздал покупки детям, сказав им, что его хозяйка,
та добрая леди, которая разговаривает, купила это все как
подарки для них - это ее добрый поступок на этот день. Затем
мы молча прошли примерно половину квартала. У меня язык
не повиновался. Внезапно Нелида указала на магазин и попросила
нас минутку подождать, потому что она выбрала там коробку
нейлоновых чулок, которые для нее отложили. Она посмотрела
прямо на меня, улыбаясь, с сияющими глазами, и сказав мне,
что если отбросить шутки в сторону, то магия там или не
магия, но ей нужно носить нейлоновые чулки и тонкие трусики.
Дон Хуан и дон Хенаро засмеялись, как два идиота. Я уставился
на Нелиду, потому что ничего больше делать не мог. В ней
было что-то чрезвычайно земное и в то же время она была
почти небесным созданием.
Ребячась, она попросила дона Хуана поддержать меня, потому
что я собираюсь шлепнуться в обморок. Затем она попросила
Хенаро забежать в магазин и взять ее заказ у такого-то клерка,
но когда он входил, Нелида, казалось, изменила свое решение
и позвала его обратно, но он, видимо, не услышал и исчез
внутри магазина. Она извинилась и побежала за ним.
Дон Хуан нажал мне на спину, чтобы вывести из ступора. Он
сказал, что я встречусь с другой северной женщиной, чье
имя Флоринда, наедине и в другое время, потому что она будет
звеном, связующим меня с другим циклом, с другим настроением.
Он описал Флоринду как негативную копию Нелиды или наоборот.
Я заметил, что Нелида настолько избалована и стильна, что
я не удивился бы, встретив ее в салоне мод. Тот факт, что
она так красива и изящна и, вероятно, родом из франции или
северной италии, удивил меня. Хотя Висенте тоже не был индейцем,
его сельская внешность не так выделялась. Я спросил у дона
Хуана, почему в его мире присутствуют неиндейцы. Он сказал,
что воинов партии нагваля выбирает сила, а ее планы узнать
невозможно.
Мы ожидали у дверей магазина около получаса. Дон Хуан, казалось,
потерял терпение и попросил меня пройти внутрь и попросить
их поторопиться. Я вошел в магазин. Это было небольшое помещение,
в котором не было никакого заднего хода, и все же их нигде
не было видно. Я спросил у приказчиков, но и они ничем не
могли мне помочь. Я бросился к дону Хуану и потребовал объяснений
того, что произошло. Он сказал, что они или испарились в
воздухе, или улизнули, пока он похлопывал меня по спине.
Я разъярился, сказав ему, что большинство его людей шуты
и фокусники. Он смеялся до тех пор, пока у него по щекам
не потекли слезы. Он сказал, что я идеальный объект для
розыгрышей. Моя собственная важность сделала из меня презабавнейшего
субъекта. Он так хохотал над моим раздражением, что вынужден
был прислониться к стене.
Горда дала мне описание своей первой встречи с членами партии
дона Хуана. Ее версия отличалась только содержанием, - форма
была одной и той же. Воины были с нею, пожалуй, чуточку
жестче, но она поняла это как попытку их стряхнуть с нее
ее сон, а также как естественную реакцию на то, что она
считала своей отвратительной личностью.
Когда мы пересмотрели мир дона Хуана, то поняли, что он
был копией мира его бенефактора. Его можно было рассматривать
состоящим или из групп, или из домов. Была группа из четырех
независимых пар, по внешности сестер, которые жили и работали
вместе; другая группа из трех мужчин одного с доном Хуаном
возраста, которые были очень близки к нему; группа из двух
явно более молодых мужчин, курьеров Эмилито и Хуана Тумы;
и, наконец, группа молодых южных женщин, которые казались
родственницами друг друга, Марты и Терезы. В другое время
этот мир казался состоящим из четырех отдельных домов, расположенных
весьма далеко один от другого в различных районах мексики.
Один был составлен из двух западных женщин Зулейки и Зойлы,
Сильвио Мануэля и их курьера Марты. Второй состоял из восточных
женщин Кармелы и Гермелинды, Висенте и их курьера Хуана
Тумы. Еще один из южных женщин Сесилии и Делии, курьера
дона Хуана Эмелито и курьера Терезы. Последний - из северных
женщин Нелиды и Флоринды и дона Хенаро.
Согласно дону Хуану, его мир не имел такой гармонии и равновесия,
как у его бенефактора. Единственные две женщины, которые
полностью уравновешивали друг друга и выглядели, как две
двойняшки, были его северные воины Нелида и Флоринда. Нелида
однажды в случайном разговоре рассказала мне, что они так
похожи, что даже группа крови у них одинаковая.
Для меня одним из самых приятных сюрпризов в наших взаимоотношениях
явилась трансформация Зулейки и Зойлы, которые показались
мне столь отвратительными при первом знакомстве. Они оказались,
как и говорил дон Хуан, самыми трезвыми и преданными своему
делу воинами, каких только можно было себе представить.
Я не мог поверить своим глазам, когда увидел их вновь. Их
период безумия прошел и они выглядели хорошо одетыми мексиканскими
дамами, высокими, темными и мускулистыми, со сверкающими
темными глазами, подобными осколкам блестящего черного обсидиана.
Они смеялись и подшучивали надо мной по поводу того, что
произошло в ночь нашей первой встречи, как если бы участниками
там были другие, а сами они не имели к этому никакого отношения.
Я легко мог представить себе кошмар дона Хуана с западными
воинами его бенефактора. Я абсолютно не мог себе поверить,
что Зулейка и Зойла могут превращаться в тех невыносимых
тошнотворных существ, которых я встретил в первый раз. Мне
пришлось потом неоднократно быть свидетелем их метаморфоз,
однако я никогда не мог судить о них так сурово, как делал
это при нашей первой встрече. Их выходки вызывали у меня
потом главным образом печаль.
Но самым большим сюрпризом для меня оказался Сильвио Мануэль.
В темноте нашей первой встречи я представлял его себе внушительным
мужчиной, сверхсильным гигантом. На самом деле он был малюткой,
хотя и ширококостным малюткой. Его тело было телом жокея
- небольшое, но очень пропорциональное. Мне он показался
похожим на гимнаста. Его физический контроль над телом был
таким замечательным, что он мог, как лягушка, раздуться
почти вдвое толще, чем был на самом деле, сокращая все мышцы
своего тела. Он делал поразительные демонстрации того, как
он мог разъединять свои суставы и ставить их на место без
малейших признаков боли. Глядя на Сильвио Мануэля, я всегда
испытывал глубокое, в чем-то незнакомое чувство страха.
Мне он казался похожим на выходца из другого времени. Окраска
его кожи была темной, как у бронзовой статуи. Черты его
лица были острыми; его горбатый нос, толстые губы и широко
расставленные щелочки глаз делали его похожим на стилизованную
фреску майя. Большую часть дня он был дружелюбным и теплым,
но как только сгущались сумерки, он становился неизмеримо
далеким. Его голос изменялся. Он садился в темном углу и
позволял темноте поглотить себя. Все, что оставалось от
него видно,
- это его левый глаз, который оставался открытым и приобретал
странное сияние, подобно глазам кошек.
Второй темой, которая всплыла в процессе наших общений с
воинами дона Хуана, был вопрос о контролируемой глупости.
Дон Хуан однажды дал мне краткие объяснения, когда рассказывал
о двух категориях, на которые по правилу делятся все женские
воины, сновидящие и сталкеры. Он сказал, что все члены его
партии применяют искусство сновидения и искусство красться
как часть своей повседневной жизни, но те женщины, которые
являются светилом сновидящих, и те, что являются светилом
сталкеров, - это главные авторитеты в соответствующей деятельности.
Сталкеры - это те, кто берет на себя заботы повседневного
мира. Они ведут все дела и именно они имеют дело с людьми.
Все, что как-либо относится к миру обычных дел, проходит
через них. Сталкеры практикуют контролируемую глупость точно
так же, как сновидящие практикуют искусство сновидения.
Другими словами, контролируемая глупость является основой
искусства сталкеров, как сны являются основой искусства
сновидения. Дон Хуан сказал, что вообще самое большое достижение
воина во втором внимании - это искусство сновидения, а самое
большое его достижение в первом внимании - это искусство
красться, искусство сталкинга. Я неправильно понял то, что
делали по отношению ко мне воины дона Хуана при нашей первой
встрече. Я принял их действия за трюкачество и это мнение
так бы и осталось у меня до сего дня, если бы не идея контролируемой
глупости. Дон Хуан сказал, что их действия со мной были
мастерскими уроками в искусстве сталкинга. Он сказал мне,
что этому искусству обучал его бенефактор раньше, чем чему-либо
другому. Чтобы выжить среди воинов своего бенефактора, ему
приходилось учиться этому искусству быстро. В моем случае,
по его словам, поскольку мне не пришлось сталкиваться постоянно
с его воинами, я был вынужден сначала учиться сновидению.
Когда настанет нужный момент, на свет выйдет Флоринда и
введет меня в сложности искусства красться. Никто другой
не может разговаривать со мной об этом обдуманно, - они
могут только давать мне прямые демонстрации, что они и делали
при нашей первой встрече. Дон Хуан подробно объяснил мне,
что Флоринда является одним из самых выдающихся практиков
искусства красться, поскольку она была обучена каждой тонкости
этого искусства его бенефактора и его четырьмя женскими
воинами-сталкерами. Флоринда была первым женским воином,
попавшим в мир дона Хуана, и из-за этого она станет моим
личным проводником не только в искусстве красться, но и
в загадку третьего внимания, если я когда-нибудь туда попаду.
Дон Хуан не углублялся далее в этот вопрос. Он сказал, что
все это подождет до тех пор, пока я не буду готов сначала
учиться искусству красться, а затем войти в третье внимание.
Он говорил, что его бенефактор тратил добавочное время с
ним и с другими воинами на все, что относилось к овладению
мастерством сталкинга. Он применял сложные розыгрыши, чтобы
создать подходящий контекст для гармоничного соответствия
между буквой правила и поведением воина в повседневном мире,
когда он взаимодействует с людьми. Он считал это единственным
способом убедить их в том, что при отсутствии самомнения
есть только один способ, которым воин может взаимодействовать
с социальной средой - это контролируемая глупость. Разрабатывая
свои ситуации, бенефактор дона Хуана сталкивал обычно действия
людей и действия воинов с требованиями правила, а затем
отходил в сторону и позволял естественной драме разворачиваться
самостоятельно. Глупость людей некоторое время занимает
главенствующее положение и вовлекает в свое течение воинов,
как и полагается по естественному ходу событий, но в конце
обязательно бывает побеждена более широким планом правила.
Дон Хуан рассказывал, что сначала он противился контролю
своего бенефактора над игроками в ситуациях. Он даже высказывал
это ему в лицо. Его бенефактора это не задело. Он возразил,
что его контроль - не более, как иллюзия, созданная орлом.
Он только неуязвимый воин, и его действия - не более, как
смиренная попытка отразить, как в зеркале, орла.
Дон Хуан сказал, что та сила, с которой его бенефактор приводил
в исполнение свои разработки, исходила из его знания того,
что орел реален и конечен и что все, что делают люди, является
абсолютной глупостью. То и другое вместе составляет источник
контролируемой глупости, которую бенефактор дона Хуана описывал
как единственный мостик между глупостью людей и тем, что
диктует орел.
|
