Глава
12
Офис-студия Исидоро Балтасара представляла собой прямоугольную
комнату, выходящую окнами на стоянку автомобилей. Еще там
была маленькая кухня и розовокафельная ванная. Он привез
меня туда ночью, когда мы вернулись из Соноры. Слишком измученная,
чтобы обращать на что-либо внимание, я тащилась за ним два
лестничных пролета, потом по устланному темным ковром коридору
к квартире номер восемь. В момент, когда моя голова коснулась
подушки, я уже спала, и мне снилось, что мы все еще в пути.
Дело в том, что мы ехали без остановки всю дорогу от Соноры,
сменяя друг друга за рулем и останавливаясь только чтобы
поесть или наполнить бак горючим.
Квартира была обставлена беспорядочно. Кроме двуспальной
кровати там был еще раскладной журнальный столик, служивший
письменным столом, складной стул и два металлических бюро,
в которых он хранил свои полевые заметки. Несколько костюмов
и полдюжины рубашек висели в двух больших стенных шкафах
в коридоре. Остальное пространство занимали сложенные в
стопки книги. Книжных шкафов вообще не было. Казалось, к
книгам никогда никто не притрагивался, тем более - не читал.
Шкафчики на кухне тоже были набиты книгами, и только на
одной полке оставалось место для тарелки, кружки, ножа,
вилки и ложки. На газовой плите стояли чайник и кастрюля.
В течение трех недель я нашла для себя новую квартиру примерно
в миле от кампуса УКЛА, совсем рядом с офисом-студией Исидоро
Балтасара. Однако я продолжала проводить большую часть времени
у него. Он поставил вторую кровать для меня, ломберный столик
и бюро - такое же как и у него - в другом конце комнаты.
Через шесть месяцев Сонора стала для меня чем-то вроде мифа.
Не желая больше прятать все это в потаенные уголки памяти,
я сопоставила воспоминания о двух моих поездках туда. Но
как ни старалась, я не могла ничего вспомнить о потерянных
одиннадцати днях: одном - при первом путешествии, десяти
- при втором.
Исидоро Балтасар отказался даже упоминать о потере этих
дней. Временами я была полностью согласна с ним; мне была
ясна абсурдность обдумывания тех потерянных дней, потому
что я просто ничего не могла вспомнить о них и была благодарна
ему за то, что он не придавал значения случившемуся. Было
понятно, что Исидоро Балтасар бережет меня. Но временами
я без всякой причины испытывала сильнейшее негодование.
Помочь мне - это его долг, повторяла я себе, так как была
убеждена, что он преднамеренно что-то скрывает.
- Ты ведешь себя по-идиотски, когда твердишь одно и то же,
- наконец сказал он однажды. - И вся эта суета бессмысленна,
потому что она ни к чему не приведет.
Мгновение он колебался, будто сопротивляясь голосу, готовому
что-то произнести, потом пожал плечами и добавил требовательным
тоном:
- Почему ты не используешь ту же энергию в более полезных
целях, таких, например, как отслеживание и контроль своих
плохих привычек?
Вместо того, чтобы принять такую точку зрения, я немедленно
контратаковала с еще одной кипевшей во мне обидой. Я все
еще не познакомилась с другими молодыми женщинами, которые
были вверены Исидоро Балтасару старым нагвалем.
Он так много говорил о них, что казалось, я их уже знаю.
Когда бы я ни спросила о них, он всегда отвечал очень обстоятельно.
О них он говорил восторженно и с глубоким, явно неподдельным
восхищением утверждал, что любой описал бы их как привлекательных,
умных и совершенных женщин - у них у всех были университетские
дипломы, - самоуверенных и воинственно независимых. Для
него, однако, они были более чем все это; они были магическими
существами, которые разделяли его судьбу. Их соединяли узы
привязанности и обязательств, которые ничего общего не имели
с социальным порядком. Говоря проще, они разделяли общий
поиск свободы.
Однажды я даже поставила ему ультиматум:
- Ты возьмешь меня к ним или нет?
Исидоро Балтасар весело рассмеялся глубоким, сдавленным
смехом.
- Я могу сказать тебе только то, что на самом деле все не
так, как ты себе представляешь, - сказал он. - И нет способа
сказать, когда ты наконец встретишься с ними. Тебе нужно
только ждать.
- Я уже достаточно долго жду! - закричала я и, увидев, что
он никак не реагирует, добавила насмешливо:
- Если ты думаешь, что я могу найти группу женщин в Лос-Анжелесе,
то ты заблуждаешься. Я даже не знаю, где начать искать.
- Ты найдешь их тем же способом, что и меня, - ответил он.
- Так же, как ты нашла Мариано Аурелиано.
Я подозрительно посмотрела на него. Мне показалось, что
у него были какие-то тайные умыслы.
- Я не искала тебя, - капризно заметила я. - Так же, как
я не искала Мариано Аурелиано. Поверь мне, встреча с тобой
и с ним - это совершенная случайность.
- Нет случайных встреч в мире магов, - проговорил он.
Я была на грани того, чтобы сказать, что не нуждаюсь в добрых
советах, когда он добавил серьезным тоном: -
Ты встретишь их в свое время. Их не нужно искать.
Отвернувшись к стене, я сосчитала до десяти, потом повернулась
к нему, улыбаясь, и сказала приветливо:
- Проблема в общении с тобой состоит в том, что у тебя характер
типично латинского склада. Для тебя завтра всегда достаточно
хорошее. Тебе не нужно, чтобы вещи были более или менее
определенными. - Я повысила голос, чтобы он не прервал меня.
- Я настаиваю на встрече с твоими друзьями, чтобы все ускорить.
- Все ускорить? - повторил он, не понимая, о чем речь. -
Что ускорить?
- Ты говорил мне на днях, что осталось так мало времени,
- напомнила я. - Ты всегда говоришь о том, как важно для
меня встретить их, а сам ведешь себя так, как будто у тебя
впереди вечность.
- Я непрерывно говорю тебе это потому, что хочу, чтобы ты
спешила очистить свое собственное существование, а не потому,
что я хочу бессмысленных действий, выполненных так быстро,
как тебе заблагорассудится, - сказал он раздраженно. - Не
мое дело - представлять их тебе. Если бы это было в моей
власти, я бы не сидел здесь, слушая твои глупости.
Он закрыл глаза и вздохнул с преувеличенно фальшивым смирением.
Затем улыбнулся и пробормотал тихо:
- Ты слишком глупа, чтобы понять, что происходит.
- Ничего не происходит, - вспылила я, выведенная из себя
его оскорблением. - Я не так глупа, как ты думаешь. Я заметила
атмосферу двойственности в твоих реакциях на меня. Иногда
у меня создается отчетливое впечатление, что ты не знаешь,
что со мной делать.
- Я знаю, конечно, что делать, - возразил он.
- Тогда почему ты всегда проявляешь нерешительность, если
я что-нибудь предлагаю? - слова вырвались у меня одним аккордом.
Исидоро Балтасар внимательно посмотрел на меня. В какой-то
момент я ожидала, что он набросится на меня со всеми злыми
и грубыми словами, какие он только знает, и разгромит меня
резкой критикой. Но его голос был на удивление вежливым,
когда он сказал, что я абсолютно права в оценках.
- Я всегда жду, пока события совершат выбор за меня, - подтвердил
он. - И тогда действую со всей скоростью и решительностью.
Я оставлю тебя позади, если ты не будешь начеку.
- Я и так уже далеко позади, - произнесла я обиженным голосом.
- С тех пор как ты не помог мне найти этих женщин, я обречена
оставаться позади.
- Но это действительно не самый неотложный вопрос, - сказал
он. - Ты все еще не приняла решения - вот в чем проблема.
Он поднял брови, как будто ждал, что я снова вспылю.
- Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Что именно я должна
решить?
- Ты не решила, присоединиться ли к миру магов. Ты стоишь
на пороге, заглядываешь внутрь, наблюдая за тем, что же
случится. Ты ожидаешь какой-то практической пользы, которая
бы сделала этот мир заслуживающим твоего времени.
Слова протеста поднимались во мне. Но еще раньше, чем я
позволила выплеснуться своему глубокому возмущению, он сказал,
что у меня сложилось ошибочное впечатление, что переезд
в новую квартиру и то, что я отказалась от старого образа
жизни, - это на самом деле перемены.
- А что же это тогда? - саркастически спросила я.
- Ты ничего не оставила позади, кроме своих вещей, - произнес
он, не обращая внимания на мой тон. - Для некоторых людей
это гигантский шаг. Для тебя - это ничто. Ты не связана
имуществом.
- Да, это так, - согласилась я, а потом стала настаивать,
что что бы он ни думал по этому поводу, я приняла решение
вступить в мир магов уже давно. - Как ты думаешь, почему
я сижу здесь, если я еще не вступила в этот мир?
- Конечно же ты вступила - телом, но не духом. Сейчас ты
ждешь чего-то вроде карты, какого-то поддерживающего плана,
чтобы принять окончательное решение. А пока ты будешь продолжать
приспосабливаться к нему. Главная твоя проблема в том, что
ты хочешь убедиться, что у мира магов есть что тебе предложить.
- А разве нет? - воскликнула я.
Исидоро Балтасар повернулся и с восторгом взглянул на меня.
- Да, у него есть нечто такое, что он может предложить.
Это свобода. Однако нет никакой гарантии, что в достижении
ее ты добьешься успеха. То же можно сказать и о любом из
нас.
Я кивнула задумчиво, а потом спросила, что же нужно сделать,
чтобы убедить его, что я согласна вступить в мир магов.
- Тебе не надо убеждать меня. Ты должна убедить дух. Ты
должна закрыть дверь за собой.
- Какую дверь?
- Ту, которую ты все еще держишь открытой. Дверь, которая
позволит выйти в случае, если тебе что-либо не понравится
или не удовлетворит твои ожидания.
- Уж не считаешь ли ты, что я могу уйти?
Он посмотрел на меня с таинственным выражением, потом пожал
плечами и голосом, который был ближе к шепоту, сказал:
- Это между тобой и духом.
- Но если ты сам веришь, что...
- Я не верю ни во что, - коротко оборвал он. - Ты пришла
в этот мир тем же путем, что и любой другой. Это не есть
действие какого-нибудь конкретного лица. И не будет чьим-либо
действием, если ты или кто-нибудь другой решит покинуть
его.
Я сконфуженно посмотрела на него:
- Но, конечно, ты попытаешься меня убедить... если я...
- я запнулась.
Он тряхнул головой, прежде чем я закончила говорить.
- Я не стану убеждать тебя или кого-то другого. Не будет
никакой силы в твоем решении, если тебя нужно поддерживать
всякий раз, когда ты споткнешься или засомневаешься.
- Но кто поможет мне? - спросила я в растерянности.
- Я. Я твой слуга. - Он улыбнулся, но не цинично, а застенчиво
и мило. - Но прежде всего я служу духу. Разница в том, чтобы
быть не рабом, но слугой духа. Рабы не имеют выбора, у слуг
он есть. Их выбор - служить безупречно.
- Моя помощь не в счет, - продолжал он.-Яне могу убедить
тебя, и конечно же ты не можешь убедить меня или мир магов.
Главная предпосылка этого мира: не делается ничего такого,
что может быть расценено как полезное; разрешаются только
стратегические действия. Именно этому учил меня нагваль
Хуан Матус, и это способ, которым я живу: маг практикует
то, что проповедует. И еще: ничего не делается в практических
целях. Когда ты станешь понимать и практиковать все это,
ты закроешь за собой дверь.
Между нами установилось долгое неподвижное молчание. Я крутилась
на своей кровати. Мысли вертелись у меня в голове. Возможно,
никто из магов не поверит мне, но я действительно изменилась,
это изменение было почти незаметным вначале. Я обратила
на него внимание, потому что оно произошло с наиболее сложной
вещью, с которой сталкиваются почти все женщины: ревностью
и потребностью все знать.
Мои приступы ревности были притворными, - не всегда осознанные,
они были все-таки чем-то вроде позы. Что-то во мне требовало,
чтобы я ревновала ко всем другим женщинам в жизни Исидоро
Балтасара. Но одновременно что-то во мне остро осознавало,
что жизнь нового нагваля не была жизнью обычного мужчины,
не была она и жизнью мужчины, который может иметь много
жен. Наши отношения, если это можно так назвать, не походили
на какие бы то ни было обычные формальные отношения, и не
имело значения, какую форму я пыталась им придать. Для ощущения
обладания и для того, чтобы ревновать, необходимо, чтобы
эти чувства выражались, и не только у тебя самого, но и
у партнера. А Исидоро Балтасар вообще не проявлял стремлений,
желаний, чувств и эмоций обычного мужчины.
Мое желание знать все о жизни Исидоро Балтасара было непреодолимой
потребностью; меня просто терзало то, что он никогда не
позволял мне действительно проникнуть в его личную жизнь.
А еще, - я ничего не делала для этого. Часто я напоминала
себе, что было бы очень просто последить за ним или покопаться
в его бумагах, чтобы понять раз и навсегда, кто же он на
самом деле. Но я не могла. Что-то во мне знало, что я не
смогу продолжать общаться с ним как раньше, если сделаю
это. То, что меня останавливало, - было более чем уважение
чужой собственности, это было доверие, которым он облек
меня. Он предоставил мне полный доступ ко всему, что ему
принадлежало, и это сделало его не только на деле, но даже
в моих мыслях неприкосновенным.
Я беззвучно рассмеялась. Я поняла, что это стратегическое
действие воина. Исидоро Балтасар ошибся. Он принял мои врожденные
привычки - замкнутость и германскую ограниченность - за
недостаток воинственности. Это уже не имело значения. Я
знала, что наконец начала понимать и практиковать стратегию
воина, хотя бы тогда, когда он был - не обязательно в студии,
но был в Лос-Анжелесе. Однако в его отсутствие я часто начинала
сомневаться, и когда это происходило, я обычно приходила
спать в его студию.
Однажды ночью, когда я сунула свой ключ в замок, я вдруг
ощутила, что чья-то рука схватила меня и втащила вовнутрь.
Я завопила в ужасе.
- Что... что это... - произнесла я, заикаясь, когда рука,
которая держала меня, резко отпустила. Пытаясь сохранить
равновесие, я удержалась за стену. Сердце вырывалось из
груди. - Флоринда! - Я ошеломленно уставилась на нее. На
ней был длинный халат, собранный на талии. Ее волосы свободно
ниспадали по бокам и сзади. Мне стало интересно, реальна
она, или просто призрачное видение, обрамленное тусклым
светом, падающим из-за плеч. Я двинулась к ней и исподтишка
дотронулась до ее рукава.
- Это ты, Флоринда? Или, может быть, я сновижу?
- Нет, это реальность, милая. Это действительно я.
- Как ты добралась сюда? Ты здесь одна? - Я хорошо понимала,
что бесполезно спрашивать ее об этом.
- Если бы я знала, что ты придешь, я бы раньше начала уборку,
- произнесла я, пытаясь улыбнуться. Губы прилипли к зубам.
- Я люблю убирать студию Исидоро Балтасара ночью. Я всегда
убираю ночью.
Вместо того, чтобы что-нибудь сказать, Флоринда повернулась
в профиль, так что свет бил ей в лицо. Опасная искра появилась
в ее глазах. - Я говорила тебе никогда не следовать ни за
кем из нас и никогда не приходить без приглашения. Ты везучая,
- сказала она. - Ты должна быть счастлива, что я, а не кто-нибудь
другой втащил тебя сюда сегодня ночью.
- А кто еще мог втащить меня? - спросила я с показной храбростью,
которой совершенно не ощущала.
Флоринда пристально посмотрела на меня еще мгновение, потом
повернулась и, пожав плечами, сказала: - Кто-нибудь, кто
бы не обратил внимания, если бы ты умерла от испуга. - Она
слегка повернула голову, так что ее профиль был подчеркнут
призрачным светом. Она тихо смеялась и, взмахивая рукой
в воздухе, как будто вытирая произнесенные только что слова,
прошла через всю комнату на маленькую кухню. Казалось, она
не шла, а скользила в каком-то замысловатом танце. От этого
длинные черные волосы рассыпались у нее по спине, мерцая
в неопределенном свете, как серебряная завеса.
Пытаясь имитировать ее изящную походку, я последовала за
ней. - У меня есть ключ, ты знаешь, - сказала я. - Я прихожу
сюда в любой день и в любое время с тех пор, как мы вернулись
из Соноры. На самом деле я практически живу здесь.
- Разве Исидоро Балтасар не говорил тебе не приходить сюда,
когда он в Мексике? - Флоринда говорила ровным тоном. Она
не обвиняла меня, я это чувствовала.
- Может быть, он и упоминал что-нибудь в этом роде, - заметила
я с показным безразличием. Видя, что она нахмурилась, я
почувствовала необходимость защититься. Я сказала ей, что
часто бываю здесь сама и мне кажется, что не существует
особенного различия, в пяти ли милях отсюда Исидоро Балтасар
или в ста. Ободряемая ее повторяющимися кивками, я сообщила
по секрету, что кроме того, что выполняю здесь школьные
задания, я часами разбираю книги в стопках. Я распределила
их по авторам и по тематике. - Некоторые книги совсем новые,
и страницы в них все еще не разрезаны, - рассказывала я.
- Я отложила их. Фактически это то, зачем я пришла сюда
сегодня.
- В три часа утра? - удивилась Флоринда.
Заливаясь краской от смущения, я кивнула. - Нужно разрезать
еще очень много страниц. Такую работу можно делать целую
вечность, так как нужно быть очень внимательной, чтобы не
повредить страницы. Однако эта работа успокаивает и помогает
мне уснуть.
- Удивительно, - тихо проговорила Флоринда. Воодушевленная
ее явным одобрением, я продолжала:
- Я уверена, ты можешь понять, что дает мне пребывание здесь,
- сказала я. - В этой квартире я чувствую себя обособленной
от моей старой жизни, от всего и всех, кроме Исидоро Балтасара
и его магического мира. Даже сам воздух наполняет меня ощущением
полной изолированности. - Я вздохнула длинно и громко. -
Здесь я никогда не чувствую себя одиноко. Что-то в атмосфере
этого дома напоминает мне дом магов. Та самая прохлада и
недостаток чувств, которые тогда впервые я нашла такими
тревожными, исходящими от стен. Но это именно то отсутствие
тепла, та изолированность, которую я ищу и днем, и ночью.
Мне кажется, именно она меня чудесно успокаивает. Она дает
мне силу.
- Невероятно, - прошептала Флоринда как бы в неверии и поставила
чайник в раковину. Она что-то сказала, но что, я не расслышала
из-за шума воды, потом поставила наполненный чайник на плиту.
- Я счастлива, что ты именно так чувствуешь себя в этом
доме, - сказала она, драматически вздыхая. - Ты, должно
быть, ощущаешь безопасность в этом маленьком гнезде от знания
того, что у тебя есть партнер. - Она добавила самым шутливым
тоном, что мне нужно делать все, чтобы Исидоро Балтасар
был счастлив, включая занятия любовью, которые она описала
с устрашающей прямотой.
Я уставилась на нее, разинув рот, ошеломленная тем, что
слышу такие вещи. С уверенностью и сноровкой того, кто хорошо
знаком со странной обстановкой кухни, она достала две кружки,
мой личный чайник для заварки и пакет шоколадного печенья,
который я прятала в кухонном шкафчике за толстыми томами
немецкого и французского словарей.
Улыбаясь, Флоринда повернулась ко мне и неожиданно спросила:
- Кого ты надеялась встретить здесь сегодня?
- Не тебя! - выкрикнула я, слишком поздно понимая, что такой
ответ выдает меня с головой. Я пустилась в длительные и
подробные разъяснения, почему я верила, что могла найти
здесь если не всех, то хотя бы одну из молодых женщин.
- Они пересекут твой путь, когда наступит время, - сказала
Флоринда. - Тебе не нужно ускорять встречу с ними.
Прежде чем понять, что говорю, я обнаружила, что обвиняю
ее, Мариано Аурелиано и Исидоро Балтасара в моей неосведомленности.
Я сказала ей, что непрактично - скорее даже невозможно -
полагать, что мне нужно ждать, пока какие-то неизвестные
женщины пересекут мой путь, и верить, что я смогу узнать
их по чему-то такому непостижимому, как их внутренний свет.
Как обычно, чем больше я жаловалась, тем лучше себя чувствовала.
Флоринда не обращала на меня внимания.
- Одна, две полных ложки и одна для чайника, - произнесла
она нараспев с преувеличенным британским акцентом, как будто
распределяла чай. Затем самым небрежным тоном она заметила,
что очень своенравно и непрактично было для меня относиться
к Исидоро Балтасару как к мужчине, и даже думать об этом.
- Что ты имеешь в виду, я не понимаю, - сказала я, защищаясь.
Она пристально смотрела на меня, пока я не покраснела. -
Ты точно знаешь, что я имею в виду, - заметила она, потом
налила чай в кружки. Быстрым движением подбородка она указала,
какую из двух я должна взять. С пакетом печенья в руке она
села на кровать Исидоро Балтасара, ту, которая была ближе
всего к кухне. Медленно, маленькими глотками она пила чай.
Я села рядом с ней и делала то же.
- Ты не изменилась совсем, - внезапно сказала она.
- Об этом уже очень много раз говорил мне Исидоро Балтасар
несколько дней назад, - резко ответила я. - Я же все равно
знаю, что очень изменилась.
Я сказала ей, что мой мир вывернулся наизнанку после возвращения
из Соноры. Очень длинно я описала ей то, как нашла новую
квартиру, как переехала, оставив все, что имела. Она ничего
не говорила, только кивала, но сидела тихо и была неподвижна,
как статуя.
- На самом деле не очень большая заслуга то, что я отказалась
от рутины или стала сдержанной, - уступила я, нервно смеясь
и запинаясь из-за ее молчания. - Любой в близком контакте
с Исидоро Балтасаром забудет, что существуют границы между
ночью и днем, между буднями и праздниками. - Я взглянула
в ее сторону, довольная своими словами. - Время только протекает
и дает путь... - Пораженная странной мыслью, я не смогла
закончить предложение. Никто на моей памяти никогда не говорил
мне об отказе от рутины или о том, чтобы стать сдержанной.
Я внимательно посмотрела на Флоринду, потом мой взгляд невольно
отпрянул. Она ли это сделала? - спросила себя я. Откуда
у меня взялись эти мысли? И еще сильнее озадачивало то,
что я знала смысл этих слов.
- Должно быть, это знак: что-то в тебе близко к тому, чтобы
вырваться, - сказала Флоринда, как если бы она следовала
за ходом моих мыслей. Она продолжала говорить, что все,
что бы я ни делала так успешно в сновидении, не наполняло
мои часы бодрствования необходимой твердостью, необходимой
самодисциплиной, нужной для жизни в мире магов.
- Я никогда не делала ничего подобного в своей жизни, -
сказала я. - Дай мне отдых. Для меня это все очень ново.
- Конечно, - с готовностью согласилась она. Положив голову
на подушку, Флоринда закрыла глаза. Она молчала очень долго,
и мне казалось, что она уснула, поэтому я вздрогнула, когда
услышала:
- Настоящее изменение - это не изменение настроения или
отношения, или внешности. Настоящее изменение заключается
в полной трансформации себя.
Видя, что я готова возразить ей, она прижала пальцы к моим
губам и прибавила:
- То изменение, о котором я говорю, не может произойти в
три месяца или за год, или за десять лет. Оно требует всей
жизни. - Она сказала, что чрезвычайно трудно стать чем-то
другим, чем уже сформировавшийся человек.
- Мир магов - это сон, миф, но он реален, как и повседневный
мир, - продолжала Флоринда. - В порядке постижения и функционирования
в мире магов мы должны сбросить повседневную маску, которая
надета на наши лица со дня рождения, и надеть другую маску,
маску, которая позволит нам видеть себя и свое окружение
таким, каким оно действительно является: захватывающие дух
события, которые освещают наше мимолетное существование
лишь однажды и никогда больше не повторяются.
- Ты сама должна будешь создать эту маску. - Она поудобнее
устроилась на кровати и, обхватив ладонями кружку, которую
я наполнила снова, делала шумные маленькие глотки.
- Как я могу сделать эту маску? - спросила я.
- Насновидев свое второе я, - пробормотала она. - И конечно
же, не только приобретением нового адреса, новой одежды,
новых книг. - Она посмотрела внимательно в мою сторону и
улыбнулась с издевкой. - И конечно же, не верой в то, что
у тебя появился новый мужчина.
Прежде чем я смогла отвергнуть ее грубое обвинение, она
сказала, что внешне я текучее существо, способное двигаться
с большой скоростью. Но внутри я неподатливая и застывшая.
Как и Исидоро Балтасар, она тоже напомнила о том, что для
меня было ошибкой верить, что переезд в новую квартиру и
обязательный отказ от всего, что я имела, был изменением.
Я наклонила голову, соглашаясь с ее критикой. У меня всегда
было стремление избавиться от вещей. И, как она подчеркнула,
это было, по существу, внутреннее побуждение. К огромному
огорчению моих родителей, я периодически избавлялась от
одежды и игрушек с самого раннего детства. Радость при виде
комнаты и шкафов, аккуратно убранных и практически пустых,
для меня превышала радость обладания вещами.
Иногда мое побуждение было таким всеобъемлющим, что я прореживала
даже одежду моих родителей и братьев. Едва ли кто-нибудь
в детстве обсуждал со мной эти вопросы, но я всегда была
убеждена, что нужно избавляться от вещей, которые некоторое
время не носишь. Несколько раз вся моя семья оказывалась
во внезапном и полном замешательстве, когда отец ходил из
комнаты в комнату, открывая шкафы и вопя в поиске нужной
ему рубашки и пары брюк.
Флоринда засмеялась, затем встала и подошла к окну, выходящему
на аллею. Она смотрела на черные шторы, как если бы могла
видеть сквозь них. Взглянув назад через плечо, она сказана,
что для женщины намного проще, чем для мужчины, разорвать
связь с семьей и с прошлым.
- Женщина, - напомнила она, - обычно не в счет. Это дает
женщине прекрасную возможность быть текучей. К сожалению,
женщины очень редко используют это преимущество. - Она прошлась
по комнате, ее рука коснулась большого металлического бюро
и моего столика. - Самая сложная вещь, которую нужно понять
о мире магов, это то, что он предлагает полную свободу.
- Она повернулась, чтобы видеть меня, и тихо добавила: -
Но свобода не дается даром.
- Чего же стоит свобода?
- Свобода будет стоить тебе твоей маски, - сказала она.
- Маски, ощущать которую так удобно, и ее так трудно снять
не потому, что она идет тебе так уж хорошо, но потому, что
она на тебе очень долгое время. - Она перестала шагать по
комнате и остановилась перед моим маленьким столом.
- Знаешь ли ты, что такое свобода? - риторически спросила
она. - Свобода - это полное отсутствие интереса. к себе,
- произнесла она, садясь рядом со мной на кровати. - И лучший
способ перестать быть озабоченной самой собой - это заботиться
о других.
- Я забочусь, - уверила я ее.-Я постоянно думаю об Исидоро
Балтасаре и о его женщинах.
- Я уверена, что это так, - охотно согласилась Флоринда.
Она встряхнула головой и зевнула. - Сейчас самое время для
тебя начать создавать новую маску. Маску, которая не будет
иметь ничьего отпечатка, кроме твоего собственного. Она
должна быть высечена в одиночестве. Иначе она не подойдет
тебе. Иначе всегда будут времена, когда маска будет казаться
слишком тесной, слишком свободной, слишком теплой, слишком
холодной... - Ее голос звучал так, как будто она продолжала
перечисление самых невиданных неудобств.
Последовало длительное молчание, и тогда тем же сонным голосом
она сказала:
- Выбрать мир магов - это не в смысле разговоров, как у
тебя. Нужно действовать в этом мире. В твоем случае ты должна
сновидеть. Занималась ли ты сновидением после возвращения?
Будучи в очень мрачном настроении, я призналась, что не
делала этого.
- Тогда ты еще не приняла своего решения, - строго произнесла
она. - Ты не высекаешь новую маску. Ты не сновидишь свое
второе я.
Маги окружают свой мир своей исключительной безупречностью.
- Ясный блеск появился в ее глазах, когда она добавила,
- Маги не заинтересованы обращать кого-либо на свои пути.
Среди магов нет гуру или мудрецов, - только нагвали. Они
лидеры не потому, что знают больше или каким-то образом
лучшие маги, но просто потому, что у них больше энергии.
Я имею в виду не обязательно физическую силу, - смягчилась
она, - но особую конфигурацию их сущности, которая позволяет
им помогать другим изменять уровни осознания.
- Если маги не заинтересованы в обращении кого бы то ни
было на свои пути, почему тогда Исидоро Балтасар - ученик
старого нагваля? - прервала я ее.
- Исидоро Балтасар вступил в мир магов тем же путем, что
и ты, - сказала она. - Что бы там ни было, но он попал в
ситуацию, когда Мариано Аурелиано не мог его проигнорировать.
Его долгом было учить Исидоро Балтасара всему, что он знает
о мире магов. - Она сообщила, что никто не искал ни Исидоро
Балтасара, ни меня. Что бы ни привело нас в их мир, - это
не имело ничего общего с чьим-либо действием или желанием.
- Никто из нас ничего не станет делать, чтобы удерживать
тебя против твоей воли в этом волшебном мире, - сказала
она, улыбаясь. - И все же мы будем делать различные вообразимые
и невообразимые вещи, чтобы помочь тебе остаться в нем.
Флоринда отвернулась в сторону, как будто хотела спрятать
от меня свое лицо. Мгновение спустя она посмотрела через
плечо. Что-то холодное и беспристрастное появилось в ее
глазах, и смена выражения была настолько заметной, что я
испугалась. Инстинктивно я отодвинулась от нее.
- Единственная вещь, которую я не могу и не желаю делать,
так же, как и Исидоро Балтасар, это помогать тебе быть старой
уродкой, алчной, во всем потакающей себе. Это было бы искажением.
Чтобы смягчить обиду, она крепко обняла меня за плечи. -
Я скажу, что тебе нужно, - прошептала она, когда молчание
затянулось так надолго, что казалось, она забыла, что собиралась
сказать.
- Тебе нужен хороший ночной сон, - наконец пробормотала
она.
- Я совсем не устала, - возразила я. Я ответила автоматически
и сразу ощутила, что большинство моих ответов противоречили
тому, о чем шла речь. Считать себя правой было для меня
вопросом принципа.
Флоринда мягко засмеялась, затем снова обняла меня. - Не
будь такой немкой, - пробормотала она. - И не надейся, что
все будет для тебя расшифровано понятно и точно. - Она добавила,
что в мире магов нет ничего понятного и точного; наоборот,
вещи раскрывают свою сущность медленно и неопределенно.
- Исидоро Балтасар поможет тебе, - уверила она меня. - Но
запомни: он не будет помогать тебе таким способом, какого
ты от него ожидаешь.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросила я, высвобождаясь
из ее рук, чтобы можно было видеть ее лицо.
- Он не скажет тебе то, что ты хочешь услышать. Он не скажет
тебе, как себя вести, потому что, как ты уже знаешь, не
существует ни правил, ни руководств в магическом мире. -
Она радостно смеялась, кажется, получая удовольствие от
моего растущего разочарования. - Всегда помни, существует
только импровизация, - добавила она, потом, широко зевнув,
растянулась на кровати во весь рост и взяла одно из одеял,
сложенных аккуратной стопкой на полу. Прежде чем укрыться,
она приподнялась на локте и приблизила ко мне лицо. Что-то
гипнотическое было в ее сонном голосе, когда она советовала
мне всегда иметь в виду, что я следую тому же пути воина,
что и Исидоро Балтасар.
Она закрыла глаза и слабым, еле слышным голосом сказала:
- Никогда не теряй мысли о нем. Его действия поведут тебя
так искусно, что ты даже не заметишь этого. Он несравненный
и безупречный воин.
Я быстро схватила ее за руку, боясь, что она уснет прежде,
чем закончит говорить.
Не открывая глаз, Флоринда сказала: - Если ты посмотришь
внимательно, то увидишь, что Исидоро Балтасар не ищет любви
или одобрения. Ты увидишь, что он сохраняет безмятежность
в любых условиях. Он не требует ничего, и еще он желает
отдать всего себя. Он жадно ищет указания духа в форме доброго
слова, подходящего жеста, и когда он получает его, то выражает
благодарность удвоением усилий.
Исидоро Балтасар не выносит приговоры. Он неистово уменьшает
себя до бесконечно малого, чтобы слышать и видеть. Так он
может победить и покориться своей победе, или быть побежденным
и получить силу от своего поражения.
Если ты будешь внимательна, то увидишь, что Исидоро Балтасар
никогда не сдается. Он может быть побежден, но он никогда
не бывает разгромленным. И прежде всего - Исидоро Балтасар
свободен.
Я умирала от желания прервать ее, закричать, что она уже
говорила мне все это, но Флоринда уснула раньше, чем я успела
спросить у нее что-то еще.
Боясь, что не найду ее утром, если вернусь к себе домой,
я уселась на другую кровать.
В голове у меня проносились странные мысли. Я расслабилась
и позволила им полностью овладеть мной. Новые ощущения отличались
от того, какими были обычные мысли. Я видела их, как лучи
света, вспыхивающие из подсознания.
Во время одного из таких всплесков интуиции я решила почувствовать
кровать, на которой сижу. И к ошеломляющему удивлению мои
ягодицы ощутили, как они сами погружаются в кровать. Некоторое
время я была кроватью, которая достигала моих ягодиц, касаясь
их. Это ощущение доставляло мне некоторое удовольствие.
Теперь я уже знала, что нахожусь в сновидении, и понимала
с полной ясностью, что я только что ощутила то, что Эсперанса
описывала как "мои ощущения выходят из меня".
Все мое существо расплылось, или, еще лучше, - оно взорвалось.
Хотелось рассмеяться от чистой радости этого ощущения, но
я боялась разбудить Флоринду. Я все вспомнила! Сейчас не
составило бы никакого труда перечислить все, что я делала
в доме магов в течение тех десяти дней. Я сновидела! Под
бдительным присмотром Эсперансы я все дальше и дальше углублялась
в свое сновидение, просыпаясь в доме магов, или рядом с
Эсперансой, или иногда в других местах, которые я не могла
рассмотреть в то мгновение.
Клара говорила, что прежде чем какой-то отдельный предмет,
замеченный в сновидении, сможет зафиксироваться в моей памяти,
мне нужно увидеть его дважды. Я видела всех женщин более
двух раз; они оставили неизгладимый след в моей памяти.
Сидя здесь на кровати и наблюдая, как спит Флоринда, я вспомнила
других женщин из партии магов, с которыми я взаимодействовала
в сноподобном состоянии в течение тех забытых дней. Я видела
их так ясно, как будто они проходили передо мной, или как
если бы я возвратилась телесно к тем событиям.
Больше других меня поражала Нелида, которая была так похожа
на Флоринду, что вначале я приняла их за близнецов. Она
не только была такой же высокой и тонкой, как Флоринда,
но у нее был тот же цвет глаз, волос, та же комплекция;
даже выражения у них были одинаковые. По темпераменту они
тоже были похожи, только Нелида казалась более мягкой, менее
воинственной. И еще, в Нелиде был особый покой и тихая сила,
которые очень успокаивали.
Хермелинда могла легко сойти за младшую сестру Кармелы.
Она была тонкая, небольшого роста, всего пять футов и два
дюйма и имела просто исключительные манеры, а также очень
следила за своим телом. Она казалась менее самоуверенной,
чем Кармела. Говорила Хермелинда тихо и двигалась быстрыми
рывками, которые как-то сцеплялись в грациозность, изящество.
Ее компаньоны сказали мне, что осторожность и спокойствие
делают ее лучшей среди других и что она не может общаться
с группой или даже двумя людьми одновременно.
Клара и Делия составляли изумительную команду проказниц.
На самом деле они не были такими большими, как казались.
Их здоровье, их сила и энергия заставляли других думать,
что они крупные и деструктивные женщины. Они играли в самые
восхитительные состязательные игры, демонстрируя свое необычайно
эксцентричное снаряжение при первой же возможности. Обе
очень хорошо играли на гитаре и имели прекрасные голоса;
они пели, стараясь превзойти друг друга не только на испанском,
но и на английском, немецком, французском и итальянском.
Их репертуар включал баллады, народные песни, всевозможные
популярные песни, даже самые последние поп-хиты. Достаточно
было только напеть или повторить вслух первую строчку почти
любой песни, и сразу же Клара и Делия заканчивали ее всю.
Ко всему прочему они писали стихи, тоже состязаясь, часто
к определенным случаям.
Они написали стихи для меня и протолкнули под дверь, не
подписав. Я должна была определить, кто именно написал стихотворение.
Каждая утверждала, что если я искренна в своих чувствах
к ним, люблю их, то интуитивно буду знать автора.
В этом соперничестве не было перевеса, и поэтому оно было
особенно трогательным. Ведь подразумевалось развлечение,
а не намерение поразить друг друга. Излишне говорить, что
Клара и Делия получали такое же удовольствие, как и их зрители.
Если им кто-то нравился, как это, кажется, случилось со
мной, не было предела их расположению и преданности. Обе
они охраняли меня с удивительным упорством, даже когда я
была неправа. В их глазах я была безупречна и не могла поступить
неправильно. От них я научилась тому, что такое доверие
требует двойной ответственности. Неверно было бы сказать,
что я боялась разочаровать их и пыталась подтвердить ожидания,
однако наиболее естественной вещью для меня в этой ситуации
было верить, что я безупречна и вести себя с ними безупречным
образом.
Самой странной из всех женщин-магов была моя учительница
сновидения, Зулейка, которая никогда ничему меня не учила.
Она даже никогда со мной не разговаривала или, возможно,
не замечала, что я существую.
Зулейка была, как и Флоринда, очень красива; возможно, не
так замечательна, но она отличалась какой-то неземной красотой.
Она была маленького роста, с темными глазами и крылатыми
бровями, маленьким правильным носом и ртом, прекрасными
вьющимися темными волосами, которые отливали серым. Это
придавало ей тончайший оттенок поглощенности другими, неземными
интересами.
Эта необычная, но величественная красота имела характер
неослабевающего самоконтроля. Зулейка тонко ощущала комические
моменты того, что она красива и привлекательна в глазах
других. Научившись распознавать это и использовать как свое
преимущество, она была, однако, совершенно безразлична к
чему- или кому-либо.
Зулейка научилась чревовещать, и это стало превосходным
искусством. Она считала, что слова, которые произносились
движениями губ, становились более запутанными, чем они были
на самом деле.
Меня восхищала ее манера говорить как чревовещательницы
со стенами, столами, посудой или любым другим предметом
перед ней, и я могла часами следовать за ней, что бы она
ни делала. Она ходила по дому, казалось, не касаясь земли
и не производя движения воздуха. Когда я спросила других
магов, не иллюзия ли это, они объяснили, что Зулейка ненавидит
оставлять следы.
После того как я уже повстречалась и взаимодействовала со
всеми женщинами, они объяснили мне разницу между сновидящими
и сталкерами. Они называли это двумя планетами. Флоринда,
Кармела, Зойла и Делия были сталкерами: сильными существами
с большим количеством физической энергии, проводниками,
неистощимыми работниками, специалистами в особом состоянии
осознания, которое называется сновидение.
Другая планета - сновидящие - состояла из других четырех
женщин: Зулейки, Нелиды, Хермелинды и Клары. Они имели более
тонкую сущность. Не то чтобы они были менее сильными или
менее энергичными; просто их энергия была менее явной. Они
воплощали смысл отрешенности от этого мира, даже когда занимались
самыми земными делами. Они были специалистами в другом особом
состоянии осознания, которое они называли "сновидение
в мирах, отличных от этого мира". Мне сказали, что
это было наиболее сложное состояние осознания, которого
может достичь женщина.
Когда сновидящие и сталкеры работали вместе, сталкеры были
защитниками, сильным наружным слоем, который охранял глубинную
сущность, ядро. Сновидящие были этим ядром; они были как
бы глубинной основой, которая спрятана за сильным внешним
слоем.
В те дни в доме магов за мной следили, как будто я была
их единственной и наиболее важной заботой; они ласкали и
заботились обо мне, как о ребенке. Они готовили мои любимые
блюда, шили самую элегантную и подходящую одежду, которая
когда-либо у меня была, осыпали меня подарками, совершенно
бесполезными вещами и дорогими украшениями, которые, как
мне сказали, были спрятаны в ожидании дня, когда я проснусь.
В партии магов были еще две женщины. Обе были сталкерами:
две толстые девушки. Марта и Тереза, которые были очень
милы и имели потрясающий аппетит. Не то чтобы они обманывали
кого-нибудь, но они хранили запас печенья, шоколада и разнообразных
варений, спрятанный в укромном месте в кладовой. К моему
большому удовольствию они с самого начала посвятили меня
в свой секрет, рассказав о запасе, и подстрекали воспользоваться
им, что собственно я и делала.
Марта была старшей из двух. Ей было около двадцати пяти
лет, и у нее была экзотическая смесь германской и индейской
крови. Цвет кожи у нее был не то чтобы белым, но бледным.
Прекрасные черные волосы, мягкие и вьющиеся, обрамляли ее
розовощекое полное лицо. У нее были косящие глаза чудесного
зелено-голубого цвета и маленькие, тонкие уши, розовые и
почти прозрачные, как у кошки.
У Марты был долгий и печальный взгляд - германский, утверждала
она, - и грустная молчаливость, наследство ее индейской
души. Недавно она начала брать уроки игры на скрипке, которые
практиковала в любое время дня. Вместо того, чтобы кто-нибудь
раздражался или злился на нее, все единодушно соглашались,
что у Марты прекрасный слух для занятий музыкой.
Тереза была чуть больше пяти футов ростом, но ее объем создавал
видимость того, что она куда выше. Вместо того, чтобы выглядеть
мексиканкой, она была похожа на уроженку Индии. У нее была
превосходная кожа богатого кофейного оттенка. Ее миндалевидные
глаза, влажные и темные, казалось, были обрамлены изогнутыми
плетьми, такие тяжелые и низкие были у нее веки, придававшие
внешности сонно-отстраненное впечатление. Ее доброта и мягкий
характер заставляли каждого оберегать ее.
Тереза тоже имела способности к искусству. По вечерам она
рисовала акварелью. С мольбертом перед собой, кистями, красками
и водой она сидела часами во дворе и ждала освещения и теней,
которые бы ей подошли. Потом с дзэновским контролем и быстротой
она проводила по листу своей кистью.
Все, что было потеряно моей памятью, всплыло на поверхность.
Я была истощена. Ритм слабого храпа Флоринды, поднимающегося
и опускающегося волнами по комнате, как далекое эхо, гипнотизировал.
Проснувшись, я сразу же позвала Флоринду. Она не ответила.
Кровать была пуста. На желтой простыне, опрятно подвернутой
под матрас, не было никаких следов того, что кто-нибудь
сидел или спал на ней. Две подушки сложены в их обычное
положение - прижаты к стене, - и одеяло, которым она укрывалась,
тоже сложено вместе с другими на полу.
Я напряженно осмотрела квартиру, ища доказательства того,
что Флоринда действительно была здесь. И не нашла ничего,
даже ни одного длинного серого волоса в ванной.
Глава 13
Всякий раз, проснувшись окончательно, я ничего не помнила
о тех потерянных днях, кроме того, что знала с абсолютной
уверенностью, что они не были просто потеряны. Что-то произошло
со мной за это время, что-то с очень непростым внутренним
смыслом, ускользавшим от меня. Я не делала сознательных
усилий, чтобы вернуть эти смутные воспоминания. Я просто
знала, что они есть - наполовину скрытые, похожие на встречу
с человеком, с которым ты вроде бы знаком, но чье имя никак
не можешь вспомнить.
Я никогда не страдала сонливостью, но с той ночи, когда
Флоринда появилась в студии Исидоро Балтасара, мне все время
хотелось только спать, чтобы сновидеть, Я просто умирала
каждый раз, когда ложилась, спала непомерно долго и даже
прибавила в весе, что, к сожалению, не пошло мне на пользу.
Но у меня все еще не было магических сновидений.
Однажды утром я вдруг проснулась от сильного шума - Исидоро
Балтасар гремел посудой в мойке. Голова ныла, в глазах стояла
пелена, все тело было в поту. Я была еще во власти кошмарных
сновидений и каждое мгновение могла провалиться обратно.
- Это ты во всем виноват, - закричала я. - Если бы ты только
помог мне, я бы не просыпала всю свою жизнь. Мне так и хотелось
выругаться, выплеснуть все свое раздражение и нетерпение.
Но вдруг мое сознание пронзила мысль, что я не могу этого
сделать: мне просто больше не нравится ныть, как обычно.
Его лицо засияло от удовольствия, будто он прочел все мои
мысли. Схватив свой стул и усевшись на него верхом, он сказал:
- Ты же знаешь, что я не могу тебе помочь. Путь сновидений
у женщин совсем другой. Я даже не представляю себе, что
они делают, чтобы стать сновидящими.
- Вокруг тебя столько женщин, что ты должен это знать, -
настаивала я. Он рассмеялся. Казалось, ничто не может лишить
его доброго расположения духа.
- Я не имею ни малейшего представления о том, что с вами
происходит, - продолжал он. - Мужчины должны непрерывно
сражаться, чтобы удерживать внимание в сновидениях. Женщины
не сражаются, но они должны достичь внутренней дисциплины.
С ясной улыбкой он добавил:
- Есть одна штука, которая может помочь тебе. Не принуждай
себя к сновидениям, как ты обычно это делаешь. Позволь им
самим прийти к тебе.
Я не могла вымолвить ни слова в ответ. Изумление быстро
сменилось злостью. Не в силах сдерживаться, я натянула туфли
и с яростью бросилась вон из комнаты, хлопнув за собой дверью.
Его смех преследовал меня всю дорогу до площадки, где стояла
моя машина.
Удрученная, чувствуя себя совершенно покинутой и одинокой,
сожалея прежде всего о себе самой, я вела машину к берегу.
Там было пустынно, шел дождь, прямой и тихий. Совсем не
было ветра, и капли дождя ложились мягко и ровно. Было что-то
умиротворяющее в приглушенных звуках плеска волн и дождя,
падающего на воду. Я сбросила туфли, закатала брюки и бродила
до тех пор, пока полностью не очистилась от тревоги и индульгирования.
Я знала, что избавилась от них, потому что сквозь шуршание
и плеск волн услышала голос Флоринды:
- Ты должна бороться в одиночку.
Мне не было страшно. Я просто осознала себя в самом деле
одинокой. И это принесло мне ощущение вины за то, что я
собралась было сделать. Но я уже не могла ждать, и начала
действовать немедленно.
Оставив записку в дверях Исидоро Балтасара - мне не хотелось,
чтобы он отговаривал меня, - я отправилась к дому магов.
Я вела машину всю ночь, и под утро добралась до Тусона.
Сняв комнату в мотеле, я проспала большую половину дня и
после обеда снова отправилась в путь, выехав на дорогу,
по которой мы возвращались с Исидоро Балтасаром.
Обычно я очень плохо ориентируюсь, но маршрут уже был запечатлен
где-то в глубине моего сознания. С отрешенной уверенностью
я точно знала, какую дорогу выбрать, где сворачивать, и
даже не заметила, как добралась до дома магов. Я не смотрела
на часы, мне не хотелось терять ощущение того, что время
остановилось еще когда я выехала из Тусона.
В доме не было ничего, что причиняло бы мне хоть какое-то
беспокойство. Я понимала, что никто не приглашал меня сюда,
но отчетливо помнила слова Нелиды о том, что она спрятала
в выдвижном ящике маленькую корзинку с подарками от всех
женщин и что я могу вернуться когда захочу.
- Когда бы ты ни приехала, днем или ночью, эта корзинка
будет на месте, - звучали в ушах ее слова.
С уверенностью постоянного обитателя я направилась прямо
в комнату, оставленную для меня Эсперансой. Белый с оборками
гамак был готов, как будто меня на самом деле ожидали. Смутное
беспокойство овладело мной, но я вовсе не была испугана.
Стремясь успокоиться, я опустилась в гамак и принялась раскачиваться
туда-сюда.
- К черту все страхи! - воскликнула я и, как кошка, с наслаждением
потянулась до хруста в суставах.
- О, ты благополучно вернулась! - раздался голос из коридора.
Я еще не видела ее, но не успела вновь воцариться тишина,
как я уже знала, что это Нелида. Я ждала, когда она войдет,
но ее не было.
- Твоя еда на кухне, - донеслось до меня, и шаги удалились
в конец коридора. Я вскочила и бросилась за ней, умоляя
подождать. Но никого не было ни в холле ни в комнатах, и
я продолжала свой путь на кухню. Как оказалось, никого не
было во всем доме. Но я все-таки была уверена, что они были
здесь. Ведь я слышала их голоса, их смех, звон посуды.
Следующие несколько дней прошли в бесконечном ожидании чего-то
значительного. Я не представляла себе, что именно должно
произойти, но была уверена, что это будет связано с женщинами.
По какой-то непостижимой причине они не желали показываться
мне на глаза. Их поразительная скрытность все время держала
меня в напряжении, заставляя двигаться по коридорам бесшумно,
как тень. Невзирая на всевозможные хитроумные планы, которые
я строила, пытаясь застать их врасплох, мне никогда не удавалось
увидеть их более чем мельком. Они проскальзывали в дом и
из дома, в комнаты и из комнат, как будто между мирами,
оставляя за собой лишь отзвуки голосов и смеха.
Иногда я сомневалась, есть ли здесь женщины на самом деле,
и не был ли звук их шагов, шепота и смешков лишь плодом
моего воображения. Но всякий раз, когда я уже была готова
поверить в то, что все это - моя фантазия, я слышала, как
одна из них возится в патио. Тогда, охваченная новой страстью,
ожиданием и волнением, я бежала за дом - только для того,
чтобы убедиться, что меня снова перехитрили. Тогда я поверила,
что женщины, будучи настоящими магами, имеют, как летучие
мыши, какую-то внутреннюю систему, вроде эхолокации, которая
предупреждает их о моем появлении.
Моя досада на их таинственность исчезала лишь на кухне,
при виде экзотических продуктов, которые они оставляли для
меня. Изысканность блюд вполне компенсировала их небольшое
количество. Я все время была голодна и с большим удовольствием
ела их удивительную пищу.
В один из дней, как раз перед наступлением сумерек, я услышала
мужской голос, мягко зовущий меня по имени из-за дома. Я
выбежала в коридор и так обрадовалась, увидев смотрителя,
что чуть не запрыгала вокруг него, как собака. Не в состоянии
сдержаться, я расцеловала его в обе щеки.
- Осторожно, нибелунга! - Он произнес это голосом и тоном
Исидоро Балтасара. Я отпрянула, широко раскрыв глаза от
удивления. Он подмигнул мне и добавил:
- Не увлекайся. То, что ты узнаешь, даст тебе преимущество
передо мной.
Мгновение я не знала, как реагировать на его слова. Но когда
он рассмеялся и успокаивающе похлопал меня по спине, я окончательно
расслабилась.
- Как хорошо, что мы встретились, - сказал он мягко.
- Эго просто удивительно, что мы встретились, - неловко
улыбнулась я и спросила его, где все остальные.
- Они вокруг, - сказал он неопределенно. - Сейчас они таинственны
и недоступны, но присутствуют всегда.
И, заметив мою растерянность, добавил:
- Потерпи.
- Я знаю, что они где-то рядом, - прошептала я. - Они оставляют
мне пищу.
Я оглянулась через плечо и призналась:
- Но я все время голодна, этого слишком мало.
Если верить смотрителю, это естественно для пищи силы -
никто никогда не получает ее достаточно. Он сказал, что
готовит себе сам - рис и бобы с толстыми ломтями мяса или
курицей - и ест один раз в день, но всегда в разное время.
Потом он повел меня к себе. Он жил позади кухни в большой
комнате, беспорядочно загроможденной разрозненными скульптурами
из дерева и железа. Воздух, наполненный тяжелым ароматом
жасмина и эвкалипта, с трудом проникал сюда из-за плотно
задернутых занавесок. Смотритель спал на раскладной койке,
которую держал сложенной в кладовке, когда не пользовался
ею, и ел за маленьким, с тонкими ножками, столиком старинной
английской работы.
Он признался, что, как и таинственные женщины, не выносит
распорядка. Ему было все равно - день на дворе или ночь,
утро или полдень. Он подметал дворики и сгребал листья на
поляне, когда чувствовал, что ему хочется это делать; были
ли в это время цветы или листья на земле - не имело значения.
Следующие несколько дней я провела отвратительно, пытаясь
приспособиться к этому, казалось, беспорядочному образу
жизни. Скорее вынужденно, чем из желания быть полезной,
я помогала смотрителю в его работе по дому. Кроме того,
я неизменно получала приглашение разделить с ним трапезу.
Блюда были так же изысканны, как и его общество.
Я была уверена, что на самом деле он больше чем просто смотритель,
и делала все возможное, чтобы своими расспросами застать
его врасплох. Бесполезный прием, - я никогда не получала
нужных ответов.
- Откуда ты? - внезапно спросила я его за столом в один
из дней. Он оторвал глаза от тарелки и с таким видом, будто
ждал этого вопроса, покорно показал на горы на востоке,
выглядевшие как картина за распахнутым окном.
- С гор Бакатете? - голос выдавал мое недоверие. - Но ведь
ты не индеец.
- Мне кажется, только нагваль Мариано Аурелиано, Делия и
Хенаро Флорес - индейцы, - заметила я смущенно. И, ободренная
выражением удивления и интереса, появившимся на его лице,
добавила, что, по-моему, Эсперанса вообще находится выше
расовых отличий.
Перегнувшись через стол, я таинственным тоном поведала ему
то, о чем уже говорила Флоринде:
- Эсперанса родилась не как человек, она была создана силами
тьмы. Она - настоящий дьявол.
Откинувшись на спинку своего стула, смотритель весело воскликнул:
- А что ты можешь сказать насчет Флоринды? Ты знаешь, что
она француженка? Точнее, ее родители были французы. Они
вышли из тех семей, что приехали в Мексику с Максимилианом
и Шарлоттой.
- Она очень красива, - ответила я негромко, пытаясь вспомнить,
когда именно в девятнадцатом веке Наполеон отправил в Мексику
австрийского принца.
- Ты еще не видела ее совсем разодетой, - оживился смотритель.
- Она - нечто особенное. Возраст не имеет для нее никакого
значения.
- Кармела говорила мне, что я похожа на Флоринду, - сказала
я, в порыве тщеславия выдавая желаемое за действительное.
Не в силах удержаться от смеха, смотритель вскочил со стула.
- Ну и денек, - произнес он без всякого выражения, будто
его нисколько не заботило, как эти слова будут восприняты.
Задетая этим равнодушным замечанием, я следила за ним с
плохо скрываемым раздражением. Затем, стремясь сменить тему,
спросила о нагвале Мариано Аурелиано:
- Откуда он на самом деле появился?
- Кто знает, откуда появляются нагвали? - проворчал смотритель,
подходя к окну.
Он долго молчал, пристально глядя на горы, видневшиеся вдали,
затем снова повернулся ко мне и сказал:
- Некоторые говорят, что нагвали сами поднимаются из преисподней.
Я верю этому. Другие говорят, что нагвали - совсем не люди.
Он снова замолчал, и я удивилась долгой паузе, которая опять
повторилась. Словно уловив мое нетерпение, он подошел и
сел рядом.
- Если хочешь знать, я думаю, что нагвали - сверхлюди. В
этом кроется причина того, что они знают все о человеческой
природе. Нагваля невозможно обмануть. Они видят тебя насквозь.
Они видят насквозь все что угодно. Они могут смотреть сквозь
пространство на другие миры в нашем мире и за его пределами.
Я беспокойно заерзала на стуле, не зная, как остановить
его. Я уже жалела о том, что начала этот разговор. У меня
не осталось ни малейшего сомнения в его безумии.
- Я не безумец: - Он так неожиданно откликнулся на мои мысли,
что я громко вскрикнула. - Я просто говорю то, о чем ты
никогда раньше не слышала, вот и все.
Я растерянно заморгала, вынужденная защищаться. Но тревога
придала мне уверенности, и я перешла в наступление:
- Почему все они скрываются от меня?
- Это очевидно, - бросил он, но, заметив, что это вовсе
не очевидно для меня, продолжал: - Ты должна это знать.
Все здесь, кроме меня, - одна компания. Я всего лишь смотритель
и не принадлежу к таким, как они. Я лишь как смазка для
этой машины.
- Ты сбиваешь меня с толку еще больше - рассердилась я.
Но тут меня поразила внезапная догадка. - А что это за компания,
о которой ты говоришь?
- Все женщины, которых ты встретила, когда была здесь в
последний раз - сновидящие и сталкеры. Они сказали мне,
что ты - сталкер, такой же, как они.
Он налил себе стакан воды и подошел к окну. Сделав несколько
маленьких глотков, он рассказал мне, что нагваль Мариано
Аурелиано уже испытывал мои способности сталкера в Тусоне,
когда послал меня в кофейню подсунуть таракана в мою тарелку.
Смотритель повернулся спиной к окну, взглянул мне прямо
в лицо и добавил: - Ты не справилась.
- Не хочу больше слушать этот вздор! - оборвала я его. У
меня не было никакого желания слушать продолжение этой истории.
На его лице появилось озорное выражение.
- Но, потерпев неудачу, ты оправдалась тем, что без всякого
уважения, с пинками и бранью накинулась на нагваля Мариано
Аурелиано. Сталкеры, - подчеркнул он, - обладают большой
сноровкой в обращении с другими людьми.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что не понимаю ни слова
из того, что он говорит, но он продолжал:
- Вся беда в том, что ты - незаурядная сновидящая. Если
бы не это, ты была бы похожа на Флоринду - не ростом и внешностью,
разумеется.
Ядовито улыбаясь, я проклинала про себя старого колдуна.
- Помнишь ли ты, сколько женщин было тогда на пикнике? -
вдруг спросил смотритель.
Я прикрыла глаза, чтобы лучше представить себе тот день,
и отчетливо увидела шестерых женщин, сидящих на парусиновых
подстилках, расстеленных под эвкалиптами. Там были Кармела,
Зойла, Делия и Флоринда, не было только Эсперансы.
- А кто эти две? - спросила я, озадаченная более, чем обычно.
- Ага - оценил он, и лучезарная улыбка появилась на его
лице. - Это были сновидящие из другого мира. Ты видела их
отчетливо, но потом они исчезли, причем твой разум даже
не заметил этого. - Просто потому, что это было слишком
необычно.
Я рассеянно закивала головой, не в силах понять, почему
помню только четырех женщин, хотя на самом деле знала, что
их должно быть шесть.
Видимо, мои мысли просто просачивались наружу, поскольку
он тут же сказал, что вполне естественно, если мое внимание
сосредоточено только на четырех из них.
- Две другие - это твой источник энергии. Они бестелесны
и не принадлежат к нашему миру.
Растерянная и сбитая с толку, я была способна только изумленно
уставиться на него. У меня больше не было вопросов.
- С тех пор, как ты покинула планету сновидящих, - пояснил
он, - твои сновидения превратились в кошмары, и перемещения
между сновидениями и реальностью стали нестабильны и опасны
для тебя и других сновидящих. Впрочем, Флоринда взялась
сама защищать и прикрывать тебя.
Я вскочила так стремительно, что опрокинула стул.
- Не хочу больше ничего знать! - закричала я, еле удержавшись,
чтобы не сболтнуть, что было бы лучше, если б я вообще ничего
не знала об этих сумасбродных путях и реальностях.
Смотритель взял меня за руку и повел наружу, через пустырь,
сквозь заросли чапарраля, на задворки маленького домика.
- Мне нужно закрепить генератор, - сказал он. - Я хочу,
чтобы ты мне помогла.
Громко рассмеявшись, я сказала ему, что не имею ни малейшего
представления о генераторах. И только когда он открыл люк
в бетонной обшивке, я поняла, что электрический ток для
освещения дома вырабатывается именно здесь. Я не сомневалась,
что электрические лампы и приборы деревенской Мексики похожи
на эти. С ними я была знакома.
С того дня я старалась задавать поменьше вопросов, чувствуя
себя неподготовленной к его ответам. Наши встречи приобрели
характер ритуалов, в которых я делала все возможное, чтобы
быть под стать старику в его изысканном испанском. Я часами
сидела в своей комнате, перерывая всевозможные словари в
поисках новых или устаревших слов, которые произвели бы
на него впечатление.
Однажды утром, ожидая, пока смотритель принесет завтрак,
я впервые оказалась в его комнате одна. Мне попалось на
глаза странное старое зеркало и я принялась тщательно исследовать
его мутную пятнистую поверхность.
- Это зеркало поймает тебя в ловушку, если будешь смотреться
в него слишком долго, - произнес голос у меня за спиной.
Ожидая увидеть смотрителя, я обернулась, но обнаружила,
что в комнате никого нет. Охваченная страстным желанием
поскорее добраться до двери, я чуть не опрокинула одну из
скульптур, стоявших возле меня, и машинально протянула руку,
чтобы поправить ее, но не успела дотронуться, как мне почудилось,
будто неопределенным круговым движением фигура отдалилась
от меня, а затем с поразительно человеческим вздохом заняла
первоначальное положение.
- Что случилось? - спросил смотритель, входя в комнату.
Он поставил большой поднос на свой шаткий столик и, глядя
на мое помертвевшее от ужаса лицо, снова спросил, что же
произошло.
- Иногда у меня появляется ощущение, что эти монстры живые
и наблюдают за мной, - произнесла я, кивая в сторону ближайшей
скульптуры. Увидев его серьезное лицо, на котором не было
и тени улыбки, я поспешила заверить, что назвала их монстрами,
имея в виду не уродство, а скорее их громадные размеры.
Сделав несколько судорожных вдохов, я повторила, что эти
скульптуры кажутся мне живыми.
Украдкой оглядевшись и понизив голос до еле слышного шепота,
он произнес:
- Они живые.
Я была так поражена, что начала лепетать что-то о том, как
однажды вечером впервые обнаружила его комнату, привлеченная
мрачным шепотом ветра, шевелившего занавеску у разбитого
окна.
- Еще тогда они показались мне монстрами, - призналась я
с нервным смешком, - чужими духами, наполняющими сумеречные
тени.
Пошевелив губами, смотритель пристально поглядел на меня,
затем медленно обвел взглядом комнату.
- Давай-ка лучше обедать, - сказал он в конце концов, -
иначе все остынет.
Он придвинул мне стул и, когда я удобно уселась, добавил
дрогнувшим голосом:
- Ты права, когда называешь их духами. Ведь они - не скульптуры,
они - измышления. Их представил себе из образов, промелькнувших
в других мирах, один великий нагваль, - пояснил он таинственным
тоном.
- Мариано Аурелиано? - спросила я.
Он покачал головой и ответил:
- Нет, его звали Элиас. Он гораздо старше.
- А почему эти измышления стоят в твоей комнате? Разве этот
великий нагваль сделал их для тебя?
- Нет, я только присматриваю за ними.
Поднявшись, он сунул руку в карман, достал аккуратно сложенный
белый носовой платок и принялся смахивать пыль с ближайшей
скульптуры.
- С тех пор, как я стал смотрителем, следить за ними - моя
обязанность. Когда-нибудь с помощью всех этих чародеев,
которых ты здесь видела, я должен буду вернуть их обратно.
- А куда именно?
- В никуда, в пространство, в вакуум.
- И как ты собираешься это сделать?
- С помощью той же силы, которая доставила их сюда в первый
раз. Силы сновидения-наяву.
- Если ты умеешь сновидеть так же, как все эти маги, - начала
я осторожно, изо всех сил пытаясь скрыть нотки торжества
в голосе, - значит, ты и сам должен быть магом!
- Да, но я не такой, как другие.
Его искреннее признание привело меня в замешательство.
- А в чем же разница?
- А, - отмахнулся он - абсолютно во всем. Но сейчас я не
могу объяснить этого. Если я расскажу, ты только разозлишься,
станешь еще более замкнутой. Когда-нибудь, однако, ты поймешь
все сама, без посторонней помощи.
Я отчаянно пыталась спросить что-нибудь еще, но почувствовала,
что все смешалось у меня в голове.
- А ты можешь сказать, откуда нагваль Элиас взял эти измышления?
- Он увидел их в сновидениях и захватил, - ответил смотритель.
- Некоторые из них - только копии, которые он снял с тех,
что не смог забрать с собой. Остальные - настоящие, привезены
отовсюду этим великим нагвалем.
Я не верила его словам, но продолжала:
- А зачем нагваль Элиас принес их?
- Они сами его об этом попросили.
- Зачем?
Разведя руками, смотритель прервал мои исследования и пригласил
меня заняться обедом. Его нежелание удовлетворить мое любопытство
только усилило мой интерес. Я не могла понять, почему он
не хочет говорить об этих хитроумных штуках, а только уклоняется
от ответов. Ведь он запросто мог все мне рассказать.
Мы быстро покончили с обедом и он попросил меня достать
его раскладную койку из кладовки. Зная его вкусы, я разложила
ее перед занавешенной французской дверью. Удовлетворенно
вздохнув, он лег, откинув голову на маленькую квадратную
подушку, наполненную сушеными бобами и маисовыми зернами,
которая была пришита в изголовье. Он утверждал, что она
приносит сладкие сны.
- Теперь я готов немного вздремнуть, - сказал он, отпуская
ремень на своих штанах.
Это был вежливый способ отделаться от меня.
Раздосадованная его отказом говорить о скульптурах, я свалила
нашу посуду на поднос и вылетела из комнаты. Его храп провожал
меня всю дорогу до кухни.
Из патио слышался звон гитарных струн.
Я машинально потянулась за фонариком, который держала возле
гамака, и посмотрела на часы. Было немногим за полночь.
Завернувшись потуже в одеяло, я на цыпочках вышла в коридор,
ведущий в патио.
Посреди дворика какой-то мужчина, сидя на тростниковом стуле,
играл на гитаре. Я не могла видеть его лица, но знала, что
это все тот же Исидоро Балтасар, и я уже видела и слышала
его, когда попала сюда впервые. Как и тогда, заметив меня,
мужчина сразу перестал играть, поднялся со стула и вошел
в дом.
Едва я вернулась в свою комнату, как он снова начал перебирать
струны. Я уже задремала, когда услышала его чистый сильный
голос. Он пел, обращаясь к ветру, маня его из глубины молчания
и пустоты.
И, словно откликаясь на его печальный зов, ветер набирал
силу. Он свистел в ветвях чапарраля, срывал сухие листья
с деревьев и, шурша, сметал их в кучи напротив дома.
Рывком я открыла дверь в патио. Ветер заполнил комнату невыразимой
печалью. В ней не было слез, но лишь меланхолия одиночества
и пустоты, праха и древних теней. Ветер с легкостью кружил
по комнате. Я ловила его каждым движением легких. Он оседал
у меня в груди, и чем глубже я дышала, тем легче себя чувствовала.
Я вышла наружу и, пробираясь между высокими кустами, направилась
за дом. Луна ярко освещала выбеленные стены домика и широкую
открытую лужайку, расчищенную от леса. Опасаясь, что меня
могут заметить, я перебегала от дерева к дереву и, прячась
в густой, тени крон, наконец добралась до двух цветущих
апельсинов за стеной, прикрывающей дорожку к домику.
Из-за чапарраля ветер доносил звуки легкого смеха и неясные
обрывки разговора. Собрав все свое мужество, я дерзко ринулась
вдоль дорожки и очутилась перед дверью маленького темного
дома. Дрожа от волнения, я пробралась к открытому окну и
узнала голоса Делии и Флоринды. Но край окна был слишком
высоко, и мне не было видно, что они делают.
Я ожидала услышать что-нибудь значительное, откровение,
которое поразило бы мой разум, привело бы меня в восторг
и помогло бы мне в том, ради чего я была здесь - победить
мою неспособность к сновидению. Но они только сплетничали,
и я настолько увлеклась их злорадными перешептываниями,
что несколько раз рассмеялась вслух, забыв об осторожности.
Сначала я думала, что они болтают о ком-то постороннем,
однако, прислушавшись, поняла, что речь идет о женщинах
- сновидящих и наиболее язвительные замечания направлены
против Нелиды.
Они говорили, что после стольких лет она все еще неспособна
уйти из объятий этого мира. Она не только полна самодовольства
- они утверждали, что она целыми днями торчит перед зеркалом
- но еще и похотлива. Она делает все, что в ее силах, чтобы
быть сексуально привлекательной и соблазнить нагваля Мариано
Аурелиано. Одна из женщин злорадно заметила, что, в конце
концов, она единственная, кто может пристроить его чудовищный
возбужденный член.
Затем они заговорили о Кларе. Они назвали ее важной слонихой,
считающей своей обязанностью одарить каждого благодеянием.
Объектом ее внимания в данный момент был нагваль Исидоро
Балтасар, и она собиралась преподнести ему свое обнаженное
тело. Не для того, чтобы отдаваться, а лишь только чтобы
демонстрировать: один раз утром и один раз в сумерках. Она
была убеждена, что таким образом познает сексуальную удаль
молодого нагваля.
Дальше речь пошла о Зулейке. Они сказали, что у нее мания
считать себя святой, девой Марией. Ее так называемая духовность
- не что иное, как безумие. Время от времени разум покидает
ее и, когда бы ни случился такой припадок помешательства,
она начинает мыть весь дом снизу доверху, даже камни в патио
и на поляне.
Затем настала очередь Хермелинды. Ее изобразили как очень
рассудительную, очень правильную - настоящую представительницу
средних классов. Как и Нелида, она спустя столько лет не
могла удержаться от стремления быть идеальной женщиной и
безупречной домохозяйкой. Хотя она совсем не умела готовить
и шить, занимать гостей беседой или игрой на фортепиано,
она хотела, - говорили они смеясь, - чтобы ее считали образцом
женственности, как Нелида хотела выглядеть капризной и озорной.
- Если хотя бы две из них объединят свои способности, -
заметил чей-то голос, - то получится женщина, идеальная
для своего господина: безукоризненная на кухне или в гостиной,
одетая в передник или вечернее платье, и безупречная в спальне,
задирающая юбку, когда бы хозяин ни захотел этого.
Когда наступила тишина, я бегом вернулась в дом, в свою
комнату и бросилась в гамак. Однако, сколько ни пыталась,
заснуть больше не смогла. Мне казалось, будто какая-то защитная
оболочка вокруг меня разорвалась, уничтожив все наслаждение,
все очарование пребывания в доме магов. Мне оставалось лишь
думать о том, что вместо того, чтобы наслаждаться жизнью
в Лос-Анжелесе, я проторчала здесь, в Соноре, в компании
выживших из ума старух, занятых только болтовней.
Я пришла сюда за советом. Но на меня не обращали внимания,
принудив к обществу дряхлого старика, которого я к тому
же считала женщиной. К тому времени, когда мы со смотрителем
сели завтракать, я привела себя в такое состояние праведного
гнева, что не могла проглотить ни кусочка.
- Что случилось? - спросил старик, внимательно глядя на
меня. Обычно он избегал смотреть прямо в глаза. - Ты не
хочешь есть?
Я в бешенстве подняла глаза и, отбросив все попытки удержать
себя в руках, обрушила на него всю тяжесть накопившегося
во мне гнева и несбывшихся надежд.
Продолжая причитать, я внезапно ощутила проблеск рассудительности
и попыталась убедить себя в том, что старик ни в чем не
виноват, что он не делал мне ничего плохого, и я должна
быть только благодарна ему. Но меня уже невозможно было
остановить. Мои мелкие обиды обрели свою собственную жизнь,
а голос становился все более пронзительным по мере того,
как я все больше преувеличивала и искажала события последних
дней. С чувством злорадного удовлетворения я рассказала
ему, как подслушивала этой ночью.
- Они ни в чем не хотят помогать мне, - самоуверенно утверждала
я. - Они заняты только сплетнями и говорят ужасные вещи
о женщинах-сновидицах.
- Что же такое ты услышала?
С огромным удовольствием, удивляясь своей необычной способности
припомнить каждую деталь их злобных замечаний, я рассказала
ему все.
- Очевидно, они говорили о тебе, - заявил он, когда я кончила
говорить, - образно, разумеется.
Он подождал, пока его слова дойдут до меня, и не дожидаясь,
когда я начну возражать, невинно спросил:
- А разве ты хоть немного не похожа на всех тех, о ком они
говорили?
- На черта я похожа! - взорвалась я. - Мне надоел этот шизофренический
бред. Я не хочу этого слышать даже от образованного человека,
и меньше всего - от тебя, проклятый пеон!
От неожиданности он широко раскрыл глаза, его худощавые
плечи опустились. Я не чувствовала ни малейшего сострадания
к нему, мне было только жаль себя и своего времени, потраченного
на то, чтобы рассказать ему все это.
Я уже была готова признать, что зря проделала этот длинный
и трудный путь ночью, когда заметила его взгляд, полный
такого презрения, что мне стало стыдно за свою несдержанность.
- Если ты будешь держать себя в руках, то поймешь, что маги
ничего не делают только для собственного развлечения, чтобы
произвести на кого-то впечатление или просто дать выход
своей магической силе, - сказал он с подчеркнутым спокойствием.
- Все их поступки имеют свою цель и причину.
Он внимательно посмотрел на меня с таким выражением, что
мне захотелось убраться прочь.
- И перестань ходить с таким видом, будто у тебя каникулы,
- отметил он. - Для магов ты - у них в плену, а не на празднике.
- Что ты пытаешься объяснить мне? Говори сразу, не тяни!
- гневно потребовала я.
- Как можно сказать еще понятней? - обманчивая мягкость
его голоса скрывала от меня истинный смысл слов. - Маги
все сказали тебе прошлой ночью. В образе четырех женщин
планеты сновидящих они показали тебе, кто ты есть на самом
деле: шлюха с манией величия.
Я была настолько ошеломлена, что на мгновение застыла. Затем
гнев, горячий, как лава, мгновенно заполнил все мое тело.
- Ты - жалкий ничтожный кусок дерьма! - завизжала я и двинула
его ногой в пах. И еще не коснувшись его, я уже видела маленького
старого ублюдка извивающимся от боли на земле. Однако мой
пинок так и не достиг цели: с проворством призового борца
смотритель отскочил в сторону.
Продолжая широко улыбаться, он смотрел на меня, тяжело дышащую
и стонущую, - жестко и холодно.
- Ты пытаешься проделать с нагвалем Исидоро Балтасаром все
те штуки, о которых они говорили. Ты так воспитана. Подумай
об этом вместо того, чтобы злиться.
Я хотела заговорить, но не могла произнести ни слова. Меня
поразило не столько то, что он говорил, сколько его отрешенно
безразличный, холодный тон. Я бы предпочла, чтобы он накричал
на меня. По крайней мере, я бы знала, что мне делать: кричала
бы еще громче.
Сопротивляться не имело смысла. Я убеждала себя, что он
не прав, что он просто злой и дряхлый старик. Я уже не сердилась
на него, но и не собиралась воспринимать всерьез.
- Я надеюсь, ты не собираешься лить слезы, - предупредил
он, прежде чем я оправилась от шока.
Несмотря на свою решимость не сердиться на старого ублюдка,
я покраснела от злости.
- Конечно, нет, - бросила я и, желая достать его ногой еще
раз, закричала, что он всего лишь уборщик куриного дерьма
и заслужил, чтобы его поколотили за наглость; но его тяжелый
безжалостный взгляд лишил меня энергии.
Все тем же учтивым невыразительным тоном он каким-то образом
сумел убедить меня в том, что я должна попросить у него
прощения.
- Мне очень жаль, - извинилась я искренне. - Мое плохое
настроение и ужасные манеры всегда берут верх.
- Я знаю. Они предупредили меня об этом, - сказал он серьезно
и добавил уже улыбаясь: - Ешь.
Весь завтрак я чувствовала себя не в своей тарелке. Я медленно
жевала, незаметно наблюдая за ним, и видела, что он не злится
на меня, хоть и не делает ни малейшего усилия, чтобы продемонстрировать
это.
Я пыталась утешить себя этой мыслью, но не нашла в ней ничего
успокаивающего. Я чувствовала, что его безразличие не было
ни умышленным ни надуманным. Он не был зол на меня, просто
все, что я говорила и делала, не произвело на него никакого
впечатления.
Я проглотила последний кусок и, удивляясь собственной уверенности,
сказала первое, что пришло мне в голову:
- Ты не смотритель.
Он посмотрел на меня и спросил:
- А кто, по-твоему?
Его лицо расплылось в забавной усмешке. Глядя на его улыбку,
я забыла о всякой осторожности. Потрясающее безрассудство
овладело мной.
- Ты - женщина, ты - Эсперанса! - выпалила я.
Облегчив душу этим признанием, я успокоилась и, громко вздохнув,
добавила:
- Вот почему ты единственная, у кого есть зеркало. Тебе
необходимо смотреться в него, чтобы помнить, мужчина ты
или женщина.
- Должно быть, на тебя подействовал воздух Соноры. - Он
задумчиво посмотрел на меня. - Известно, что разреженный
воздух очень своеобразно влияет на человека.
Он потянулся к моему запястью и, крепко сжав его, добавил:
- Или, возможно, у тебя такой скверный и тяжелый характер,
что ты абсолютно уверенно болтаешь все, что придет в голову.
Посмеиваясь, смотритель наклонился ко мне и предложил:
- Давай ляжем вместе отдохнем. Это будет нам полезно. У
нас обоих тяжелый характер.
- О, да! - воскликнула я, не зная, обидеться или рассмеяться
в ответ на его предложение. - Ты хочешь, чтобы я спала с
тобой? - и добавила, что Эсперанса предупреждала меня об
этом.
- Почему ты отказываешься, если считаешь меня Эсперансой?
- спросил он, растирая мне затылок.
Его рука была мягкой и теплой.
- Я не отказываюсь, - слабо защищалась я, - просто я терпеть
не могу спать днем и никогда не делаю этого. Мне говорили,
что даже ребенком я ненавидела дневной сон.
Я говорила быстро и нервно, путая слова и повторяясь. Мне
хотелось встать и уйти, но едва заметное прикосновение его
руки удерживало меня на месте.
- Я знаю, что ты - Эсперанса, - настаивала я скороговоркой.
- Я узнаю ее прикосновение - оно такое же успокаивающее.
Я почувствовала, как моя голова клонится вниз, глаза сами
закрываются.
- Так и есть, - согласился он мягко. - Я лучше уложу тебя,
хоть ненадолго.
Приняв мое молчание за согласие, он вытянул из кладовки
свою койку и два одеяла, и протянул одно мне.
Я не переставала удивляться. Не знаю почему, но я легла
без возражений. Из-под полуприкрытых век я наблюдала, как
он потянулся до хруста в суставах, сбросил ботинки, расстегнул
ремень и наконец улегся рядом со мной. Уже под одеялом он
выскользнул из своих штанов и небрежно уронил их рядом с
ботинками.
Он поднял одеяло. Краснея, я уставилась на него со смешанным
чувством любопытства и удивления. Его обнаженное тело было
совсем не таким, каким я его представляла - гибкое, гладкое,
как у Эсперансы, совсем без волос. Он был тонок, как тростник,
но мускулист. И, определенно, он был мужчиной. Причем -
молодым.
Не задумываясь ни на мгновение, но затаив дыхание, я робко
подняла свое одеяло...
Приглушенный звук женского смеха заставил меня закрыть глаза
и притвориться спящей. Но зная, что никто не собирается
входить в комнату, я расслабилась.
Я положила руки за голову и меня поглотило сверхъестественное
ощущение того, что смотритель и этот тихий смех, доносящийся
из коридора, восстановили равновесие, вернули магическую
оболочку, окутывавшую меня.
Я не понимала, что со мной происходит, но чем больше расслаблялось
мое тело, тем ближе я продвигалась к ответу.
|
