14.
БРОСИВШИЕ ВЫЗОВ СМЕРТИ
Я прибыл к дону Хенаро около двух часов дня. Дон Хуан и
я начали беседу, а затем дон Хуан перевел меня в состояние
повышенного сознания.
- Вот мы опять здесь все втроем, как тогда, когда ходили
к той плоской скале, - сказал дон Хуан. - этим вечером мы
совершим туда еще одну вылазку. Теперь у тебя достаточно
знаний, чтобы сделать очень важные выводы об этом месте
и о его влиянии на сознание.
- А что особенного в этом месте, дон Хуан?
- Сегодня вечером ты узнаешь некоторые ужасные факты, собранные
древними видящими относительно накатывающей силы, и ты увидишь,
что я имел в виду, когда сказал, что древние видящие решили
жить любой ценой.
Дон Хуан обратился к Хенаро, который почти уснул. Он подтолкнул
его:
- Не сказал бы ты, Хенаро, что древние видящие были страшными
людьми?
- спросил его дон Хуан.
- Совершенно верно, - сказал Хенаро твердым голосом и, казалось,
застыл от усталости.
Он начал заметно клевать носом. Через мгновение он уже глубоко
спал: его голова свесилась на грудь, а челюсть отвисла.
Он захрапел.
Я хотел громко рассмеяться, но тут заметил, что Хенаро пристально
смотрит на меня, как если бы он спал с открытыми глазами.
- Они были такими страшными людьми, что бросили вызов самой
смерти, - добавил Хенаро между всхрапываниями.
- Не интересно ли тебе узнать, - сказал дон Хуан. - как
эти отвратительные люди бросили вызов смерти?
- Как это они намерением отклонили смерть? - спросил я.
- Они наблюдали за своими олли, - сказал он. - и увидели,
что те являются живыми существами с гораздо большей сопротивляемостью
по отношению к накатывающей силе, и они исправили себя по
образу олли.
Дон Хуан объяснил, что только у органических существ брешь
имеет чашеобразное строение. Ее размеры, форма и хрупкость
делают ее идеальной конфигурацией для ускорения раскола
и разрушения светоносной оболочки под напором опрокидывающей
силы. Олли, с другой стороны, у которых брешь представляет
собой только линию, подставляют накатывающей силе такую
маленькую поверхность, что остаются, практически, бессмертными.
Их контейнеры могут выдерживать натиск опрокидывающей силы
неопределенно долго, поскольку волосяной зазор не представляет
для нее идеальной конфигурации.
- Древние видящие развили очень странную методику закрытия
своих зазоров, - продолжал дон Хуан. - по существу, они
были правы в предположении, что волосяной зазор более долговечен,
чем чашеобразный.
- Существует ли эта методика до сих пор? - спросил я.
- Нет, больше нет, - ответил он. - но есть некоторые видящие,
которые практикуют этот метод.
По неизвестной мне причине его заявление вызвало во мне
приступ чистого ужаса: мое дыхание мгновенно ускорилось,
и я не мог сдержать его.
- Они ведь живы до сего дня, не так ли, Хенаро? - спросил
дон Хуан.
- Совершенно верно, - пробормотал Хенаро сквозь очевидное
состояние глубокого сна.
Я спросил дона Хуана, знает ли он причину того, почему я
так испугался. Он напомнил мне предыдущий случай в той самой
комнате, где они спросили меня, заметил ли я странных существ,
которые вошли, когда Хенаро отворил дверь.
- В тот день твоя точка сборки ушла очень глубоко влево
и собрала пугающий мир, - продолжал он. - ну, я уже говорил
тебе это: ты не помнишь, что ты ушел прямо в очень далекий
мир и напугался там до полусмерти.
Дон Хуан повернулся к Хенаро, который мирно похрапывал,
причем его ноги были вытянуты прямо вперед.
- Не напугался ли он до недержания мочи, Хенаро? - спросил
дон Хуан.
- Точно, до недержания мочи, - пробормотал Хенаро, а дон
Хуан засмеялся.
- Я должен сказать тебе, - продолжал дон Хуан. - что мы
не упрекаем тебя за трусость. Мы сами смотрим с отвращением
на некоторые действия древних видящих. Я уверен, что теперь
ты понял: то, чего ты не можешь вспомнить о той ночи, так
это то, что ты видел древних видящих, которые до сих пор
живы.
Я хотел запротестовать, что ничего еще не понял, но не мог
выговорить своих слов. Я должен был все снова и снова прочищать
горло, прежде чем смог произнести хоть слово. Хенаро встал
и мягко похлопал меня по верху спины и шее, как если бы
я поперхнулся.
- У тебя жаба в горле, - сказал он.
Я поблагодарил его высоким попискивающим голосом.
- Нет, там у тебя, наверное, цыпленок, - добавил он и сел
досыпать.
Дон Хуан сказал, что новые видящие взбунтовались против
всех странных ритуалов древних и объявили их не только бесполезными,
но и вредными для всего нашего существа. Они пошли даже
настолько далеко, что полностью убрали эти ритуалы из того,
что преподавалось всем воинам: много поколений ничего не
знало о них. И только в начале хvi века нагваль себастьян,
один из членов прямой линии нагвалей дона Хуана, вновь открыл
существование этих методов.
- Как ему удалось открыть это вновь? - спросил я.
- Он был великолепным следопытом, - ответил дон Хуан. -
и благодаря своей безупречности получил возможность узнать
чудотворное.
Он сказал, что однажды, когда нагваль себастьян собирался
начать свою ежедневную службу, а он был псаломщиком в соборе
того города, где жил, он обнаружил индейца средних лет,
который, казалось, был в замешательстве перед дверью церкви.
Нагваль себастьян подошел к человеку и спросил его, не нуждается
ли он в помощи. "Мне нужно немного энергии, чтобы закрыть
свой зазор, - ответил ему человек громким ясным голосом.
- не дашь ли ты мне немного своей энергии?"
Дон Хуан сказал мне, что, согласно этой повести, нагваль
себастьян онемел: он не знал, о чем этот человек говорит.
Он предложил индейцу отвести его к приходскому священнику.
Человек потерял терпение и яростно обвинил нагваля себастьяна
в притворстве: "мне нужна твоя энергия, так как ты
нагваль, - сказал он. - давай спокойно выйдем."
Нагваль себастьян сдался перед магнетической силой незнакомца,
послушно пошел за ним в горы. Он отсутствовал много дней.
Когда он вернулся, у него был не только новый взгляд на
древних видящих, но и подробное знание их методики. Незнакомец
был древним толтеком - одним из последних выживших.
Нагваль себастьян узнал много чудесного о древних видящих,
- продолжал дон Хуан. - он был первым, кто узнал, какими
уродливыми они были и как заблуждались. До него это были
только слухи.
Однажды ночью мой благодетель и нагваль Элиас показали мне
образцы этих заблуждений. На самом деле они показали их
нам с Хенаро вместе, поэтому вполне уместно, что мы с ним
покажем их тебе тоже.
Я хотел поговорить, чтобы уклониться от этого: мне нужно
было время, чтобы успокоиться и обдумать все, но прежде,
чем я смог сказать что-либо, дон Хуан и Хенаро буквально
вытащили меня из дома. Они направились к тем же выветренным
холмам, на которых мы были раньше.
Мы остановились в лощине большого пересеченного холма. Дон
Хуан указал на какие-то отдаленные горы на юге и сказал,
что между местом, где мы стоим, и естественным провалом
в одной из этих гор, который выглядит, как разинутый рот,
есть по крайней мере семь мест, где древние видящие сфокусировали
всю силу своего сознания.
Дон Хуан сказал, что те видящие были не только знающими
и смелыми, но и довольно успешными в осуществлении своих
намерений. Он сказал, что его благодетель показал ему и
Хенаро место, где древние видящие, загнанные своей любовью
к жизни, погребли себя заживо и действительно намеренно
отвергли накатывающую силу.
- Нет ничего в тех местах, что могло бы остановить взгляд,
- сказал он. - древние видящие старались не оставить заметных
следов - просто ландшафт. Нужно видеть, чтобы узнать, что
представляют собой эти места.
Он сказал, что не хочет говорить об удаленных местах, но
отведет меня к ближайшему. Я настаивал на том, чтобы знать,
что будет дальше. Он сказал, что мы собираемся видеть погребенных
видящих и что для этого мы должны подождать до темноты,
укрывшись где-нибудь в зеленых кустах. Он указал на такие
- они были примерно в полумиле на крутом склоне.
Мы дошли до группы кустов и устроились насколько можно удобней.
Затем он начал объяснять очень тихим голосом и сказал, что
для того, чтобы получить энергию от земли, древние видящие
погребли себя на время - в зависимости от того, чего хотели
добиться: чем более трудной была задача, тем более длительным
было погребение.
Дон Хуан встал и мелодраматическим жестом показал мне какое-то
место в нескольких ярдах от того, где мы были.
- Двое видящих древних погребены там, - сказал он. - они
погребли себя около двух тысяч лет назад, чтобы избежать
смерти - не в том смысле, чтобы убежать от нее, но в смысле
победить ее.
Дон Хуан попросил Хенаро показать мне точное место, где
погребены древние видящие. Я обернулся к Хенаро и увидел,
что он сидит рядом и опять глубоко спит, но к моему совершенному
удивлению он вскочил, залаял, как собака, и побежал на всех
четырех к месту, указанному доном Хуаном. Затем он обежал
это место, в совершенстве подражая манерам собаки.
Мне его представление показалось забавным. Дон Хуан почти
катался на земле от смеха.
- Хенаро показал тебе нечто необычайное, - сказал дон Хуан
после того, как Хенаро вернулся туда, где мы сидели, и опять
погрузился в сон. - он показал тебе нечто относительно точки
сборки и сновидения. Он сновидит сейчас, однако он может
действовать так, как если бы был полностью пробужденным,
и слышит все, что ты скажешь. Из этой позиции он может сделать
больше, чем если бы он был пробужден.
Минуту он помолчал, как бы оценивая, что же еще сказать.
Хенаро ритмично похрапывал.
Дон Хуан заметил, как легко найти дефекты в том, что делали
древние видящие, хотя, ради справедливости, он никогда не
устанет повторять, как удивительны были их достижения. Он
сказал, что они понимали землю в совершенстве. Они не только
открыли и использовали толчок земли, но также обнаружили,
что если остаться погребенными, то точка сборки может настроить
эманации, которые обычно недоступны, а такая настройка вовлекает
необъяснимую земную способность отклонять непрестанные удары
накатывающей силы. Вследствие этого они разработали совершенно
поразительную и сложную методику погребения без всякого
вреда для себя. В своей битве против смерти они научились
продлевать эти периоды на тысячелетия.
День был облачным, и ночь спустилась быстро. Почти мгновенно
все погрузилось в темноту. Дон Хуан встал и повел меня и
спящего Хенаро к огромному плоскому овальному камню, который
привлек мое внимание, как только мы пришли туда. Он был
подобен той скале, на которой мы были раньше, но был еще
больше. Мне пришло в голову, что тот камень, каким бы громадным
он ни был, поместили здесь намеренно.
- Это другое место, - сказал дон Хуан. - эта огромная скала
помещена здесь как ловушка, чтобы привлекать людей. Вскоре
ты узнаешь, зачем.
Я почувствовал, как дрожь побежала по моему телу: мне казалось,
что я сейчас упаду в обморок. Я знал, что определенно преувеличиваю,
и хотел сказать об этом, но дон Хуан продолжал говорить
громким шепотом. Он сказал, что у Хенаро, поскольку он находится
в состоянии сновидения, достаточно контроля за своей точкой
сборки, чтобы сдвинуть ее, пока не достигнет особых эманаций,
которые могут пробудить все, что находится вокруг этой скалы.
Он посоветовал, чтобы я попытался тоже сдвинуть свою точку
сборки и последовал за Хенаро. Он сказал, что я могу сделать
это, если, прежде всего, установлю свое несгибаемое намерение
сдвинуть ее, а затем позволю самому содержанию ситуации
продиктовать, куда ее следует сдвинуть.
После некоторого размышления он прошептал мне в ухо не заботиться
о процедурах, поскольку большинство действительно необычайных
вещей, случающихся с видящими или обычными людьми в таких
ситуациях, происходит само по себе только путем вмешательства
намерения.
Он помолчал минуту, а затем добавил, что опасностью для
меня является неизбежная попытка погребенных видящих запугать
до смерти. Он увещевал меня сохранять спокойствие и не поддаваться
страху, но следовать за Хенаро.
Я безнадежно боролся с тошнотой. Дон Хуан похлопал меня
по спине и сказал, что я старый воробей, а играю роль невинного
свидетеля. Он уверил меня, что я не делаю сознательного
усилия для удержания точки сборки, но что все люди поступают
так автоматически.
- Что-то собирается заслонить от тебя свет жизни, - прошептал
он. - но не сдавайся, поскольку если сдашься, то умрешь,
и древние ястребы отсюда устроят пирушку на твоей энергии.
- Давай выберемся отсюда, - попросил я. - мне наплевать
на отсутствие примера уродливости древних видящих.
- Уже слишком поздно, - сказал Хенаро, теперь уже полностью
пробужденный и стоящий рядом со мной. - если мы даже попытаемся
уйти, те двое видящих или их олли из другого места сразят
тебя. Они уже окружили нас: шестнадцать сознаний уже сфокусировались
на тебе сейчас.
- Кто они? - прошептал я в ухо Хенаро.
- Те четверо видящих и их двор, - ответил он. - они знали
о нас с того момента, как мы пришли сюда.
Я хотел поджать хвост и бежать, спасая жизнь, но дон Хуан
взял меня за руку и указал на небо. Я заметил, что произошло
заметное изменение видимости: вместо смоляной черноты, которая
стояла до сих пор, проявился приятный сумеречный полусвет.
Я быстро сориентировался по сторонам света: небо определенно
было светлее к востоку.
Я почувствовал странное давление вокруг головы. В ушах гудело.
Мне было холодно и жарко одновременно. Я был так напуган,
как никогда раньше, но что досаждало мне особенно, так это
унылое чувство поражения, трусости. Меня подташнивало, и
я чувствовал себя несчастным.
Дон Хуан зашептал мне в ухо. Он сказал, что мне следует
быть начеку и что нападение древних видящих мы почувствуем
все трое и в любой момент.
- Ты можешь перебраться ко мне, если хочешь, - сказал Хенаро
быстрым шепотом, как если бы что-то подгоняло его.
Я колебался мгновение. Я не хотел, чтобы дон Хуан поверил,
что я так напуган, что должен держаться за Хенаро.
- Вот они идут, - сказал Хенаро громким шепотом.
Мир перевернулся для меня вверх ногами, когда что-то схватило
меня за левую лодыжку. Я почувствовал смертный холод во
всем теле. Я знал, что ступил в железный капкан, поставленный,
может быть, на медведя. Все это пронеслось у меня в уме
прежде, чем я испустил пронзительный визг, такой же интенсивный,
как и мой испуг.
Дон Хуан и Хенаро громко засмеялись. Они были у меня по
сторонам не дальше трех футов, но я был так перепуган, что
даже не заметил их.
- Пой! Пой, спасая жизнь! - слышал я приказание дона Хуана
со звуком его дыхания.
Я попытался высвободить ногу и тогда почувствовал острую
боль, как если бы в мою ногу вонзились иглы. Дон Хуан снова
и снова настаивал, чтобы я пел. Он и Хенаро начали известную
песню. Хенаро выговаривал слова, глядя на меня с расстояния
едва ли в два дюйма. Они пели фальшиво, сиплыми голосами,
так безнадежно выбиваясь из ритма и настолько выше диапазона
своих голосов, что я рассмеялся.
- Пой, или ты погибнешь, - сказал мне дон Хуан.
- Давай-ка устроим трио, - сказал Хенаро. - запоем-ка болеро.
Я присоединился к этому фальшивому трио. Мы довольно долго
пели на пределе своих голосов, как пьяные. Я почувствовал,
что железный захват на моей ноге начал постепенно ослабевать.
Я не осмеливался посмотреть вниз на свою лодыжку, но на
мгновение я все же взглянул, и увидел, что там не было капкана,
удерживающего меня: темная головообразная форма кусала меня!
Только сверхусилие удержало меня от обморока. Я почувствовал,
что меня рвет, и автоматически хотел наклониться, но кто-то
держал меня безболезненно и с нечеловеческой силой за локти
и затылок и не позволял двигаться. Я весь обблевался.
Моя опустошенность была такой полной, что я начал терять
сознание. Дон Хуан брызнул мне в лицо из тыковки, которую
всегда носил, когда мы уходили в горы. Вода попала за ворот,
и это охлаждение восстановило мое физическое равновесие,
но не повлияло на силу, державшую меня за локти и затылок.
- Я думаю, ты зашел слишком уж далеко в своем страхе, -
сказал мне дон Хуан громко и таким официальным тоном, что
это сразу воспринималось как приказ.
- Давайте опять запоем, - добавил он. - давайте споем песню
с содержанием, я не хочу больше болеро.
Я мысленно поблагодарил его за трезвость и возвышенный стиль
и так растрогался, когда услышал, как они запели "ла
Валентина", что даже начал плакать.
Из-за той страсти,
Все, говорят,
С ним те напасти,
Да наплевать!
Пусть даже дьявол
Стучится в дверь -
Я и без правил
Готов умереть!
О, валентина, ты, валентина,
Меняю себя я на блеск твоих глаз!
И если я должен
Погибнуть сегодня,
То пусть это будет
Сегодня, сейчас!
Все мое существо было потрясено воздействием этого немыслимого
смещения ценностей. Никогда еще песня не значила для меня
столько. Когда я услышал их, распевавших такую незатейливую
песенку, какие я всегда считал отдающими дешевой сентиментальностью,
я почувствовал, что понял характер воина. Дон Хуан вбил
в меня, что воины живут рядом со смертью, и из этого знания,
что смерть с ними, они извлекают мужество для любой встречи.
Дон Хуан говорил, что худшее, что с нами может случиться,
это то, что мы должны умереть, ну а раз уж это наша неотвратимая
судьба, то мы свободны: тому, кто все потерял, нечего бояться.
Я подошел к дону Хуану и Хенаро и обнял их, чтобы выразить
свою безграничную благодарность и восхищение ими. Тут я
понял, что ничто уже не держит меня больше. Без единого
слова дон Хуан взял меня за руку и повел, чтобы посадить
на плоский камень.
- Спектакль еще только начинается, - сказал Хенаро весело,
усаживаясь поудобнее. - ты только что оплатил свой входной
билет: он весь у тебя на груди.
Он посмотрел на меня и оба они залились смехом.
- Не садись слишком близко ко мне, - сказал Хенаро. - мне
не нравятся пукалки. Но и не отходи слишком: древние видящие
еще не закончили свои трюки.
Я придвинулся к ним настолько близко, насколько позволяла
вежливость. Мгновение я беспокоился о своем состоянии, но
затем все мои приступы тошноты стали пустяками, потому что
к нам шли какие-то люди. Я не мог ясно видеть их формы,
но видел человеческие фигуры, перемещающиеся в полумраке.
У них не было фонарей или фонариков, хотя было ясно, что
в этот час они нуждались в них. Почему-то эта деталь беспокоила
меня. Мне не хотелось фокусироваться на них и я преднамеренно
начал рассуждать. Я представил, что мы привлекли внимание
своим громким пением, и они вышли узнать, в чем дело. Дон
Хуан положил руку мне на плечо. Он указал движением подбородка
на людей, идущих перед группой других:
- Эти четверо - древние видящие, - сказал он. - остальные
- их олли. И не успел я сказать, что они кажутся мне местными
крестьянами, как
услышал свистящий звук у себя за спиной. Я быстро обернулся
в состоянии полной тревоги. Мое движение было таким внезапным,
что предупреждение дона Хуана запоздало:
- Не оглядывайся! - услышал я его крик, но его слова были
только фоном: они уже ничего не значили для меня. Повернувшись,
я увидел, что три чудовищно уродливых человека взбираются
на скалу сразу же за моей спиной: они крались ко мне, их
рты были полуоткрыты в кошмарной гримасе, а руки простирались,
чтобы схватить.
Я хотел крикнуть во всю мощь своих легких, но вышло только
агоническое клокотание, как если бы что-то забило мне дыхание.
Я автоматически выкатился из их досягаемости и оказался
на земле.
Когда я остановился, ко мне прыгнул дон Хуан - как раз в
то мгновение, когда орда людей, возглавляемая теми, на кого
указал мне дон Хуан, устремилась ко мне, как коршуны. Они
вскрикивали, как летучие мыши или крысы. Я завопил в ужасе.
На этот раз у меня получился пронзительный крик.
Дон Хуан так проворно, как первоклассный атлет, выхватил
меня из их окружения и увлек на скалу. Он велел мне суровым
голосом не оглядываться, как бы запуган я ни был. Он сказал,
что олли совсем не могут толкнуть, но они могут запугать
меня так, что я упаду на землю, а на земле олли могут прижать
кого хочешь, и если бы я упал на месте, где были погребены
эти видящие, то оказался бы в их власти. Они бы растерзали
меня, пока олли удерживали. Он добавил, что не сказал мне
всего этого, потому что надеялся, что я буду "видеть"
и пойму это сам. Это его решение чуть не стоило мне жизни.
Ощущение, что чудовищные люди находятся сзади, было почти
невыносимым. Дон Хуан усиленно приказывал мне сохранять
спокойствие и сфокусировать внимание на четверых во главе
толпы из десяти или двенадцати. В то мгновение, когда я
сфокусировал на них свои глаза, они, как по команде, придвинулись
к краю плоской скалы. Там они остановились и начали шипеть,
как змеи. Они двигались взад и вперед. Их движения казались
синхронными: они были такими единообразными и упорядоченными,
что казались машинальными. Было так, как если бы они повторяли
одно и то же, чтобы загипнотизировать меня.
- Не смотри на них пристально, дорогой, - сказал мне Хенаро,
как если бы он обращался к ребенку.
Последовавший за этим мой смех был таким же истерическим,
как и мой страх. Я смеялся так громко, что звук его перекатывался
по окружающим холмам.
Те люди сразу остановились и оказались, как будто, в замешательстве.
Я мог различить, как покачивались вверх и вниз формы их
голов, как будто они разговаривали между собой, обсуждая
ситуацию. Затем один из них прыгнул на скалу.
- Берегись! Это один из видящих! - воскликнул Хенаро.
- Что мы собираемся делать? - закричал я.
- Мы можем начать опять петь, - ответил дон Хуан, как само
собой разумеющееся.
Тогда мой страх достиг своего предела. Я начал подпрыгивать
и реветь, как зверь. Тот человек спрыгнул на землю.
- Не обращай больше внимания на этих клоунов, - сказал дон
Хуан. - давай поговорим как обычно.
Он сказал, что мы пришли сюда для моего просвещения, а я
провалился так несносно. Мне следует реорганизовать себя.
Первое, что надо сделать, это понять, что моя точка сборки
сдвинулась и теперь затемнила свет эманаций, а перевести
чувства из моего обычного сознания в мир, который я сейчас
собрал, это действительно пародия, так как такой страх доминирует
только среди эманаций повседневной жизни.
Я сказал ему, что, если моя точка сборки сдвинулась так,
как он сказал, то у меня для него есть еще новость: мой
страх бесконечно более велик и разрушителен, чем тот, какой
я испытывал когда-либо в своей жизни.
- Ты ошибаешься, - сказал он. - твое первое внимание в замешательстве
и не хочет уступить контроля - вот и все. У меня такое чувство,
что ты можешь подойти прямо к этим существам лицом к лицу
и они не сделают тебе ничего.
Но я настаивал, что, безусловно, не в таком состоянии, чтобы
пробовать такие нелепые вещи, как эта.
Он засмеялся мне в лицо и сказал, что рано или поздно, но
я вылечусь от своего безумия, и что взять на себя инициативу
и встретиться с этой четверкой видящих бесконечно менее
нелепо, чем полагать, что я вообще вижу. Он сказал, что
для него безумием было бы столкнуться с людьми, которые
были погребены две тысячи лет назад, и не подумать о том,
что это верх нелепости.
Я ясно слышал все, что он говорил, но в действительности
не обращал на него никакого внимания. Я был устрашен людьми,
окружавшими скалу. Они, казалось, готовились прыгнуть на
нас, особенно на меня. Они фиксировались на мне. Моя правая
рука начала подергиваться, как если бы у меня был мышечный
припадок. Затем я осознал, что освещенность неба изменилась:
до этого я не замечал, что уже рассвет. Тут произошла странная
вещь: неуправляемый порыв заставил меня подняться и побежать
к этой группе людей.
У меня в это время было два совершенно разных чувства относительно
одного и того же события. Меньшим был просто ужас. Другое,
большее - полное безразличие: я больше ни о чем не беспокоился.
Когда я поравнялся с этой группой, я осознал, что дон Хуан
был прав: это не реальные люди. Только четверо из них имели
какое-то сходство с человеком, но они тоже не были людьми:
это были странные существа с огромными желтоватыми глазами.
Другие были просто формами, которые управлялись четверкой,
напоминавшей людей.
Я почувствовал чрезвычайное огорчение за этих существ с
желтоватыми глазами. Я попытался коснуться их, но не мог
их найти. Какого-то рода ветер унес их.
Я поискал дона Хуана и Хенаро. Их не было. Опять стало предельно
темно. Я выкрикивал снова и снова их имена. Несколько минут
я барахтался в темноте. Дон Хуан подошел ко мне и испугал
меня. Хенаро не было видно.
- Пойдем домой, - сказал он. - нам еще далеко идти.
Дон Хуан отметил то, как хорошо я выполнил задание на месте
погребения древних видящих, особенно в последней части нашего
столкновения с ними. Он сказал, что сдвиг точки сборки сопровождался
изменением освещенности: в дневное время свет становился
мрачным, а ночью темнота замещалась сумерками. Он добавил,
что два сдвига я выполнил сам с помощью лишь одного животного
страха. Единственное, что он считал недостойным - это мое
потакание своему страху, особенно после того, как я осознал,
что воину нечего бояться.
- Откуда ты знаешь, что я осознал это? - спросил я.
- Потому что ты освободился: когда исчезает страх, все,
связывающее нас, исчезает, - сказал он. - олли уцепился
за твою ногу, так как был привлечен твоим животным ужасом.
Я сказал ему, что сожалею, что не смог придерживаться своего
сознания.
- Не утруждай себя этим, - засмеялся он. - ты знаешь, что
такими осознаниями можно пруд прудить: они ничего не добавляют
в жизни воина, поскольку вычеркиваются при одном сдвиге
точки сборки.
То, чего хотели добиться мы с Хенаро, так это сдвинуть тебя
поглубже. На этот раз Хенаро был там только для того, чтобы
приманить древних видящих. Он делал это уже однажды, и ты
вошел так далеко налево, что для того, чтобы это вспомнить,
тебе придется попотеть. Вчера твой страх был таким же интенсивным,
как и в первый раз, когда видящие и их олли следовали за
тобой до этой комнаты, но твое твердое первое внимание не
позволило тебе тогда осознать это.
- Объясни мне, что случилось на месте погребения древних
воинов? - попросил я.
- Олли вышли, чтобы видеть тебя, - ответил он. - ну, а поскольку
у них был очень низкий уровень энергии, он всегда нуждается
в помощи людей: четверо видящих собрали двенадцать "союзников".
Поля мексики, а также некоторые города полны опасностей.
То, что случилось с тобой, могло случиться с любым мужчиной
и женщиной. Если они натолкнутся на эту гробницу, то могут
даже увидеть видящих и их олли, если они достаточно податливы,
чтобы позволить своему страху сдвинуть точку сборки. Но
одно очевидно: они могут умереть от страха.
- Но ты действительно веришь, что эти толтекские видящие
живы до сих пор? - спросил я.
Он засмеялся и покачал головой в знак недоверия.
- Как раз настало время, чтобы сдвинуть чуть-чуть твою точку
сборки,
- сказал он. - я не могу беседовать с тобой, когда ты находишься
в своем идиотском состоянии.
Он слегка ударил меня ладонью по трем точкам: как раз по
выступу ребер справа от подвздошной кости, по центру спины,
пониже лопаток, и по верхней части правой грудной мышцы.
У меня сразу загудело в ушах. Струя крови потекла из правой
ноздри и что-то внутри открылось, как пробка. Было так,
как если бы поток энергии был блокирован, а затем, неожиданно,
преграду убрали.
- Что же, в конце концов, представляют собой эти видящие
и их "союзники"? - спросил я.
- Ничто, - ответил он. - мы были теми, кто пришел за ними.
Эти видящие заметили, конечно, твое поле энергии еще в первый
раз, когда ты их видел. Когда ты вернулся, они собирались
пообедать за твой счет.
- Ты говорил, что они живы, дон Хуан, - сказал я. - ты имел
в виду, что они живы так, как живы олли, не правда ли ?
- Точно так, - ответил он. - они, конечно, не могут быть
живы так, как ты или я. Это было бы абсурдно.
Далее он объяснил, что беспокойство древних видящих относительно
смерти заставило их рассмотреть предельно странные возможности.
Те из них, кто избрал за образец олли, стремились, безусловно,
найти надежное пристанище, и они нашли его путем фиксации
позиции точки сборки в одной из семи полос неорганического
сознания. Те видящие решили, что там они в сравнительной
безопасности: в конце концов, там они отделены от повседневного
мира почти непреодолимым барьером - барьером восприятия,
поставленным точкой сборки.
- Когда эти четверо видящих увидели, что ты можешь сдвинуть
свою точку сборки, они вылетели, как летучие мыши из ада,
- сказал он и засмеялся.
- Считаешь ли ты, что я собрал один из семи миров? - спросил
я.
- Нет, ты не собрал в этот раз, - ответил он. - но ты сделал
это раньше, когда видящие и их союзники гнались за тобой.
В тот день ты совсем вошел в их мир, но проблема в том,
что ты любишь действовать глупо, так что ты не помнишь этого
вообще.
- Я уверен, - продолжал он. - что присутствие нагваля обуславливает
то, что ученики иногда действуют тупо. Когда нагваль Хулиан
был еще в мире, я был тупее, чем сейчас. Я уверен, что,
когда меня здесь не будет больше, ты будешь способен помнить
все.
Дон Хуан объяснил, что поскольку им нужно было показать
тех, кто бросил вызов смерти, он и Хенаро выманили их на
границы нашего мира. То, что я вначале сделал, был глубокий
боковой сдвиг, который позволил мне увидеть их, как людей,
но в конце я правильно сделал нужный сдвиг, который позволил
мне увидеть их так, как они есть.
На следующий день очень рано в доме Сильвио Мануэля дон
Хуан вызвал меня в большую комнату, чтобы обсудить события
предыдущей ночи. Я чувствовал себя опустошенным, мне хотелось
отдыхать, спать, но дон Хуан спешил со временем. Он сразу
же начал свои объяснения. Он сказал, что древние видящие
нашли способ использования накатывающей силы для передвижения.
Вместо того, чтобы умереть под напором опрокидывающей силы,
они оседлали накат и позволили ему сдвинуть свою точку сборки
до пределов человеческих возможностей.
Дон Хуан выразил беспристрастное восхищение таким достижением.
Он признал, что ничто другое не может дать такого толчка
точке сборки, как накат.
Я попросил объяснить различие между толчком наката и толчком
земли. Он сказал, что земной толчок является силой настройки
только янтарных эманаций. Этот толчок возвышает сознание
до немыслимой степени. Для новых видящих это прорыв в неограниченное
сознание, которое они называют полной свободой.
Толчок наката, с другой стороны - это сила смерти. Под ударом
наката точка сборки смещается в новое непредсказуемое положение.
Поэтому древние видящие были всегда одиноки в своих путешествиях,
хотя все предприятия, которыми они занимались, всегда были
общими, но компания других видящих в таких путешествиях
была случайной, и обычно означала борьбу за превосходство.
Я признался дону Хуану, что интересы древних видящих, какими
бы они ни были, звучат для меня хуже, чем самые отвратительные
и страшные сказки. Он громоподобно расхохотался. Он, видимо,
был доволен.
- Ты все же должен признать, как бы это ни было противно,
что те дьяволы были очень смелыми, - продолжал он. - я сам
не люблю их, как ты знаешь, но не могу не восхищаться ими.
Их любовь к жизни, поистине, непостижима для меня.
- Какая же это любовь, дон Хуан? Это что-то тошнотворное,
- сказал я.
- Что же еще могло толкнуть этих людей в такие крайности,
как не любовь? - ответил он. - они любили жизнь настолько,
что не желали с ней расстаться. Именно так я вижу это. Мой
благодетель видел нечто другое: он полагал, что они боялись
смерти, а это не то же самое, что любовь к жизни. Я сказал
бы, что они боялись умереть потому, что любили жизнь, и
потому, что видели чудеса, а не потому, что были мелкими
алчными чудовищами. Ни в коей мере! Они заблуждались, потому
что никто никогда не остановил их и они испортились, как
избалованные дети, но их смелость была безупречной, и таким
же было их мужество.
- Отправится ли кто-нибудь в неведомое из алчности? Никогда.
Алчность действует только в мире обыденных дел. Чтобы принять
вызов устрашающего одиночества, нужно нечто большее, чем
алчность - нужно иметь любовь, любовь к жизни, к авантюре,
к тайне. Нужно иметь неиссякаемое любопытство и крепкую
кишку. Поэтому не говори мне этой чепухи, что тебе противно.
Это неподражаемо!
Глаза дона Хуана сияли от внутреннего смеха. Он поставил
меня на место, но смеялся и над этим.
Дон Хуан оставил меня одного в комнате, быть может, на час.
Мне хотелось разобраться в своих мыслях и чувствах, но у
меня не было способа сделать это. Я знал, вне всякого сомнения,
что моя точка сборки находится в позиции, где не преобладает
рассудок, и все же мной двигало рассудочное беспокойство.
Дон Хуан сказал, что с методической точки зрения при сдвиге
точки сборки мы спим. Меня интересовало, например, находился
ли я в спящем состоянии для внешнего наблюдателя, как Хенаро
был спящим для меня.
Как только дон Хуан вернулся, я спросил его об этом.
- Ты в спящем состоянии, без всякой натяжки, - ответил он.
- если бы люди в нормальном состоянии сознания увидели тебя
теперь, ты показался бы им чуточку шатающимся, даже пьяным.
Он объяснил, что во время нормального сна сдвиг точки сборки
идет вдоль любого края человеческой полосы. Такой сдвиг
всегда связан со сном в постели, а сдвиг, обусловленный
практикой, происходит в среднем сечении человеческой полосы
и не связан со сном в постели, хотя сновидец находится в
состоянии сна.
- Как раз на этом стыке новые и древние видящие разделились
в своем поиске силы, - продолжал он. - древние желали иметь
копию тела, но с большей физической прочностью, так что
они заставляли свою точку сборки скользить вдоль правого
края человеческой полосы. Чем глубже они уходили вдоль правого
края, тем более странным становилось их тело сновидения.
Прошлой ночью ты сам был свидетелем чудовищных результатов
сдвига вдоль правого края.
Он сказал, что новые видящие совершенно отличны в этом отношении,
потому что не удерживают свою точку сборки вдоль среднего
сечения человеческой полосы. Если сдвиг неглубок, как в
состоянии повышенного сознания, то сновидец почти таков,
как и любой на улице, за исключением некоторой уязвимости
в отношении таких эмоций, как страх и сомнение. Однако при
некоторой глубине сновидец, сдвигающийся вдоль среднего
сечения, становится пузырем света. Таким образом, пузырь
света - это тело сновидения новых видящих.
Он сказал также, что такое безличное тело сновидения более
способствует пониманию и исследованию, а это лежит в основе
всего, что делают новые видящие. Слишком очеловеченное тело
сновидения древних видящих заставило их искать такие же
слишком личные эгоистические ответы.
Неожиданно мне показалось, что дон Хуан подыскивает слова.
- есть еще один человек, бросивший вызов смерти, - сказал
он кратко. - настолько не похожий на тех четырех видящих,
которых ты видел, что неотличим от обычного прохожего. Он
совершил этот уникальный подвиг, приобретя способность открывать
и закрывать свою брешь по желанию.
Дон Хуан почти нервно перебирал пальцами.
- Этим человеком, бросившим вызов смерти, является тот древний
видящий, которого нагваль себастьян нашел в 1723 году. Этот
день мы считаем началом нашей линии - вторым началом. Этот
победитель смерти, который живет на земле уже тысячи лет,
изменял жизнь каждого нагваля, с которым встречался - у
одних сильнее, у других слабее, причем он встречался с каждым
нагвалем нашей линии с 1723 года.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня. Я почувствовал себя
странно неловко. Я думал, что мое замешательство было результатом
дилеммы: у меня были очень серьезные сомнения в подлинности
этой истории и, в то же время, у меня была абсолютно несоответствующая
этому уверенность в том, что все, сказанное им, правда.
Я рассказал ему о своем затруднении.
- Вопрос рационального недоверия это не только твоя проблема,
- сказал дон Хуан. - мой благодетель вначале тоже бился
над этим вопросом. Конечно, позднее он вспомнил все, однако
это потребовало много времени. Когда мы встретились, он
уже собрал все, так что я никогда не видел его в сомнении.
Я только слышал о нем.
Странно то, что те, кто никогда не останавливал взгляда
на человеке, легче могут принять то, что он один из первоначальных
видящих. Мой благодетель говорил, что его затруднения проистекали
из того, что шок от встречи с таким существом соединяет
вместе рад эманаций. И этим эманациям требуется время, чтобы
разделяться.
Продолжая объяснения, дон Хуан сказал, что по мере того,
как сдвигается моя точка сборки, придет момент, когда она
наткнется на соответствующую комбинацию эманаций: в этот
момент доказательства существования этого человека станут
для меня совершенно очевидными.
Я почувствовал себя вынужденным еще раз говорить о своем
двойственном состоянии.
- Мы отклоняемся от нашего предмета, - сказал он. - может
показаться, что я пытаюсь убедить тебя в существовании этого
человека. В действительности я хотел сказать о том, что
этот древний видящий знает, как обращаться с накатывающей
силой, ну а то, веришь ты или не веришь в его существование,
не так важно. Однажды ты на опыте убедишься, что он действительно
преуспел в перекрытии бреши. Той энергией, которую он заимствует
у нагваля каждого поколения, он пользуется исключительно
для закрытия этой бреши.
- Как ему удается закрыть ее? - спросил я.
- Нет пути, чтобы знать это, - ответил он. - я говорил с
двумя другими нагвалями, которые виделись с ним лицом к
лицу, - с нагвалем Хулианом и нагвалем Элиасом. Никто из
них не знал, как. Этот человек никогда не открывает, как
он закрыл зазор. Я надеюсь объяснить это через некоторое
время. Нагваль себастьян говорил, что когда он впервые увидел
этого древнего видящего, этот человек был очень слаб, он
почти умирал, однако мой благодетель нашел его лихо вытанцовываюшим,
словно он был молодой человек.
Дон Хуан сказал, что нагваль себастьян прозвал этого безымянного
человека "арендатором", так как был поражен методом,
каким он получает энергию, арендуя ее, так сказать, а оплачивает
он покровительством и знаниями.
- Кто-нибудь пострадал когда-нибудь при этом обмене? - спросил
я.
- Никто из нагвалей, обменивавшихся с ним энергией, не пострадал,
- ответил он. - обязательства этого человека состоят в том,
что он возьмет от нагваля немного избытка его энергии в
обмен на дары в виде необычайных способностей. Например,
нагваль Хулиан получил походку силы. С ее помощью он мог
активизировать или усыплять те эманации в своем коконе,
которые делали его то молодым, то старым - по желанию.
Дон Хуан объяснил, что в общем и те, кто бросает вызов смерти,
доходят до того, что усыпляют все эманации в своем коконе,
за исключением тех, которые соответствуют эманациям олли.
Таким образом они получают возможность имитировать в какой-то
форме олли.
Дон Хуан сказал, что каждый из тех "победителей смерти",
которых мы встретили у скалы, был способен сдвинуть свою
точку сборки в такое место на своем коконе, чтобы выделить
эманации, общие с олли, для взаимодействия с ними. Но все
они оказались неспособными вернуть ее обратно в ее обычную
позицию для взаимодействия с людьми. "Арендатор",
с другой стороны, способен сдвигать свою точку сборки, чтобы
собирать повседневный мир, как если бы никогда ничего не
случилось.
Дон Хуан сказал также, что его благодетель был убежден -
и он с ним полностью согласен, что во время обмена энергий
древний колдун сдвигает точку сборки нагваля, чтобы выделить
эманации олли в коконе нагваля. При этом он использует большой
толчок энергии, освобождаемый этими эманациями, которые
внезапно оказываются настроенными после столь глубокого
сна.
Он сказал, что замкнутая в нас энергия, в спящих эманациях,
обладает громадной силой и неисчислимым разнообразием. Мы
можем только смутно оценить диапазон этой могучей силы,
если учтем, что энергия, включенная в восприятие и действия
в повседневном мире, является результатом настройки едва
ли десятой доли эманаций, заключенных в коконе человека.
- В момент смерти вся эта энергия освобождается сразу, -
продолжал он. - и в этот момент живые существа бывают затоплены
совершенно немыслимой силой. И вовсе не сила наката разбивает
их бреши - эта сила никогда не входит внутрь кокона, она
лишь заставляет его разрушиться. Что затопляет их, так это
сила всех эманаций, которые внезапно настраиваются после
целой жизни сонного состояния. И для этой гигантской силы
не остается иного выхода, как через эту брешь.
Он добавил, что древний колдун нашел способ для использования
этой энергии. Путем настройки ограниченной и очень специфической
части спектра спящих эманаций внутри кокона нагваля он получает
ограниченный по диапазону, но гигантский толчок.
- Как, по твоему, он принимает энергию внутрь своего тела?
- спросил я.
- Разбивая брешь нагваля, - ответил он. - он сдвигает точку
сборки нагваля, пока брешь не откроется немного. Когда энергия
вновь настроенных эманаций выходит через отверстие, он принимает
ее в свой зазор.
- Зачем этот древний провидец делает это? - спросил я.
- Мое мнение состоит в том, что он пойман в круг, который
сам не может разбить, - ответил дон Хуан. - у нас с ним
соглашение: он делает все, чтобы его выполнять, так же,
как и мы. Мы не судим его, но все же мы должны знать, что
его тропа не ведет к свободе. Он знает это, но он знает
также, что ничего не может изменить - он пойман в созданную
им самим ситуацию. Единственное, что он может делать, это
продлевать свое олли-подобное существование, насколько удается.
15. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ФОРМА
Сразу же после обеда дон Хуан и я сели для беседы. Он начал
безо всяких предисловий и заявил, что его объяснения подошли
к концу. Он сказал, что обсудил со мной во всех подробностях
все истины сознания, которые были открыты древними видящими.
Он подчеркнул, что теперь я знаю порядок, в каком их выстроили
новые видящие. Он сказал, что в последних встречах в связи
с его объяснениями он дал мне подробный отчет о двух силах,
помогающих сдвигу нашей точки сборки: толчке земли и накатывающей
силе. Он объяснил также три методики, разработанных новыми
видящими: искусство следопыта, мастерство намерения и искусство
сновидения, а также их влияние на движение точки сборки.
- Теперь, - продолжал он. - для завершения объяснений о
мастерстве управления сознанием тебе осталось сделать только
одно: разбить самому барьер восприятия. Ты должен сдвинуть
свою точку сборки без посторонней помощи и настроить другой
великий диапазон эманаций.
- Не сделать этого - значит превратить все, чему ты обучался
и что ты делал, просто в беседу, в пустые слова. А слова
немного стоят.
Он объяснил, что после того, как точка сборки сдвинута со
своего обычного положения и достигнет некоторых глубин,
она пересекает некий барьер, который мгновенно прерывает
ее способность настраивать эманации. Мы переживаем это как
момент перцептуальной слепоты. Древние видящие называли
этот момент "стеной тумана", поскольку туман появляется
всегда, когда нарушается настройка эманаций.
Он сказал, что при этом есть три способа действовать: барьер
можно принять абстрактно, как препятствие для восприятия;
его можно почувствовать всем телом, как пересечение тугого
бумажного экрана или же его можно увидеть, как стену тумана.
В процессе моего обучения у дона Хуана он бесчисленное количество
раз приводил меня к видению барьера восприятия. Вначале
мне нравилась идея стены тумана. Дон Хуан предупредил, что
древние тоже предпочитали смотреть на нее таким образом.
Он сказал, что в таком видении барьера есть большое утешение
и легкость, но за этим кроется серьезная опасность замены
чего-то непостижимого чем-то сумрачным и многозначительным.
Поэтому его рекомендация состоит в том, чтобы непостижимые
вещи оставить непостижимыми, а не делать частью каталога-описи
первого внимания.
После короткого периода удобства видения стены тумана я
должен был согласиться с доном Хуаном, что лучше этот переходный
период удерживать как непостижимое отвлечение, но тогда
я уже не мог разбить эту фиксацию своего сознания. Каждый
раз, когда я был помещен перед необходимостью разбить барьер
восприятия, я видел стену тумана.
Однажды в таком случае я пожаловался дону Хуану и Хенаро,
что хотя я и хочу видеть это, как что-то другое, я не могу
ничего изменить. Дон Хуан прокомментировал это и сказал,
что все понятно, поскольку я зловещий и сумрачный, и что
он и я очень различны: у него легкий характер, и он практичен
и не чтит человеческую опись-перечисление. Я же, наоборот,
не желаю выбросить свою опись в окно, а потому тяжел, зловещ
и непрактичен. Я был шокирован и подавлен его резкой критикой
и очень опечалился. Дон Хуан и Хенаро смеялись, пока по
их щекам не потекли слезы.
Хенаро еще добавил, что ко всему я еще мстителен и склонен
к ожирению. Они так смеялись, что, наконец, и мне пришлось
присоединиться к ним.
Затем дон Хуан сказал, что упражнения по сборке других миров
позволяют точке сборки получить опыт в сдвиге. Меня, однако,
всегда интересовало, как получить первоначальный толчок
для вывода точки сборки из ее исходного положения. Когда
я спрашивал его об этом в прошлом, он указывал, что поскольку
настройка - это сила, вовлеченная во все, то точку сборки
заставляет сдвинуться намерение.
Теперь я опять спросил его об этом.
- Сейчас ты сам обязан ответить на этот вопрос. Мастерство
управления сознанием дает толчок точке сборки. В конце концов,
от нас остается очень мало: по существу мы - точка сборки,
фиксированная в некоторой позиции. Наш враг и в то же время
наш друг - это внутренний диалог, наш каталог-перечисление.
Будь воином, отсеки свой внутренний диалог: сделай опись
и отбрось ее. Новые видящие составляют точные каталоги,
а затем осмеивают их. Ну, а без описи-перечисления точка
сборки становится свободной.
Дон Хуан напомнил мне, что он немало говорил о самом стойком
аспекте нашего каталога-описи: о нашей идее бога. Этот его
аспект, сказал он, подобно мощному клею, удерживает точку
сборки в ее исходной позиции. Если я хочу собрать другой
истинный мир на других великих диапазонах эманаций, то я
должен сделать обязательный шаг и освободить все привязки
своей точки сборки.
- Этот шаг состоит в том, чтобы видеть человеческий образ,
- сказал он. - ты должен сделать это сегодня без посторонней
помощи.
- Что такое человеческий образ? - спросил я.
- Я помогал тебе видеть его много раз, - ответил он. - ты
знаешь, о чем я говорю.
Я воздержался от того, чтобы сказать, что не знаю. Если
он сказал, что я видел человеческий образ, значит я, видимо,
делал это, хотя у меня не было даже отдаленного понимания,
что это такое.
Он знал, что происходит со мной. Он улыбнулся мне сочувственно
и покачал головой.
- Человеческий образ - это громадная связка эманаций в великом
диапазоне органической жизни, - сказал он. - она называется
человеческим образом потому, что эта связка появляется только
внутри кокона человека.
Человеческий образ - это доля эманаций орла, которую видящие
могут видеть непосредственно, не подвергая себя опасности.
Здесь последовала длинная пауза, прежде чем он заговорил
опять.
- Разбить барьер восприятия - это последняя задача мастерства
управления сознанием, - сказал он. - для того, чтобы сдвинуть
точку сборки в эту позицию, ты должен собрать достаточно
энергии. Соверши отрезвляющее путешествие. Помни, что ты
делаешь!
Я безуспешно пытался припомнить, что такое человеческий
образ. Я почувствовал безнадежное отчаяние, которое вскоре
сменилось гневом: я негодовал на себя, на дона Хуана, на
всех вообще.
Дона Хуана моя ярость не тронула. Как само собой разумеющееся,
он сказал, что гнев - это естественная реакция на колебания
точки сборки на команду сдвинуться.
- Пройдет много времени до того, как ты сможешь применить
принцип, что твоя команда - это команда орла, - сказал он.
- в этом сущность мастерства намерения. А пока дай команду
не раздражаться, даже в худшие из моментов сомнения. Процесс
происходит медленно, пока команда не будет услышана и ей
не будут повиноваться, как командам орла.
Он сказал также, что есть неизмеримая область сознания между
обычным положением точки сборки и позицией, когда уже нет
сомнений, которая является местом, где проявляется барьер
восприятия. В этой неизмеримой области воины становятся
добычей всевозможных недоделок. Он предупредил меня быть
настороже и не терять уверенности, поскольку время от времени
я буду попадать в тиски чувства отчаяния.
- Новые видящие рекомендуют применять очень простое действие
в тех случаях, когда нетерпение, или отчаяние, или гнев,
или печаль охватывают воина. Они рекомендуют повращать глазами,
причем направление не имеет особого значения: я лично предпочитаю
вращать ими против часовой стрелки.
Движение глазами сразу же сдвигает точку сборки. Это движение
дает освобождение. Это временная замена для тебя истинного
мастерства намерения.
Я пожаловался на то, что у него нет достаточно времени,
чтобы рассказать мне о намерении.
- Все это придет к тебе однажды, - заверил он меня, - одно
ведет к другому: одно ключевое слово - и все это вывалится
на тебя, как если бы открылась дверь переполненного шкафа.
Затем он вернулся к рассуждениям о человеческом образе.
Он сказал, что видеть самому, без помощи другого - это важный
шаг, поскольку у всех нас есть некоторые идеи, которые следует
разбить, чтобы освободиться, так как видящий - путешествующий
в неведомое - чтобы увидеть непостижимое, должен быть в
безукоризненном состоянии бытия.
Он подмигнул мне и сказал, что для того, чтобы быть в безупречном
состоянии бытия, следует освободиться от рассудочных допущений
и рассудочных страхов. Он добавил, что рассудочные страхи
и рассудочные допущения в данный момент не позволяют мне
настроить эманации, которые помогли бы мне вспомнить видение
человеческого образа. Он заставил меня расслабиться и повращать
глазами, чтобы вынудить сдвинуться точку сборки. Он снова
и снова повторял, что действительно важно вспомнить видение
человеческого образа до того, как я увижу его опять. И поскольку
он давил на меня некоторое время, не осталось места для
моей обычной медлительности.
Я повращал глазами, как он указал, и почти немедленно забыл
все свои неудобства, а затем внезапный прилив памяти пришел
ко мне, и я вспомнил, что видел человеческий образ. Это
случилось несколько лет назад в очень памятной для меня
ситуации, поскольку с точки зрения моего школьного католического
воспитания, дон Хуан сделал самые святотатственные заявления,
какие я когда-либо слышал.
Все это началось, как случайный разговор, пока мы путешествовали
по холмам пустыни Соноры. Он объяснял мне смысл того, что
он делает со мной при своем обучении. Мы остановились для
отдыха и сели на какие-то большие валуны. Он продолжал объяснение
своей учебной методики, и это вдохновило меня в сотый раз
выразить ему свое отношение к этому. Было очевидно, что
он не хочет больше это слышать. Он сдвинул мой уровень сознания
и сказал, что если бы я увидел человеческий образ, то понял
бы все, что он делает, и что освободило бы от многих лет
труда.
Он дал мне подробное объяснение того, что же такое человеческий
образ. Он говорил тогда о нем не в смысле эманаций орла,
а в смысле энергетического образа, который служит для печати
качеств человечности на аморфной капле биологической материи.
Наконец я понял это его объяснение, особенно после того,
как он опять описал человеческий образ, используя механическую
аналогию. Он сказал, что тот подобен гигантской матрице,
штампующей бесконечно человеческие существа, как если бы
заготовки подходили к нему по конвеерной ленте. Он живо
изобразил этот процесс, стискивая свои ладони, как если
бы матрица, формирующая людей, соединяла всякий раз две
свои половины. Он сказал также, что все виды имеют свою
собственную форму и что всякий индивид каждого вида формуется
в условиях, характерных для его рода.
Затем он начал чрезвычайно беспокоящее объяснение относительно
человеческого образа. Он сказал, что как древние видящие,
так и мистики нашего мира имеют одно общее свойство: они
были способны видеть человеческий образ, но не поняли, что
это такое. Веками мистики давали нам волнующие отчеты о
своих переживаниях, однако эти отчеты, как бы они ни были
прекрасны, страдали от большой и безнадежной ошибки в допущении,
что этот образ - всемогущий и всеведущий творец. Такой же
была интерпретация древних видящих, которые называли человеческий
образ "добрым духом", "защитником человека".
Он сказал, что у новых видящих оказалось достаточно трезвости,
чтобы видеть человеческий образ и понять, что он такое.
То, к чему они пришли, это то, что человеческий образ -
не творец, а образ всех человеческих атрибутов, о которых
мы можем думать, а о некоторых из них мы даже неспособны
и помыслить. Образ - это наш бог, поскольку мы то, что он
изображает на нас, а не потому, что творит из ничего по
своему образу и подобию.
Дон Хуан сказал, что, по его мнению, падать на колени в
присутствии человеческого образа отдает высокомерием и человеческой
самоцентричностью.
Когда я услышал объяснения дона Хуана, я ужасно забеспокоился.
Хотя я и не считал себя практическим католиком, я был поражен
его святотатственными выводами. Я вежливо его выслушал,
но ждал паузы в заградительном огне его святотатственных
суждений, чтобы сменить тему. Но он продолжал повторять
свое безжалостным образом. Наконец я прервал его и сказал:
"я верю, что бог существует".
Он возразил, что мое убеждение основано на вере и, как таковое,
является вторичным, а следовательно, ничего не вносит нового.
Он сказал, что мое верование в существование бога, как и
каждого другого, основано на слухах, а не на моем видении.
Он уверил меня, что если бы я даже мог видеть, то допустил
бы тот же просчет, какой допустили мистики: каждый, кто
видит человеческий образ, автоматически допускает, что это
бог.
Он назвал мистический опыт случайным видением, краткосрочным
делом, которое вообще не имеет значения, поскольку оно результат
случайного движения точки сборки. Он уверял, что только
новые видящие действительно являются теми, кто может вынести
справедливое суждение по этому вопросу, поскольку они отвергли
случайное видение и способны видеть человеческий образ так
часто, как хотят.
Поэтому они увидели, что то, что мы называем богом - это
только статический прототип человечности без всякой власти,
так как человеческий образ ни при каких обстоятельствах
не может помочь нам, вмешиваясь за нас, отвергая наши злодеяния
или вознаграждая как-либо. Мы просто результат его печати
- мы его отпечаток. Образ человека - это точно то, что говорит
это слово, это образец, форма, слепок, группирующие связку
нитеобразных элементов, которую мы называем человеком.
То, что он сказал, погрузило меня в состояние большого отчаяния,
но мои истинные мучения его, казалось, мало трогали. Он
продолжал колоть меня тем, что называл непростительным преступлением
случайных видящих, которые заставили нас сфокусировать свою
невозместимую энергию на чем-то, что совсем не имеет энергии
сделать что-либо.
Чем больше он говорил, тем сильнее была моя досада, и когда
я был уже так расстроен, что мог накричать на него, он заставил
меня сместиться в еще более глубокое состояние повышенного
сознания. Он ударил меня справа между подвздошной костью
и реберной клеткой. Этот удар ввел меня в состояние парения
в лучезарном свете, в чистом источнике, исключительно мирном
и благодатном. Этот свет был небом, оазисом в окружающей
темноте.
По моим субъективным оценкам я видел этот свет неизмеримо
долго. Великолепие этого зрелища было выше всего, что я
могу сказать, и все же я не могу выразить того, что же придавало
ему такую красоту. Затем пришла мысль, что его красота исходит
из чувства гармонии, из чувства мира и отдыха, из чувства
прибытия в гавань и, наконец, безопасности. Я чувствовал
себя совершающим вдохи и выдохи легко и покойно. Какое великолепное
чувство полноты! Я знал без тени сомнения, что стою лицом
к лицу с богом, источником всего, и я знал, что бог любит
меня - бог есть любовь и всепрощение. Этот свет омывал меня,
и я чувствовал себя чистым, свободным. Я бесконтрольно плакал,
главным образом о себе: видение этого великолепного света
заставило меня почувствовать себя недостойным, мерзким.
Внезапно я услышал в ухе голос дона Хуана. Он говорил, что
мне нужно выйти за пределы образа, что образ - это только
стадия, остановка, которая временно дает мир и безмятежность
тем, кто отправляется в неведомое, но что она бесплодна,
статична, что это только плоское отражение в зеркале, и
само зеркало - в нем отражается человеческий образ.
Я страстно отверг то, что сказал дон Хуан. Я взбунтовался
против его богохульственных, святотатственных слов. Мне
хотелось ответить ему, как следует, но я не мог разорвать
связывающую власть своего видения: я был пойман ею. По-видимому,
дон Хуан точно знал, что я чувствую и что я хочу сказать
ему.
- Ты не можешь выругать нагваля, - сказал он мне в ухо.
- именно нагваль помог тебе видеть - методика нагваля, власть
нагваля. Нагваль - твой проводник.
В этом месте я осознал нечто относительно голоса, который
слышал в ухе: это не был голос дона Хуана, хотя он звучал
совсем так же, как его голос. Во всяком случае голос был
прав: зачинщиком этого видения был нагваль Хуан Матус. Его
методика и его власть позволили мне видеть бога. Он сказал,
что это не бог, а человеческий образ. Я знал, что он прав,
и все же я не мог признать этого, и не от раздражения или
упрямства, а из чувства предельной преданности и любви к
божеству, которое было передо мной.
Пока я созерцал этот свет со всей страстной силой, на какую
был способен, свет, казалось, сконденсировался, и я увидел
человека, сияющего человека, излучавшего благодать, любовь,
понимание, искренность, истину - человека, который был соединением
всего доброго.
Воспламенение, какое я почувствовал, увидев этого человека,
было намного выше всего, что я когда-либо переживал в своей
жизни, и я упал на колени: мне хотелось поклониться олицетворенному
богу, но дон Хуан вмешался и постучал по верху левой части
моей грудной клетки вблизи ключицы - и я потерял видение
бога.
Я остался с мучительным чувством, смесью угрызений совести,
возвышенного волнения и сомнений. Дон Хуан осмеивал меня:
он называл меня набожным и беспечным и сказал, что из меня
вышел бы великий священник, ну а теперь я смогу стать духовным
вождем, у которого был случай видеть бога. В язвительном
тоне он советовал мне начать проповедовать и описывать всем
то, что я видел.
Очень небрежно, но очевидно заинтересованно он сделал одно
замечание, которое было полувопросом-полуутверждением:
- Ну, а человек? - спросил он. - можешь ли ты забыть, что
бог - мужчина?
Огромность чего-то неопределенного начала прорезываться
во мне, пока я входил в состояние повышенной ясности.
- Очень удобно, а? - сказал дон Хуан, улыбаясь. - бог -
мужчина. Какое облегчение!
Рассказав дону Хуану теперь о том, что я вспомнил, я спросил
его о том, что меня так поразило. Чтобы увидеть человеческий
образ, я, очевидно, должен был пройти через сдвиг точки
сборки: воспоминание тех чувств и осознание, какие тогда
у меня были, оставались такими живыми, что меня охватило
чувство предельной бесплодности всего. Все, что я тогда
делал и чувствовал, я чувствовал и сейчас. И я спросил его,
как это возможно, чтобы имея такое ясное всеохватывающее
понимание, я вдруг забыл его совершенно. Было так, как если
бы все, что происходило со мной, не имело значения, так
как мне всегда приходилось начинать сначала, независимо
от того, как я продвинулся в прошлом.
- Это только эмоциональное впечатление, - сказал он. - совершенно
неверная оценка. То, что ты делал годы назад, прочно заключено
в некоторых неиспользуемых эманациях. В тот день, например,
когда я заставил тебя видеть человеческий образ, у меня
было свое собственное заблуждение: я думал, что если ты
увидишь его, то поймешь его. Это было настоящее непонимание
с моей стороны.
Дон Хуан объяснил, что он всегда считал себя медлительным
в деле понимания, но у него никогда не было возможности
оценить это в действительности, так как не было точки отсчета.
Однако когда появился я и он стал учителем, что было для
него чем-то совершенно новым, он осознал, что нет способа
ускорить понимание и что только сдвига точки сборки недостаточно.
А его учили, что этого достаточно. Вскоре он понял, что
поскольку точка сборки обычно сдвигается во время сна, иногда
на очень отдаленные позиции, то когда мы подвергаемся искусственному
сдвигу, мы все оказываемся экспертами по немедленной компенсации
этого. Мы постоянно выходим из равновесия, и все же действуем
так, как если бы с нами ничего не случилось.
Он заметил, что ценность вывода новых видящих не выявляется
до того, пока не попытаешься сдвигать чью-то еще точку сборки.
Новые видящие говорят, что в этом отношении идут в счет
только усилия по укреплению устойчивости точки сборки в
новом положении. Только эту методику обучения они считают
достойной обсуждения и они знают, что это длительный процесс,
который можно осуществить лишь постепенно, черепашьими темпами.
Дон Хуан сказал затем, что пользовался вначале растениями
силы в соответствии с рекомендациями новых видящих. Они
знали по опыту и из видения, что растения силы вытряхивают
точку сборки из ее обычной установки. Воздействие растений
силы на точку сборки, в принципе, очень подобно воздействию
снов: сны заставляют ее двигаться. Но растения силы осуществляют
этот сдвиг в большем и всепоглощающем масштабе. Дезориентирующее
влияние такого сдвига используется затем учителем для подкрепления
утверждения, что восприятие мира никогда не бывает окончательным.
Я вспомнил затем, что видел человеческий образ за многие
годы еще пять раз. С каждым разом я все больше терял свою
страстную привязанность к нему, однако я никогда не мог
преодолеть того факта, что всегда вижу бога в виде мужчины.
В конце концов это перестало для меня быть богом, а стало
человеческим образом - не потому, что так говорил дон Хуан,
а потому, что наличие мужского бога не выдерживало критики.
Я понял тогда заявления дона Хуана об этом: они совсем не
были богохульственными или святотатственными
- он сделал их не на основе контекста повседневного мира.
Он был прав, когда сказал, что новые видящие перешли рубеж
в способности видеть человеческий образ так часто, как захотят,
но, что было еще важнее для меня, у них было достаточно
трезвости, чтобы исследовать то, что они видели.
Я спросил его, почему вижу человеческий образ всегда как
мужчину. Он ответил, что это объясняется тем, что моя точка
сборки еще не обладает достаточной устойчивостью в новом
положении и подвергается боковому сдвигу в человеческой
полосе. Это подобно тому, как мы видим барьер восприятия
как стену тумана. То, что приводит к боковому сдвигу точки
сборки, так это почти неодолимое желание, или необходимость,
передать непонятное через то, что нам вполне знакомо: барьер
- как стену, а человеческий образ - как человека, поскольку
он не может быть, видимо, ничем иным. Он думал, что, если
бы я был женщиной, то увидел бы этот образ, пожалуй, в виде
женщины.
Дон Хуан встал и сказал, что пришло время прогуляться в
город, так как мне следует увидеть человеческий образ в
гуще народа. В молчании мы пошли к площади, но до того,
как попали туда, я почувствовал неудержимый поток энергии
и побежал обратно по улице к окраине городка. Я вышел к
мосту и там увидел человеческий образ как великолепный,
теплый янтарный свет.
Я упал на колени, не столько из чувства набожности, сколько
из благоговейного ужаса. Вид человеческого образа был более
удивителен, чем когда-либо. Я почувствовал, без всякого
высокомерия, что претерпел огромное изменение с тех пор,
когда увидел его впервые, и, однако, все, что я видел с
тех пор и узнал, дало мне только возможность еще лучше и
глубже понять, что за чудо у меня перед глазами.
Вначале человеческий образ был наложен на вид моста, затем
я перефокусировал зрение и увидел человеческий образ простирающимся
вверх и вниз в бесконечность. Мост при этом был просто тощей
оболочкой, крошечным наброском, наложенным на вечное. И
такими же были маленькие фигурки людей, двигающихся вокруг
меня и глядящих на меня с нескрываемым любопытством. Но
я был за пределами их касаний, хотя в этот момент я был
уязвим настолько, насколько это возможно. Человеческий образ
не имел власти защитить меня или сохранить, и все же я любил
его со всей страстью, не знающей предела.
Я подумал, что понимаю теперь то, что дон Хуан повторял
мне многократно: что реальную привязанность нельзя положить
в банк. Я с радостью остался бы рабом человеческого образа,
и не за то, что он может мне дать - ему ведь нечего дать
- а из чистого чувства, какое я испытывал к нему.
Я почувствовал, что кто-то тянет меня, но прежде, чем исчезнуть
из его присутствия, я выкрикнул обещание человеческому образу,
но гигантская сила вытащила меня оттуда прежде, чем я успел
изложить то, что хотел. Я оказался стоящим коленопреклоненным
на мосту, а группа крестьян смотрела на меня и смеялась.
Ко мне подошел дон Хуан, помог подняться и отвел меня обратно.
- Есть два пути видеть человеческий образ, - начал дон Хуан,
как только мы уселись. - его можно видеть как человека или
как свет. Это зависит от сдвига точки сборки: если сдвиг
будет боковым, тогда образ - человеческое существо, а если
сдвиг идет по среднему сечению человеческого диапазона,
тогда образ будет светом. Единственная ценность того, что
ты сделал сегодня, в том, что твоя точка сборки сдвинулась
по среднему сечению.
Он сказал, что позиция, где виден человеческий образ, очень
близка к позиции, где появляется тело сновидения и барьер
восприятия. В этом причина того, что новые видящие рекомендуют
практиковать видение и понимание человеческого образа.
- Уверен ли ты в том, что понял, что представляет собой
человеческий образ? - спросил он с улыбкой.
- Уверяю тебя, дон Хуан, что совершенно ясно осознаю, что
представляет собой человеческий образ, - сказал я.
- Я слышал, когда вошел на мост, как ты выкрикивал бессмысленные
вещи человеческому образу, - сказал он с очень озорной улыбкой.
Я сказал ему, что чувствовал себя, как негодный слуга, поклоняющийся
бесценному господину, и все же я был движим чистым чувством,
обещая ему неувядающую любовь.
Он нашел все это очень веселым и смеялся до упаду.
- Обещание негодного слуги бесценному господину негодно,
- сказал он и опять захлебнулся смехом.
Я не чувствовал, что защищаю свою позицию. Мои чувства к
человеческому образу были высказаны без мысли о вознаграждении:
для меня не имело значения, что мои обещания негодны. |
