Глава 4
Я отправилась обратно в Лос-Анжелес через Тусон, горя желанием
узнать, что Делия может рассказать мне о своих друзьях.
Когда я подъехала к кофейне, день уже клонился к вечеру.
Какой-то старик указал мне свободное место на автостоянке.
И только когда он открыл мне дверцу, до меня дошло, кто
это такой.
- Мариано Аурелиано! - воскликнула я. - Какая неожиданность!
Я так рада вас видеть. Что вы здесь делаете?
- Я ждал тебя, - сказал он. - Вот мы с моим другом и приберегли
это местечко для тебя.
Краем глаза я заметила толстяка-индейца за рулем старого
красного пикапа. В тот момент, когда я парковала машину,
он как раз выруливал со стоянки.
- Боюсь, сама Делия не приедет, - извиняющимся тоном произнес
Мариано Аурелиано. - Ей неожиданно пришлось выехать в Оахаку.
- Он широко улыбнулся и добавил: - Я здесь от ее имени.
Надеюсь, что смогу ее заменить.
- Вы не представляете, до чего я рада вас видеть, - искренне
призналась я.
Я была убеждена, что он даже лучше, чем Делия, поможет мне
разобраться во всем, что со мной произошло за последние
несколько дней.
- Эсперанса объяснила мне, что когда я встретилась с вами,
я впала в какой-то транс, - добавила я.
- Так и сказала? - почти рассеянно спросил он.
Его голос, манера держаться, все поведение настолько отличались
от того, что осталось у меня в памяти, что я не сводила
с него глаз в надежде понять, что же изменилось. Его энергичное
точеное лицо утратило всю свою энергичность. Впрочем, я
была в таком смятении, что тут же перестала об этом думать.
- Эсперанса оставила меня в доме одну, - продолжала я. -
Она и все женщины ушли, даже не попрощавшись со мной.
Но меня это не расстроило, - торопливо добавила я. - Хотя
обычно отсутствие вежливости у людей выводит меня из себя.
- В самом деле! - воскликнул он так, словно я сказала что-то
весьма значительное.
Опасаясь, что мои слова о его товарищах могут его обидеть,
я сразу же принялась объяснять, что вовсе не хотела сказать,
что Эсперанса и остальные были со мной недружелюбны.
- Как раз наоборот, они были очень добры и любезны, - уверяла
я его.
Я уже готова была открыть ему то, что рассказала мне Эсперанса,
но меня остановил его твердый взгляд. Он не был ни сердитым,
ни угрожающим. Это был пронзительный взгляд, пробивающий
все мои оборонительные заслоны. Я не сомневалась, что сейчас
он смотрит прямо в царящую в моей голове неразбериху.
Чтобы скрыть беспокойство, я отвела глаза и легким полушутливым
тоном сказала ему, что на самом деле не так уж и важно,
что меня оставили в доме одну.
- Меня заинтриговало то, что в этом доме я знала каждый
уголок, - призналась я и выдержала паузу, желая узнать,
какое впечатление произведут на него мои слова. Но он не
сводил с меня глаз.
- Я зашла в ванную и поняла, что уже бывала в ней прежде,
- продолжала я. - В ней не было ни одного зеркала. Я помнила
эту деталь еще до того, как туда зашла. Потом я вспомнила,
что во всем доме нет ни одного зеркала. Я прошла по всем
комнатам, и действительно не нашла ни одного.
Видя, что он по-прежнему никак не реагирует на мои слова,
я продолжала рассказывать, как, слушая радио по дороге в
Тусон, узнала, что сегодня было на целые сутки позже, чем
я думала.
- Должно быть, я проспала весь день, - закончила я выжидательным
тоном.
- Не сказал бы, что ты спала весь день, - невозмутимо заметил
Мариано Аурелиано. - Прежде чем уснуть, как бревно, ты еще
довольно долго ходила по дому и разговаривала с нами.
Я расхохоталась. Мой хохот был близок к истерике, но он
этого, казалось, не замечал. Он тоже рассмеялся, и мне стало
чуть легче.
- Я никогда не сплю как бревно, - сочла я необходимым пояснить.
- У меня очень чуткий сон.
Он помолчал, а когда наконец заговорил, его голос звучал
серьезно и требовательно.
- Разве не помнишь, ты интересовалась, как это женщины одеваются
и причесываются, не глядясь в зеркало?
Я не нашлась что ответить, а он продолжал:
- Ты разве не помнишь, каким странным тебе показалось, что
на стенах нет ни одной картины, ни одного...
- Не припомню, чтобы я с кем-нибудь разговаривала, - прервала
я его на полуслове. Потом я настороженно взглянула на него,
подумав, что, может, он только ради розыгрыша говорит, что
я со всеми как-то общалась в этом доме, хотя на самом деле
ничего этого не было.
- Отсутствие воспоминаний не означает, что чего-то не было,
- его тон был резок.
В животе у меня что-то дрогнуло. Во мне вызывал протест
не столько тон его голоса, сколько то, что он ответил на
мои невысказанные мысли.
Чувство, что если я буду продолжать свой рассказ, то это
как-нибудь развеет мои растущие опасения, заставило меня
удариться в долгое и путаное повествование о том, что произошло.
Когда я пыталась восстановить порядок событий между сеансом
исцеления и моей поездкой в Тусон и обнаружила, что потеряла
целые сутки, - в цепи этих событий стали появляться явные
пробелы.
- Вы творите со мной что-то странное и зловещее, - закончила
я, на какое-то мгновение почувствовав праведный гнев.
- Ну, это уже глупость, - произнес Мариано Аурелиано и в
первый раз улыбнулся. - Если что-то кажется тебе странным
и зловещим, то лишь потому, что оно для тебя ново. Ты сильная
женщина. Рано или поздно ты во всем разберешься.
Меня возмутило слово "женщина". Я бы предпочла,
чтобы он сказал "девушка". Я привыкла к тому,
что у меня постоянно спрашивали документы, подтверждающие,
что мне больше шестнадцати лет, и теперь внезапно почувствовала
себя старухой.
- Молодость должна быть лишь в глазах того, кто смотрит,
- сказал он, снова читая мои мысли. - Кто ни посмотрит на
тебя - увидит твою молодость, живость; но тебе самой негоже
чувствовать себя ребенком. Ты должна быть невинна, но не
недоразвита.
По какой-то необъяснимой причине его слова оказались для
меня последней каплей. Мне хотелось плакать, но не от обиды,
а от безысходности. В полной растерянности я предложила
что-нибудь перекусить.
- Я умираю от голода, - сказала я наигранно бодрым тоном.
- Нет, не умираешь, - сказал он веско. - Ты просто пытаешься
сменить тему.
Захваченная врасплох его тоном и самими словами, я смятенно
уставилась на него. Мое изумление быстро переросло в гнев.
Я была на самом деле не только голодна, но еще и устала
и вся окостенела от долгого пути за рулем машины. Мне хотелось
заорать на него и выплеснуть всю свою ярость и разочарование,
но его глаза пригвоздили меня к месту. Было в этих немигающих
горящих глазах что-то от рептилии: на секунду мне показалось,
что он может проглотить меня, как змея заглатывает загипнотизированную
беззащитную птичку.
Смесь страха и ярости взвилась во мне до таких высот, что
я почувствовала, как вся кровь бросилась мне в лицо. И по
тому, как он с удивлением чуть приподнял брови, я поняла,
что лицо у меня побагровело. С самого раннего детства я
страдала страшными приступами ярости. Меня пытались как-то
успокаивать, но никто не мог удержать меня от этих приступов,
и я предавалась им с упоением, пока наконец не довела их
до уровня припадков на всю катушку. Эти припадки никогда
не были вызваны желанием получить что-то и отказом в желаемом,
но всегда - оскорблениями, действительными или воображаемыми,
нанесенными моей особе.
Однако обстоятельства этого момента заставили меня как-то
устыдиться этой моей привычки. Я сделала огромное усилие,
чтобы взять себя в руки. Это отняло у меня почти все силы,
но я успокоилась.
- Ты весь день провела с нами, день, который ты сейчас не
можешь вспомнить, - продолжал Мариано Аурелиано, с виду
нимало не встревоженный сменами моего настроения. - Все
это время ты была очень общительна и чутка. Для нас это
было чрезвычайно полезно. Когда ты сновидишь, ты становишься
намного лучше, чем ты есть, более обаятельной, более находчивой.
Ты позволила нам познать себя до самых глубин.
Его слова повергли меня в смятение. Взрослея в постоянном
самоутверждении, я вполне постигла науку распознавать скрытое
значение слов. "Познать себя до самых глубин"
- эти слова вконец меня растревожили, особенно "до
самых глубин". Это могло означать только одно, - подумала
я и тут же отбросила эту мысль как совершенно нелепую.
Я была настолько поглощена этими мыслями, что перестала
прислушиваться к его словам. Он продолжал что-то объяснять
о потерянном мною дне, но до меня доходили одни обрывки.
Должно быть, я смотрела на него пустыми глазами, потому
что внезапно он оборвал речь.
- Ты не слушаешь, - строго заметил он.
- Что вы со мной делали, пока я находилась в трансе? - выпалила
я в ответ.
Это прозвучало не как вопрос, но как обвинение.
Я тут же испугалась своих слов, потому что они не были обдуманным
заявлением: слова вырвались у меня просто сами по себе.
Мариано Аурелиано был удивлен еще больше. Вначале широко
раскрыв глаза от изумления, он затем чуть не задохнулся
в приступе смеха.
- Не в наших правилах пользоваться беззащитностью маленьких
девочек, - заверил он меня.
Его слова не только дышали искренностью, но, похоже, его
даже оскорбило мое обвинение.
- Эсперанса рассказала тебе, кто мы такие. Мы люди очень
серьезные, - подчеркнул он и тут же насмешливо добавил:
- И мы заняты делом.
- Каким таким делом? - воинственно спросила я. - Эсперанса
не говорила мне, чего вы от меня хотите.
- Нет, говорила, - отрезал он с такой убежденностью, что
на минуту я задумалась, не прятался ли он где-нибудь в патио,
подслушивая наш разговор. С него станется.
- Эсперанса сказала, что тебе было указано на нас, - продолжал
он.- И теперь нас это гонит так же, как тебя гонит страх.
- Никто и ничто меня не гонит, - выкрикнула я, совершенно
забыв о том, что он так и не сказал, чего они от меня хотят.
Нимало не потревоженный вспышкой моей ярости, он сказал,
что Эсперанса очень ясно дала мне понять, что с этого момента
в их обязанность входит мое воспитание.
- Мое воспитание! - завопила я. - Да вы спятили! Я уже получила
все воспитание, которое мне нужно!
Не обращая внимания на мою вспышку, он продолжал объяснять,
что это их общая обязанность, и понимаю я это или нет, не
имеет для них никакого значения.
Я уставилась на него, не в силах скрыть ужаса. Никогда прежде
я не слышала, чтобы кто-нибудь высказывался с таким невозмутимым
безразличием и в то же время с такой серьезностью. Стараясь
не подавать виду, как я встревожена, я попыталась придать
своему голосу оттенок мужества, которого у меня отнюдь не
было, и спросила:
- Что вы имеете в виду, говоря, что собираетесь меня воспитывать?
- Только то, что ты слышишь, - ответил он. - Мы обязаны
направлять тебя.
- Но почему? - спросила я одновременно со страхом и любопытством.
- Неужели вы не видите, что я не нуждаюсь ни в каком руководстве,
что я не хочу никакого...
Мои слова потонули в веселом смехе Мариано Аурелиано.
- Руководство тебе, разумеется, необходимо. Эсперанса уже
показала тебе, как бессмысленна твоя жизнь.
Опережая мой следующий вопрос, он знаком заставил меня помолчать.
- Что до того, почему именно ты, а не кто-то другой, она
ведь объяснила тебе, что мы предоставили духу решать, кого
мы должны направлять. Дух указал нам, что это ты.
- Минуточку, мистер Аурелиано, - запротестовала я. - Я очень
не хочу быть грубой или неблагодарной, но вы должны понять,
что мне не нужна ничья помощь. Я не хочу, чтобы кто-либо
меня направлял, даже если я и нуждаюсь в руководстве. Одна
мысль об этом мне отвратительна. Вы поняли, что я имею в
виду? Достаточно ли ясно я выразилась?
- Вполне, и я понимаю, что ты имеешь в виду, - эхом отозвался
он, отступая на шаг от моего указующего перста. - Но именно
потому, что ты ни в чем таком не нуждаешься, ты и есть самый
подходящий кандидат.
- Кандидат? - завопила я, по горло сытая его навязчивостью.
Я огляделась по сторонам, опасаясь, не услышал ли меня кто-нибудь
из входящих или выходящих из кофейни. - Что это такое? -
продолжала орать я. - Вы и ваши приятели - это компания
чокнутых. Оставьте меня в покое, слышите? Не нужны мне ни
вы, ни кто бы то ни было.
К моему удивлению и мрачному удовольствию, Мариано Аурелиано,
вышел, наконец, из себя и принялся меня бранить, как это
делали мой отец и братья. Он ругал меня, стараясь сдерживаться,
ни разу не повысив голос. Он назвал меня избалованной дурой.
А потом, словно брань в мой адрес его раззадорила, он сказал
нечто совершенно непростительное. Он выкрикнул, что единственной
моей заслугой было то, что я родилась блондинкой с голубыми
глазами в краю, где светлые волосы и голубые глаза были
предметом всеобщей зависти и поклонения.
- Тебе никогда ни за что не надо было бороться, - заявил
он. - Колониальный образ мышления cholos в вашей стране
заставил их относиться к тебе так, словно ты и в самом деле
заслуживала особого отношения. Привилегия, основанная исключительно
на том, что у тебя светлые волосы и голубые глаза, - это
самая дурацкая привилегия на свете.
Я побелела. Я была не из тех, кто безропотно проглатывает
оскорбления. Все мои годы практики крикливых скандалов и
чрезвычайно живописных ругательств, которые я слышала -
и запомнила - в детстве на улицах Каракаса, пришли мне на
помощь. Я наговорила Мариано Аурелиано таких вещей, которые
по сей день приводят меня в смущение.
Я настолько была поглощена этим занятием, что не заметила,
как к нам подошел тот самый толстяк-индеец, который сидел
за рулем красного пикапа. Я заметила его присутствие только
когда услышала его громкий хохот. Он и Мариано Аурелиано
буквально катались по земле, хватаясь за животы и истерически
хохоча.
- Что тут смешного? - закричала я, оборачиваясь к толстяку-индейцу.
Его я тоже обругала.
- Какая черноротая женщина, - сказал он на чистом английском.
- Будь я твоим папашей, я бы вымыл тебе рот с мылом.
- А тебя кто просил совать свой нос, ты, толстый говнюк?
- В слепой ярости я врезала ему ногой по коленке.
Он взвыл от боли и обругал меня.
Я чуть было не вцепилась зубами в его руку, когда Мариано
Аурелиано подхватил меня сзади и подбросил в воздух.
Время остановилось. Мое падение было таким медленным, таким
неощутимым, что мне показалось, я навеки повисла в воздухе.
Я не рухнула на землю, переломав кости, как ожидала, а оказалась
прямо в руках толстяка-индейца. Он даже не пошатнулся, а
держал меня так, словно я была не тяжелее подушки, - подушки
весом в девяносто пять фунтов. Уловив лукавый огонек в его
глазах, я решила, что он снова меня подбросит. Должно быть,
он почувствовал мой страх, потому что улыбнулся и осторожно
поставил меня на землю.
Мой гнев иссяк вместе с последними силами, и, прислонившись
к машине, я разревелась.
Мариано Аурелиано обнял меня и погладил по плечам и волосам,
как это делал мой отец, когда я была ребенком. Тихим, успокаивающим
голосом он принялся уверять меня, что грубая брань, которой
я его осыпала, нисколько его не обидела.
Чувство вины и жалости к себе заставили меня заплакать еще
сильнее.
В знак полного бессилия он покачал головой, хотя глаза его
светились весельем. Потом, явно пытаясь развеселить и меня,
он признался, что никак не может поверить, что мне знакома,
не говоря уже о ее применении, такая грубая брань.
- Впрочем, я думаю, язык существует на то, чтобы им пользоваться,
- задумчиво промолвил он, - а брань следует применять тогда,
когда этого требуют обстоятельства.
Меня это не развеселило. И как только приступ жалости к
себе миновал, я принялась в обычной своей манере размышлять
над его утверждением, что будто бы все мои преимущества
заключаются в светлых волосах и голубых глазах.
Должно быть, по моему виду Мариано Аурелиано понял, что
я чувствую, потому что он начал уверять меня, что сказал
это только чтобы вывести меня из равновесия, и на самом
деле в этом нет ни грамма правды. Я знала, что он лжет.
На мгновение я почувствовала себя оскорбленной дважды, а
потом с ужасом осознала, что все мои оборонительные заслоны
сломлены. Я согласилась с ним. Все, что он говорил, точно
попало в цель. Одним ударом он сорвал с меня маску и, так
сказать, разрушил мой щит. Ни один человек, даже мой злейший
враг, не мог бы нанести мне такого прицельного разрушительного
удара. И все же, что бы я ни думала о Мариано Аурелиано,
- я знала, что моим врагом он не был.
От осознания всего этого у меня слегка закружилась голова.
Словно некая невидимая сила крушила что-то внутри меня:
это было мое представление о себе. То, что придавало мне
силу, теперь опустошало меня.
Мариано Аурелиано взял меня за руку и повел к кофейне.
- Давай заключим перемирие, - сказал он добродушно. - Ты
нужна мне, чтобы оказать одну услугу.
- Тебе достаточно попросить, - ответила я, стараясь попасть
ему в тон.
- Перед тем, как ты сюда приехала, я зашел в эту кофейню
купить сэндвич, но меня практически отказались обслужить.
А когда я пожаловался, повар выставил меня за дверь.
Мариано Аурелиано удрученно взглянул на меня и добавил:
- Если ты индеец, такое иногда случается.
- Пожалуйся на повара управляющему, - воскликнула я в праведном
гневе, загадочным образом начисто забыв о своем собственном
смятении.
- Мне бы это никак не помогло, - доверительно сообщил Мариано
Аурелиано.
Он заверил меня, что единственный способ, каким я могла
ему помочь, состоял в том, чтобы я сама зашла в кофейню,
села за стойку, заказала изысканное блюдо и подбросила в
свою тарелку муху.
- И обвинила бы в этом повара, - закончила я за него.
Весь план выглядел настолько нелепым, что заставил меня
расхохотаться. Но как только я поняла его истинную цель,
я пообещала сделать то, о чем он меня просил.
- Подожди здесь, - сказал Мариано Аурелиано и вместе с толстяком-индейцем,
с которым я еще не была знакома, отправился к пикапу, припаркованному
на улице. Пару минут спустя они вернулись.
- Кстати, - сказал Мариано Аурелиано, - вот этого человека
зовут Джон. Он индеец племени юма из Аризоны.
Я уже хотела спросить, не колдун ли он тоже, но Мариано
Аурелиано опередил меня.
- Он самый младший член нашей группы,- доверительно сказал
он.
Нервно хихикнув, я протянула руку и сказала "рада познакомиться".
- Я тоже, - ответил Джон глубоким звучным голосом и тепло
сжал мою ладонь в своей. - Надеюсь, больше мы с тобой драться
не будем, - улыбнулся он.
Не будучи слишком высоким, он излучал живость и силу великана.
Даже его крупные белые зубы казались неразрушимыми. Джон
шутя пощупал мой бицепс.
- Бьюсь об заклад, ты можешь свалить с ног мужика одним
ударом, - сказал он.
Но не успела я извиниться перед ним за свои удары и ругань,
как Мариано Аурелиано вложил в мою ладонь маленькую коробочку.
- Муха, - шепнул он. - Тут Джон предложил, чтобы ты надела
вот это, - добавил он, извлекая из сумки черный кудрявый
парик. - Не беспокойся, он совершенно новый, - заверил он
меня, натягивая его мне на голову. Затем он оглядел меня
с расстояния вытянутой руки. - Неплохо, - задумчиво произнес
он, удостоверившись, что длинная прядь моих светлых волос
как следует упрятана под парик. - Я не хочу, чтобы тебя
кто-нибудь узнал.
- Мне нет необходимости изменять внешность, - заявила я.
- Можете мне поверить, у меня нет ни одного знакомого в
Тусоне. - Я повернула боковое зеркальце своей машины и взглянула
на себя. - Не могу я туда войти в таком виде. Я похожа на
пуделя.
Укладывая непокорные завитки, Мариано Аурелиано глядел на
меня с действовавшим мне на нервы выражением веселья.
- Так вот, не забудь, что ты должна сесть за стойку и закатить
жуткий скандал, когда обнаружишь муху у себя в тарелке.
- Почему?
Он посмотрел на меня, как на слабоумную.
- Ты должна привлечь внимание и унизить повара, - напомнил
он.
Кофейня была битком набита людьми, сидящими за ранним ужином.
Однако я довольно скоро уселась за стойку, где меня обслужила
изможденная с виду, но добродушная пожилая официантка.
Повар был наполовину скрыт позади стойки с заказами. Как
и двое его помощников, он походил на мексиканца или на американца
мексиканского происхождения. Он с таким веселым азартом
занимался своим делом, что я совсем было уверилась, что
он безобиден и неспособен на какое-либо зло. Но стоило мне
подумать о старике-индейце, ожидающем меня на автостоянке,
и я не почувствовала за собой ни капли вины, вывернув спичечный
коробок, - причем с такой ловкостью и быстротой, что даже
сидевшие по обе стороны от меня мужчины ничего не заметили,
- на отлично приготовленный гамбургер, который я заказала.
При виде громадного дохлого таракана на тарелке мой вопль
омерзения был совершенно искренним.
- Что случилось, милая? - озабоченно спросила официантка.
- Неужели повар думает, что я стану это есть? - пожаловалась
я. Моя злость была неподдельной. И возмутил меня не повар,
а Мариано Аурелиано. - Как он мог так со мной поступить?
- спросила я во весь голос.
- Это какая-то ужасная случайность, - оправдывалась официантка
передо мной и двумя любопытными и встревоженными посетителями
по обе стороны от меня. Она показала тарелку повару.
- Поразительно! - громко и раздельно произнес повар. Задумчиво
почесывая подбородок, он принялся изучать блюдо. Огорчения
в нем не было и следа. У меня возникло смутное подозрение,
что он надо мной смеется. - Надо думать, таракан либо свалился
с потолка, - рассуждал он вслух, зачарованно приглядываясь
к моей голове, - либо с ее парика.
И прежде чем я успела дать повару достойную отповедь и поставить
его на место, он предложил мне на выбор любое блюдо из меню.
- Это будет за счет заведения, - пообещал он.
Я попросила бифштекс и печеный картофель, и все это почти
мгновенно оказалось передо мной. Но когда я стала поливать
соусом листья салата, который я всегда ела в последнюю очередь,
из-под листка вылез здоровенный паук. Я настолько опешила
от такой явной провокации, что не могла даже кричать. Я
подняла глаза. Повар, ослепительно улыбаясь из-за стойки
с заказами, помахал мне рукой.
Мариано Аурелиано ожидал меня с нетерпением.
- Что произошло? - спросил он.
- Вы и ваш омерзительный таракан! - выпалила я и осуждающим
тоном добавила: - Ничего не произошло. Повар нисколько не
огорчился. Он от души повеселился, разумеется, за мой счет.
Если кто-то и расстроился, то это была я.
По настоянию Мариано Аурелиано, я сделала подробный отчет
о том, как все было. И чем больше я рассказывала, тем более
довольным он казался. В замешательстве от такой его реакции,
я яростно на него уставилась.
- Что тут смешного?- спросила я.
Он пытался сохранить серьезное выражение, но губы его подергивались.
И тут его тихий сдавленный смешок взорвался громким довольным
хохотом.
- Нельзя же относиться к себе так серьезно, - пожурил он
меня. - Ты замечательная сновидящая, но актриса из тебя
никудышная.
- А я сейчас никого не играю. И там я тем более никого не
играла, - взвизгнула я, защищаясь.
- Я хочу сказать, что рассчитывал на твою способность быть
убедительной, - сказал он. - Ты должна была заставить повара
поверить в то, чего не было. А я-то думал, что ты сможешь.
- Как вы смеете меня критиковать! - крикнула я. - По вашей
милости я выставила себя полной идиоткой, и все, что вы
можете мне сказать, - это что я не умею играть! - я сдернула
и швырнула в него парик. - У меня уже наверняка вши завелись.
Не обратив внимания на мою вспышку, Мариано Аурелиано продолжал,
что Флоринда уже говорила ему, что я неспособна на притворство.
- Мы должны были в этом убедиться, чтобы поместить тебя
в правильную ячейку, - добавил он ровным голосом. - Маги
- это либо сновидящие, либо сталкеры. Некоторые - одновременно
и то, и другое.
- О чем это вы говорите? Что это за чушь о сновидящих и
сталкерах?
- Сновидящие имеют дело со снами, - мягко пояснил он. -
Они черпают из снов свою энергию, свою мудрость. Что до
сталкеров, то они имеют дело с людьми, с миром будней. Свою
мудрость, свою энергию они получают, контактируя со своими
сородичами-людьми.
- Вы явно совершенно меня не знаете, - сказала я насмешливо.
- Я отлично контактирую с людьми.
- Нет, - возразил он. - Ты сама сказала, что не знаешь,
как вести разговор. Ты хорошая лгунья, но ты лжешь только
для того, чтобы получить то, что хочешь. Твое вранье слишком
узко, слишком лично. А знаешь, почему? - Он умолк на мгновение
словно для того, чтобы дать мне возможность ответить. Но
не успела я придумать, что сказать, как он добавил: - Потому
что для тебя все вещи или черные, или белые, без каких-либо
промежуточных оттенков. Причем все это не с точки зрения
нравственности, а с точки зрения удобства. Твоего удобства,
само собой. Ты настоящий диктатор.
Мариано Аурелиано и Джон переглянулись, потом расправили
плечи, щелкнули каблуками и сделали нечто совсем уж непростительное
в моих глазах. Они подняли руки в фашистском приветствии
и рявкнули: "Мой фюрер!"
Чем больше они смеялись, тем сильнее меня охватывала ярость.
Кровь, бросившись мне в лицо, зазвенела в ушах. И на этот
раз я уже не пыталась себя успокоить. Я пнула свою машину
и заколотила руками по крыше.
А эти двое, вместо того, чтобы попытаться меня успокоить,
как это несомненно сделали бы мои родители или друзья, просто
стояли и хохотали, словно я давала самое забавное в их жизни
представление.
Их равнодушие полная безучастность по отношению ко мне настолько
потрясли меня, что мой гнев сам собой начал понемногу утихать.
Никогда еще мною так откровенно не пренебрегали. Я растерялась.
А потом я поняла, что деваться мне некуда. До этого дня
мне не приходило в голову, что если очевидцы моего припадка
не проявят никакой озабоченности, то я не буду знать, что
делать дальше.
- По-моему, она сейчас в замешательстве, - сказал Джону
Мариано Аурелиано. - Она не знает, как быть дальше. - Он
приобнял толстяка-индейца за плечи и добавил тихо, но так,
что я могла услышать: - Сейчас она разревется и будет биться
в истерике, пока мы ее не утешим. Нет ничего зануднее капризной
сучки.
Это было последней каплей. Словно раненый бык, я, наклонив
голову, напала на Мариано Аурелиано.
Он был настолько застигнут врасплох моей неожиданной атакой,
что чуть не потерял равновесия; этого мне хватило, чтобы
успеть вцепиться зубами в его живот. Он издал вопль, в котором
смешались боль и хохот.
Джон сгреб меня поперек талии и начал оттаскивать в сторону.
Я не ослабляла хватки, пока у меня не сломалась коронка.
Когда мне было тринадцать, два моих передних зуба были выбиты
в драке между учениками-венесуэльцами и немцами в немецкой
средней школе Каракаса.
Двое мужчин прямо взвыли от хохота. Джон согнулся над кузовом
моего фольксвагена, держась за живот и колотя по машине
рукой.
- У нее зубы выбиты, как у футболиста, - выкрикнул он, истерически
хохоча.
Мое смущение не поддавалось описанию. От раздражения и досады
колени мои подогнулись, я сползла на мостовую, как тряпичная
кукла, и, как ни странно, потеряла сознание.
Придя в себя, я обнаружила, что сижу в пикапе. Мариано Аурелиано
гладил меня по спине. Улыбнувшись, он несколько раз провел
рукой по моим волосам, а потом обнял меня.
Меня удивило полное отсутствие переживаний: я не была ни
смущена, ни раздражена. Мне было легко и свободно. Это было
спокойствие и безмятежность, которых я никогда прежде не
знала. Впервые в жизни я поняла, что никогда не пребывала
в мире ни с собой, ни с другими.
- Ты нам очень нравишься, - сказал Мариано Аурелиано. -
Но тебе надо будет излечиться от своих припадков. Если ты
этого не сделаешь, они убьют тебя. Сейчас это была моя вина.
Я должен перед тобой извиниться. Я провоцировал тебя намеренно.
Я была слишком спокойна, чтобы как-то реагировать. Я выбралась
из машины, чтобы расправить ноги и руки. По икрам пробежали
болезненные судороги.
Помолчав немного, я извинилась перед обоими мужчинами. Я
рассказала им, что мой нрав стал хуже с тех пор, как я стала
пить очень много колы.
-А ты ее больше не пей, - предложил Мариано Аурелиано.
Затем он резко сменил тему и продолжал говорить так, словно
ничего не произошло. Он сказал, что чрезвычайно рад тому,
что я к ним присоединилась.
- Вы рады? - непонимающе спросила я. - Вы уверены, что я
к вам присоединилась?
- Ты сделала это! - сказал он с особым ударением. - Когда-нибудь
ты сама все поймешь. - Он указал на стаю ворон, с карканьем
пролетавшую над нами. - Вороны - это хорошее предзнаменование.
Видишь, как чудесно они смотрятся. Словно картина на небесах.
То, что мы их сейчас видим, - это обещание, что мы еще увидимся.
Я не сводила глаз с этих птиц, пока они не скрылись из виду.
А когда я оглянулась на Мариано Аурелиано, его уже не было.
Пикап совершенно беззвучно укатил неведомо куда.
Глава 5
Не обращая внимания на колючий кустарник, я мчалась вслед
за собакой, которая с бешеной скоростью неслась через заросли
полыни. Ее золотистая шерсть, то и дело мелькавшая меж диких
благоухающих кустов, вскоре совсем пропала у меня из виду,
и мне приходилось ориентироваться лишь на ее лай, который
становился все тише и тише, замирая в отдалении.
Я с тревогой заметила, что вокруг меня сгущается туман.
Он плотной стеной окружил то место, где я стояла, и в считанные
секунды небо совсем пропало из виду. Послеполуденное солнце,
напоминавшее тлеющий огненный шар, едва можно было различить.
И величественный вид на залив Санта Моника, сейчас уже скорее
воображаемый, чем видимый с горного хребта Санта Сьюзана,
исчез с невероятной скоростью.
Меня не беспокоило то, что я потеряла из виду собаку. Однако
я понятия не имела, как разыскать то скрытое от людских
глаз место, которое мои друзья избрали для нашего пикника.
Да и где проходит та тропа, по которой я ринулась вслед
за собакой?
Я сделала несколько неуверенных шагов примерно в том направлении,
куда убежала собака, и тут меня что-то остановило. Сквозь
некоторый просвет в тумане я увидела, как вверху вдруг возникла
и стала спускаться ко мне крошечная светящаяся точка. За
ней последовала еще одна, и еще, - словно маленькие огоньки,
нанизанные на невидимую нить. Огоньки мерцали и колебались
в воздухе, а затем, как раз когда они уже должны были достичь
меня, - исчезли, будто их поглотил окружавший меня туман.
Поскольку они пропали передо мной всего лишь в нескольких
футах, я двинулась вперед, поближе, полная желания исследовать
это необычное явление. Напряженно вглядываясь в туман, я
увидела темные человеческие силуэты, парящие в воздухе на
высоте двух-трех футов от земли. Они перемещались так, словно
ходили на цыпочках по облакам. Я сделала еще несколько нерешительных
шагов и остановилась, поскольку туман сгустился и поглотил
Я стояла неподвижно, не зная, что делать, меня охватил какой-то
совершенно необычный испуг. Это не был обычный знакомый
испуг, - он был какой-то телесный, как будто находился у
меня в животе. Должно быть, такой испуг ощущают животные.
Я не знаю, как долго я там стояла. Когда туман достаточно
рассеялся и я снова смогла видеть, я заметила слева от себя
на расстоянии пятидесяти футов двух мужчин, которые сидели,
скрестив ноги, на земле. Они негромко говорили друг с другом.
Впечатление было такое, что их голоса долетали отовсюду,
подхваченные напоминавшими мягкие комки хлопка клочьями
тумана. Я не понимала, о чем они говорят, но почувствовала
себя спокойнее, уловив несколько слов из их беседы - говорили
они на испанском.
- Я заблудилась! - прокричала я по-испански.
Оба медленно повернулись, на их лицах была видна нерешительность
и удивление, словно их взору предстал призрак. Я поспешно
оглянулась в надежде увидеть позади себя то, что вызвало
у них такую необычную реакцию. Но там ничего не было.
Рассмеявшись, один из мужчин поднялся, потянулся, расправляя
свои конечности, пока в суставах не раздался хруст, и преодолел
разделявшее нас расстояние быстрыми широкими шагами. Он
был невысокого роста, молодой, крепкого сложения, с широкими
плечами и крупной головой. Его темные глаза светились веселым
любопытством.
Я рассказала ему, что бродила с друзьями по окрестностям
и заблудилась, погнавшись за их собакой.
- Я понятия не имею, как теперь к ним вернуться, - закончила
я свой рассказ.
- В этом направлении дальше идти нельзя, - предупредил он
меня. - Мы стоим на краю обрыва.
Он уверенно взял меня за руку и подвел к самому краю пропасти,
который был не далее чем в десяти футах от того места, где
я остановилась.
- Мой друг, - продолжал он, указав на другого мужчину, который
по-прежнему сидел, уставившись на меня, - как раз закончил
рассказывать мне, что здесь под нами внизу находится древнее
индейское кладбище, и тут возникла ты, едва не напугав нас
до смерти.
Он изучающе поглядел на мое лицо, на мою длинную светлую
косу и спросил:
- Ты шведка?
Все еще сбитая с толку тем, что этот парень сказал о древнем
кладбище, я неподвижно вглядывалась в туман. При обычных
обстоятельствах я как студент-антрополог горела бы желанием
разузнать поподробнее о древнем индейском кладбище. Однако
в данный момент мне это было совершенно безразлично, даже
если оно в этой туманной пустоте действительно скрывалось.
Моя мысль вертелась вокруг одного - если бы меня не отвлекли
те огоньки, то я вполне могла бы быть погребена там сама.
- Ты шведка? - переспросил парень.
- Да, - соврала я и тут же об этом пожалела, но не знала,
как поправить положение, не потеряв при этом свое лицо.
- Ты великолепно говоришь по-испански, - заметил он. - У
шведов необыкновенные способности к языкам.
Я почувствовала себя ужасно виноватой, однако не смогла
удержаться, чтобы не добавить, что жителям Скандинавии приходится
по необходимости учить разные языки, если они хотят общаться
с остальным миром.
- К тому же, - созналась я, - я росла в Южной Америке.
Непонятно почему, но эта информация, кажется, сбила с толку
молодого человека. Он покачал головой, словно не веря, затем
надолго замолчал, погрузившись в раздумья. Затем, как будто
он пришел к какому-то решению, он проворно ухватил меня
за руку и повел к тому месту, где сидел его приятель.
У меня не было желания попадать в чье-либо общество. Я хотела
поскорее вернуться к своим друзьям. Но рядом с этим парнем
мне было так легко, что вместо того, чтобы попросить его
отвести меня к тропе, я рассказала ему во всех подробностях
об огоньках и человеческих силуэтах, которые я только что
видела.
- Как странно, что дух уберег ее, - пробормотал сидевший
мужчина, словно обращаясь к самому себе. Он нахмурился,
сдвинув свои темные брови. Однако обращался он, конечно
же, к своему товарищу, который буркнул что-то ему в ответ,
- мне не удалось уловить, что именно. Они обменялись конспиративными
взглядами, усилив тем самым мое чувство неловкости.
- Прошу прощения, - сказала я, обращаясь к сидящему, - я
не поняла, что вы сказали.
Он уставился на меня мрачным, вызывающим взглядом.
- Ты была предупреждена об опасности, - ответил он низким
звучным голосом. - Эмиссары смерти пришли тебе на помощь.
- Кто? - вопрос вырвался помимо моей воли, хотя я прекрасно
поняла его слова. Я пригляделась к нему повнимательнее.
На какое-то мгновение у меня возникла уверенность, что я
этого человека знаю, но когда я стала всматриваться дольше,
то поняла, что никогда раньше его не видела. И все же полностью
отделаться от чувства, что он мне знаком, я не могла. Он
был не столь молод, как его товарищ, однако старым его тоже
нельзя было назвать. Он, конечно же, был индеец. У него
была темно-коричневая кожа, черные волосы с синеватым отливом
- прямые и толстые, словно стебли травы. Но почти знакомы
мне были не только внешние его черты - он был угрюм, причем
так, как только я могу быть угрюмой.
Похоже, мой изучающий взгляд заставил его почувствовать
себя неловко, и он резко встал.
- Я доставлю тебя к твоим друзьям, - буркнул он. - Следуй
за мной и не вздумай падать вниз. Ты упадешь мне на голову
и погубишь нас обоих, - добавил он грубовато.
Прежде чем мне предоставилась возможность сказать, что я
не какой-нибудь неуклюжий мешок, он уже двигался вниз по
весьма крутому склону горы с противоположной от обрыва стороны.
- Вы знаете, куда идете? - прокричала я ему вдогонку. Мой
голос от волнения прозвучал излишне резко.
Я не представляла себе, где мы находимся, - не могу сказать,
что обычно это у меня хорошо получалось, - но я и не думала,
что преследуя собаку, взобралась на холм.
Мужчина обернулся, на его лице на мгновение вспыхнула лукавая
белозубая улыбка, однако глаза его не смеялись. Он взглянул
на меня мрачным каменным взглядом.
- Я веду тебя к твоим друзьям, - это было все, что он сказал
в ответ.
Он мне не нравился, однако я ему поверила. Он был не слишком
высок - где-то пять футов десять дюймов - и не широк в кости,
но фигура его своей массивностью и компактностью производила
впечатление коренастого человека. В тумане он передвигался
с исключительной уверенностью, легко и грациозно ступая
там, где, как мне казалось, был вертикальный обрыв.
Тот, что был помоложе, спускался позади меня, помогая мне
всякий раз, когда я оказывалась в затруднительном положении.
Своими заботливыми манерами он походил на старинного джентльмена.
У него были сильные, красивые и невероятно мягкие при касании
к ним руки. Сила его поражала. Он несколько раз с легкостью
поднимал меня в воздух и проносил над своей головой. Возможно,
это был не столь уж великий подвиг, учитывая мой ничтожный
вес, однако, если принять во внимание то, что он стоял при
этом на глинистых ступеньках и был всего лишь на два-три
дюйма выше меня, то выглядело это весьма впечатляюще.
- Ты должна поблагодарить эмиссаров смерти, - настойчиво
заявил мужчина, который вел нас, как только мы добрались
до ровной земли.
- Да ну? - спросила я насмешливо.
Мысль о том, что нужно говорить "спасибо" каким-то
"эмиссарам смерти", показалась мне смешной.
- И что, мне теперь на колени становиться? - поинтересовалась
я, не удержавшись и хихикнув.
Мужчина и не думал, что для меня это шутки. Он положил руки
на пояс и посмотрел мне прямо в глаза. На его узком скуластом
лице не было и тени улыбки. Что-то угрожающее было в его
позе, в его раскосых темных глазах, в его мохнатых бровях,
которые мостом сходились над его точеным носом. Он резко
повернулся ко мне спиной, отошел и уселся на ближайший камень.
- Мы не покинем это место, пока ты не поблагодаришь эмиссаров
смерти, - заявил он.
Внезапно меня словно громом поразило - я осознала, что я
одна нахожусь невесть где в тумане в компании двух странных
людей, один из которых, возможно, опасен. Я поняла, что
он не двинется с места, пока я не выполню его нелепое требование.
К моему изумлению, вместо того, чтобы испугаться, я почувствовала,
что готова рассмеяться.
Всепонимающая улыбка на лице молодого парня ясно свидетельствовала,
что он знает, о чем я думаю, и это немало его забавляет.
- Пожалуй, на колени можно и не становиться, - сказал он
мне, а затем, не в силах дальше сдерживать веселье, расхохотался.
Его смех звучал ясно и отрывисто, он словно камешками рассыпался
повсюду вокруг меня. У него были снежно-белые, совершенно
ровные, как у ребенка, зубы. Его лицо выглядело озорным
и в то же время мягким.
- Достаточно просто сказать "спасибо", - подсказал
он мне. - Скажи. Что ты при этом потеряешь?
- Я чувствую себя глупо, - сказала я ему доверчиво, намеренно
пытаясь склонить его на свою сторону. - Я не стану этого
делать.
- Почему? - спросил он меня без всякого осуждения. - На
это уйдет какая-то секунда, к тому же, - улыбаясь, подчеркнул
он, - это совершенно не больно.
Я невольно хихикнула.
- Мне жаль, но я не могу этого сделать, - повторила я. -
Такая уж я есть. Всякий раз, когда кто-то настаивает, что
я должна что-то сделать, я не хочу этого делать, злюсь и
упираюсь.
Парень задумчиво кивнул; его глаза глядели в землю, подбородок
покоился на кулаках.
- Однако факт, что нечто помогло тебе избежать увечья, а
возможно, и гибели, - промолвил он после длинной паузы.
- Нечто необъяснимое.
Мне пришлось согласиться с ним. Я даже призналась, что для
меня все это выглядит совершенно непостижимым, и попыталась
сказать что-то о явлениях, которые происходят случайно в
нужное время и в нужном месте.
- Все это очень правильно, - ответил он, затем улыбнулся
и весьма смело коснулся моего подбородка. - Но это ничего
не объясняет в твоем случае. Ты получила дар. Называй того,
кто его тебе его дал, случайностью, стечением обстоятельств,
цепью событий или как угодно еще, но факт остается фактом
- тебя уберегли от увечий и боли.
- Возможно, вы и правы, - согласилась я кротко. - Мне следовало
бы проявить большую благодарность.
- Не проявлять большую благодарность, а чувствовать себя
более гибко и раскованно, - сказал он и расхохотался.
Заметив, что я начинаю злиться, он широко развел руки, словно
пытаясь охватить окружающие нас заросли полыни.
- Мой друг считает, что виденное тобой связано с индейским
кладбищем, посреди которого мы сейчас и находимся.
- Я не вижу никакого кладбища, - возразила я, защищаясь.
- Его непросто разглядеть, - объяснил он, глядя на меня
прищуренным взглядом, будто у него что-то случилось со зрением.
- И не туман мешает его увидеть. Даже в ясный солнечный
день здесь ничего не видно, кроме зарослей полыни. - Он
стал на колени и улыбаясь посмотрел на меня снизу вверх.
- Однако опытный глаз приметит, что эти заросли имеют необычную
форму. Он лег на землю плашмя, голову наклонил влево и жестами
предложил мне сделать то же самое.
- Только так это можно разглядеть отчетливо, - пояснил он,
когда я улеглась рядом с ним на землю. - Я бы этого ни за
что не узнал, если бы не мой друг, который знает множество
разных интересных и увлекательных вещей.
Поначалу я не увидела ничего; затем один за другим моему
взору стали открываться камни, спрятанные в хитросплетении
травяных зарослей. Они были темные и блестящие, словно их
умыл туман, и выстроились в круг, больше напоминая собой
некие существа, чем просто камни.
Я едва не вскрикнула, когда поняла, что круг камней представляет
собой точное подобие круга человеческих фигур, которые я
видела ранее в тумане.
- Теперь я и вправду напугана, - пробормотала я, тревожно
поеживаясь. - Я рассказала вам, что видела человеческие
силуэты, выстроившиеся в круг, - я глянула на него, чтобы
посмотреть, не сквозит ли в его лице насмешка или неодобрение,
а затем добавила: - Это полный абсурд, но я почти что могу
поклясться, что эти камни и есть люди, которых я видела.
- Я знаю, - прошептал он так тихо, что мне пришлось придвинуться
к нему поближе. - Все это очень таинственно, - продолжал
он. - Мой друг, который, как ты уже, должно быть, заметила,
по происхождению индеец, говорит, что на некоторых индейских
кладбищах имеется ряд или круг из каменных валунов. Эти
валуны - эмиссары смерти. - Он изучающе посмотрел на меня,
словно желая убедиться, что приковал к себе все мое внимание,
и уверенно добавил: - Они - это эмиссары, имей в виду, а
не символы, изображающие эмиссаров.
Я продолжала смотреть на парня широко раскрытыми глазами,
но не только потому, что не знала, какие выводы делать из
его утверждений, - дело в том, что когда он говорил и улыбался,
его лицо непрерывно менялось. Не то чтобы менялись черты
его лица, но оно то было лицом шестилетнего ребенка, то
лицом семнадцатилетнего юноши, а иногда - лицом старика.
- Это какое-то странное поверье, - продолжал он, похоже,
не обратив внимания на мой пристальный взгляд. -И я не слишком-то
серьезно к нему относился, пока ты не свалилась с неба как
раз в тот момент, когда мой друг рассказывал мне об эмиссарах
смерти, - и не поведала о том, что только что видела. Если
бы я был по своей природе недоверчив, - добавил он, и в
его голосе вдруг появились угрожающие нотки, - я бы решил,
что вы с ним сговорились.
- Я его не знаю! - бросилась я защищать себя, возмущенная
одним лишь его намеком, затем тихо прошептала, так, чтобы
только он один мог меня слышать: - Если честно, то от вашего
друга у меня по коже мурашки бегают.
- Если бы я был по своей природе недоверчив, - повторил
молодой человек, не обращая внимания на то, что я его перебила,
- я решил бы, что вы с ним на самом деле пытаетесь меня
напугать. Однако недоверчивость мне не свойственна. Поэтому
все, что мне остается, - оставить в покое свои суждения
и полюбопытствовать насчет тебя.
- Незачем обо мне любопытствовать, - ответила я раздраженно.
- К тому же, я все равно ничего не понимаю в той чепухе,
что вы тут мелете.
Я гневно взглянула на него. Его выбор не внушал мне никакой
симпатии. Теперь и от него у меня по коже побежали мурашки.
- Он говорит о благодарности эмиссарам смерти, - вмешался
тот, что был старше. Он подошел к нам и уставился на. меня
сверху вниз чрезвычайно странным взглядом.
Полная страстного желания поскорее убраться с этого места
и от этих двух сумасшедших, я вскочила и прокричала слова
благодарности. Мой голос эхом отозвался в зарослях, словно
они обратились в скалы. Я вслушивалась, пока отзвуки моего
голоса совсем не затихли. А затем, словно одержимая, совершенно
наперекор собственному здравому смыслу, я стала выкрикивать
"спасибо" снова и снова.
- Я уверен, что эмиссары более чем довольны, - сказал младший
из двух, легонько похлопав меня по икре.
Расхохотавшись, он перевернулся на спину. Удивительная сила
была в его глазах, в очаровательной мощи его смеха. Я ни
на мгновение не усомнилась, невзирая на такое веселье, что
и в самом деле поблагодарила эмиссаров смерти. И что самое
странное, я чувствовала, что нахожусь под их защитой.
- Кто вы такие? - я адресовала свой вопрос молодому парню.
Он одним быстрым плавным движением вскочил на ноги.
- Я - Хосе Луис Кортез, но друзья зовут меня Джо, - представился
он, приготовившись пожать мне руку. - А это мой друг - Гумерсиндо
Эванс-Притчард.
Из опасения, что от такого имени я громко расхохочусь, я
прикусила губу и принялась чесать воображаемый укус на колене.
- Наверное, блоха, - сказала я, поглядывая то на одного
из них, то на другого. Они в свою очередь уставились на
меня, лишив возможности потешиться этим именем. На их лицах
было такое серьезное выражение, что мой смех тут же пропал.
Гумерсиндо Эванс-Притчард взял мою руку, вяло свисавшую
вдоль тела, и энергично потряс ее:
- Я рад с тобой познакомиться, - сказал он на чистейшем
английском языке с первоклассным британским акцентом. -
Я уж было подумал, что ты - эдакая зазнавшаяся п.... (Грубая
брань. В оригинале - "cunt". Выражение грубое,
но заменить или смягчить его не удалось. Гумерсиндо этим
словом изрядно шокировал Флоринду (поэтому выражение должно
быть крепким), видимо, этого он и добивался (см. контекст).
Так что остается надеяться на понимание и крепкие нервы
читателей (прим. перев.)).
Мой рот раскрылся, а глаза вылезли из орбит. И хотя что-то
во мне подметило, что его слова означали скорее комплимент,
чем оскорбление, мой шок был столь силен, что я стояла,
словно парализованная. Особым пуританством я не отличалась
- при соответствующих обстоятельствах я могла переплюнуть
кого угодно, - но в самом звучании слова cunt для меня было
что-то столь потрясающе обидное, что оно лишило меня дара
речи.
Джо пришел мне на выручку. Он извинился за своего друга,
объяснив, что Гумерсиндо - непримиримый борец с общественными
предрассудками. И прежде чем мне представилась возможность
сказать, что по моим понятиям он явно перешел все рамки
приличия, Джо добавил, что Гумерсиндо вынужден быть борцом
с общественными предрассудками, и это связано с тем фактом,
что он носит фамилию Эванс-Притчард.
- Это не должно никого удивлять, - заметил Джо. - Его отец
был англичанином, который бросил его мать, индейскую женщину
из Джелиско, еще до рождения Гумерсиндо.
- Эванс-Притчард? - повторила я, все еще защищаясь, затем
повернулась к Гумерсиндо и поинтересовалась, кажется ли
ему нормальным, что Джо выдает первой встречной фамильные
секреты, бросающие на него тень.
- Нет никаких бросающих тень секретов, - ответил за своего
друга Джо. - И знаешь почему? - Он сковал меня взглядом
своих сияющих темных глаз, которые не были ни карими, ни
черными, но скорее цвета спелых вишен.
Я беспомощно покачала головой, желая сказать "нет",
мое внимание было приковано к его непреодолимому взгляду.
Казалось, что один глаз смеется надо мной, другой же был
чрезвычайно серьезен, в нем сквозило что-то зловещее и угрожающее.
- То, что ты называешь секретами, бросающими тень, - это
для Гумерсиндо источник силы, - ответил Джо на свой собственный
вопрос. - Известно ли тебе, что его отец - ныне знаменитый
английский антрополог? Гумерсиндо ненавидит его лютой ненавистью.
Гумерсиндо едва заметно кивнул, словно этой ненавистью гордился.
Я едва могла поверить, что мне подвернулась такая удача.
Они имели в виду никого иного как Е. Е. Эванс-Притчарда,
одного из самых значительных социальных антропологов двадцатого
века. И как раз в этом семестре я занималась в стенах УКЛА
(в оригинале "UCLA" - Univercity of California
in the Los Angeles (прим. перев.)) изучением работ по истории
социальной антропологии и биографий исследователей, внесших
наиболее значительный вклад в эту область.
Вот это да! Мне пришлось сдержать себя, чтобы не закричать
во весь голос и не запрыгать от возбуждения. Появиться с
таким интригующим секретом! Знаменитый антрополог соблазняет
и впоследствии бросает индейскую женщину. Меня ни капли
не беспокоил тот факт, что Эванс-Притчард не проводил никаких
исследований на территории Мексики, - он, в основном, был
известен своими работами в Африке, - поскольку я была уверена,
что непременно обнаружу, что в один из его визитов в Соединенные
Штаты он заезжал в Мексику. Подтверждение тому стояло прямо
передо мной.
Радостно улыбаясь, я поглядывала на Гумерсиндо; мысленно
я пообещала себе, что, конечно же, не стану обнародовать
факты без его разрешения. Ну разве что только расскажу что-нибудь
одному из своих профессоров,- думала я. В конце концов,
не каждый день попадает в руки такая информация.
В моем уме вертелись разные возможности. Это могла бы быть,
скажем, небольшая лекция для нескольких избранных студентов
дома у одного из профессоров. Мысленно я уже выбрала профессора.
Нельзя сказать, что он мне особенно нравился, но мне импонировало
то, что он старался произвести впечатление на своих студентов
в какой-то немного детской манере. Время от времени мы собирались
у него дома. И каждый раз, когда я там бывала, то обнаруживала
на его рабочем столе как бы по ошибке забытую там записку,
написанную ему знаменитым антропологом Клодом Леви-Строссом.
- Ты не сказала нам как тебя зовут, - вежливо поинтересовался
Джо, мягко дергая меня за рукав.
- Кармен Гебауэр, - ответила я без колебаний, назвавшись
именем одной из подруг детства.
Чтобы облегчить дискомфорт и чувство вины от того, что я
вновь с такой легкостью сказала неправду, я спросила Джо,
не из Аргентины ли он. Получив в ответ удивленное выражение
лица, я поспешила добавить, что у него определенно аргентинская
интонация в голосе.
- Даже несмотря на то, что внешность у тебя не аргентинская,
- добавила я.
- Я мексиканец, - ответил он. - А судя по твоему акценту,
ты выросла либо на Кубе, либо в Венесуэле.
У меня не было желания продолжать дальше эту линию разговора,
и я быстро переменила тему.
- Знаешь ли ты, как мне снова выбраться на тропу? - спросила
я, внезапно озабоченная тем, что мои друзья уже, пожалуй,
волнуются.
- Нет, я не знаю, - признался с детской непосредственностью
Джо. - Но Гумерсиндо Эванс-Притчард знает.
Гумерсиндо повел нас через густые заросли вверх по узкой
тропинке на другой стороне горы. И вскоре до нас донеслись
голоса моих друзей и лай их собаки.
Я почувствовала сильное облегчение и в то же время была
разочарована и озадачена тем, что ни один из мужчин не попытался
выяснить, как меня можно будет найти.
- Я уверен, что мы еще встретимся, - небрежно бросил Джо
на прощание.
Гумерсиндо Эванс-Притчард удивил меня тем, что галантно
поцеловал мою руку. Он сделал это так естественно и грациозно,
что мне даже не пришло в голову над ним посмеяться.
- Это у него в генах, - пояснил Джо. - Несмотря на то, что
он лишь наполовину англичанин, его изысканность безукоризненна.
Он исключительно галантен!
Не сказав больше ни слова и не оглядываясь, оба они растворились
в тумане. Я очень сомневалась, что когда-нибудь снова их
увижу. Переполненная чувством вины за то, что солгала по
поводу своего имени, я была готова броситься им вдогонку,
но в эту минуту меня едва не повалила на землю собака моих
друзей, которая прыгнула на меня, пытаясь лизнуть в лицо.
|
