4
Дон Хуан редко говорил открыто о мескалито. Каждый раз,
когда я его спрашивал об этом, он отказывался разговаривать,
но он всегда говорил достаточно, чтобы создать впечатление
о мескалито, впечатление, которое всегда было антропоморфным.
Мескалито был мужского рода не только из-за грамматического
окончания слова, которое свойственно словам мужского рода
в испанском языке, но также из-за постоянного качества быть
защитой и учителем. Каждый раз, когда мы разговаривали,
дон Хуан заново подтверждал различными способами эти характеристики.
Воскресенье, 24 декабря 1961 года
- "Трава дьявола" никогда никого не защищала.
Она служит лишь для того, чтобы давать силу. Мескалито,
с другой стороны, благороден, как ребенок.
- Но ты говорил, что мескалито временами устрашающ.
- Конечно, он устрашающ, но если ты раз его узнал, то он
добр и благороден.
- Как он показывает свою доброту?
- Он защитник и учитель.
- Как он защищает?
- Ты всегда можешь держать его при себе, и он будет следить
за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.
- Как можно держать его все время при себе?
- В маленьком мешочке, привязанном у тебя под рукой или
на шее.
- Ты имеешь его с собой?
- Нет, потому что у меня есть о_л_л_и_, но другие люди носят
его.
- Чему он учит?
- Он показывает вещи и говорит то, что есть что.
- Как?
- Тебе надо это посмотреть самому.
30 января 1962 года.
- Что ты видишь, когда мескалито берет тебя с собой, дон
Хуан?
- Такие вещи не для простого разговора. Я не могу рассказать
тебе это.
- С тобой случится что-либо плохое, если ты расскажешь?
- Мескалито - защитник. Добрый благородный защитник, но
это не значит, что над ним можно смеяться. Поскольку он
добрый защитник, он может быть также самим ужасом с теми,
кого не любит.
- Я не собираюсь над ним смеяться. Я просто хочу узнать,
что он заставляет видеть и делать других людей. Я описал
тебе все, что мескалито заставил увидеть меня.
- С тобой все иначе, может быть, потому, что ты не знаешь
его путей. Тебя приходится учить его путям, как ребенка
учат ходить.
- Как долго я еще должен учиться?
- Пока он сам не будет иметь смысл для тебя.
- А затем?
- Затем ты поймешь сам. Тебе не надо будет больше ничего
мне рассказывать.
- Можещь ли ты сказать мне просто, куда мескалито берет
тебя?
- Я не хочу разговаривать об этом.
- Все, что я хочу узнать, так это, есть ли другой мир, куда
он берет людей?
- Да, есть.
- Это небеса?
- Он берет тебя сквозь небо.
- Я имею в виду то небо, где бог.
- Теперь ты глуп. Я не знаю, где бог.
- Мескалито - это бог? Единый бог? Или он просто один из
богов?
- Он просто защитник и учитель. Он сила.
- Он что, сила внутри нас?
- Нет, мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас.
- Но тогда каждый, кто принимает мескалито, должен видеть
его одинаково.
- Нет, не совсем так. Он не один и тот же для каждого из
нас.
12 апреля 1962 года.
- Почему ты не расскажешь побольше о мескалито, дон Хуан?
- Нечего рассказывать.
- Должны быть тысячи вещей, которое мне надо бы узнать прежде,
чем я встречусь с ними снова.
- Нет, может быть, для тебя нет ничего, что ты должен был
бы узнать. Как я тебе уже говорил, он не одинаков со всеми.
- Я знаю, но все же мне хотелось бы узнать, что чувствует
другой по отношению к нему.
- Мнения тех, кто болтает о нем, немного стоят. Ты увидишь.
Ты, возможно, будешь говорить о нем до какой-то точки, а
затем ты уже никогда не будешь обсуждать этот вопрос.
- Можешь ты рассказать мне о моем собственном первом опыте.
Для чего?
- Ну, тогда я буду знать, как вести себя с мескалито.
- Ты уже знаешь больше, чем я. Ты действительно играл с
ним. Когда-нибудь ты увидишь, каким добрым был защитник
с тобой. В тот первый раз, я уверен, что он сказал тебе
много-много вещей, но ты был глух и слеп.
14 апреля 1963 года
- Мескалито может принимать любую форму, когда он показывает
себя.
- Да, любую.
- Но тогда, какую форму ты знаешь, как самую обычную?
- Обычных форм нет.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он принимает любую форму
даже с людьми, которые его хорошо знают?
- Нет. Он принимает любую форму с людьми, которые его знают
лишь немного, но для тех, кто его знает хорошо, он всегда
постоянен.
- Как он постоянен?
- Он является им тогда, как человек вроде нас, или как совет.
Просто совет.
Мескалито когда-нибудь изменяет форму? Свою форму с теми,
кто знает его хорошо?
- Я этого не знаю.
6 июня 1962 года.
Мы с доном Хуаном отправились в путешествие в конце дня
28 июня. Он сказал, что мы едем поискать грибы в штате чиуауа.
Он сказал, что путешествие будет долгим и трудным. Он был
прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере
штата чиуауа в 10 часов вечера 27 июня. От места, где я
поставил машину, мы прошли на окраину, к дому его друзей,
индейца из племеня тарахумара и его жены. Там мы спали.
На следующее утро хозяин разбудил нас около пяти часов.
Он принес нам бобы и хлеб. Пока мы ели, он говорил с доном
Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии. После завтрака
хозяин налил воду в мою флягу и положил пару сладких рулетов
в мой рюкзак. Дон Хуан приспособил поудобнее рюкзак у меня
на спине. Поблагодарив хозяина за работу и повернувшись
ко мне, сказал:
- Время идти.
Около мили мы шли по грунтовой дороге. Оттуда мы пересекли
поле и через два часа были у подножья холмов на юге города.
Мы поднялись по пологому склону в юго-западном направлении.
Когда мы достигли крутизны, дон Хуан сменил направление
и мы пошли по возвышенности на восток.
Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время
так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся.
Мы сели и он открыл мешок с хлебом.
- Ты можешь есть все это, если хочешь, - сказал он.
- А как же ты?
- Я не голоден, а позднее нам эта пища еще понадобится.
Я был очень усталым и голодным и поймал его на слове. Я
чувствовал, что это подходящее время, чтобы поговорить о
цели нашего путешествия, и очень осторожно я спросил:
- Ты считаешь, что мы будем здесь находится долго?
- Мы здесь для того, чтобы собрать мескалито. Мы останемся
здесь до завтра.
- Где мескалито?
- Повсюду вокруг нас.
Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не
мог найти среди них пейот.
Мы снова отправились в путь и к трем часам пришли в длинную
узкую долину с крутыми склонами. Я чувствовал себя странно
возбужденным при мысли о том, что увижу пейот, который никогда
не видел в его естественной среде. Мы вошли в долину и прошли
около 150 метров, когда я внезапно заметил три определенных
растения пейота. Они срослись вместе, выступив над землей
примерно на несколько дюймов перело мной слева от тропы.
Они выглядели, как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал
к ним, указывая на них дону Хуану.
Он не обращал на меня внимания и намеренно обращал ко мне
спину, уходя дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно,
и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь
по плоской равнине, которая была покрыта мелкими острыми
камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища
ящериц, и время от времени одинокую птицу. Я прощел три
дюжины растений пейота, не говоря ни слова.
Мы были в шесть часов у подножия гор, которые ограничивали
долину. Мы взобрались на склон. Дон Хуан бросил свой мешок
и сел. Я опять был голоден, но пищи у нас не соталось. Я
предложил собирать мескалито и вернуться в город. Дон Хуан
выглядел раздраженным и сделал чмокающий звук губами. Он
сказал, что мы проведем здесь ночь.
Мы сидели спокойно. Слева была скала, а справа долина, которую
мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась шире
и не такой плоской, как я думал.
- Завтра мы начнем обратный путь, - сказал дон Хуан, не
глядя на меня и указывая на долину. - мы будем идти назад
и собирать его, пересекая долину. То есть мы будем подбирать
его только тогда, когда он будет прямо на нашем пути. "Он"
будет находить нас и никак иначе. Он найдет нас, если захочет.
Дон Хуан облокотился спиной на скалу и, наклонив голову,
продолжал говорить так, как будто кроме меня тут еще кто-то
был.
- Еще одна вещь. Только я могу срывать его. Ты, может быть,
будешь нести мешок и идти впереди, я еще не знаю. Но завтра
ты не будешь указывать на него, как ты сделал сегодня.
- Прости меня, дон Хуан.
- Все в порядке. Ты не знал.
- Твой бенефактор учил тебя всему этому о мескалито.
- Нет. Никто не учил меня об этом. Это был сам защитник,
кто был моим учителем.
- Тогда значит мескалито вроде человека, с которым можно
разговаривать?
- Нет.
- Как же тогда он учит?
Некоторое время он молчал.
- Помнишь то время, когда он играл с тобой? Ты понимал его,
не так ли?
- Да.
- Вот так он и учит. Только ты этого не знал. Но если бы
ты был внимателен к нему, то он бы с тобой говорил.
- Когда?
- Тогда, когда ты в первый раз его увидел.
Он, казалось, был очень раздражен этими вопросами. Я сказал,
что задаю ему их, так как хочу узнать все, что можно.
- Не спрашивай _м_е_н_я_, - он улыбнулся. - спроси его.
В следующий раз, когда ты проснешься, спроси его все, что
ты пожелаешь.
- Тогда мескалито _я_в_л_я_е_т_с_я_, как лицо, с которым
можно поговорить...
Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу, сошел
со склона и исчез за скалой. Я не хотел оставаться тут один
и, хотя он не звал меня, последовал за ним. Мы прошли около
150 метров к небольшому источнику. Он помыл лицо и руки
и наполнил флягу. Он прополоскал во рту, но не пил. Я набрал
в ладони воды и стал пить, но он остановил меня, сказав,
что пить не обязательно.
Он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы пришли
на место, то снова уселись лицом к долине, а спиной прислонились
к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер; он реагировал
так, словно тут бессмысленно было задать такой вопрос. Он
сказал, что этой ночью мы гости мескалито, он позаботится,
чтобы нам было тепло.
Было уже темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких
одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел, скрестив
ноги и накинув лругое одеяло себе на плечи. Под нами долина
была в темноте, и края ее тоже расплылись в вечерних сумерках.
- Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к долине с пейотом.
Равномерный ветер дул мне в лицо.
- Сумерки - это трещина межлу мирами, - сказал он легко,
не оборачиваясь ко мне.
Я не спросил, что он имел в виду. Мои глаза устали. Внезапно
я почувствовал себя покинутым, и имел странное всепобуждающее
желание плакать. Я лег на живот: каменное ложе было твердым
и неудобным, мне приходилось менять свое положение через
каждые несколько минут. Наконец, я сел, скрестив ноги и
накинув одеяло на плечи. К моему удивлению эта поза была
в высшей степени удобной, и я заснул.
Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то говорит
мне. Было очень темно. Я не мог его хорошо видеть. Я не
понял того, сто он мне сказал, но я последовал на ним, когда
он спустился вниз со склона. Мы двигались осторожно или,
по крайней мере, я из-за темноты. Мы остановились у подножья
скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне сесть слева от
него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешок, который
открыл и положил перед собой на землю.
После долгой паузы он поднял один из батончиков (таблеток).
Он держал его в правой руке, потирая его несколько раз между
большим и указательным пальцами и тихо пел. Внезапно он
издал оглушительный крик: "амиииии!" это было
неожиданно. Это испугало меня. Смутно я понимал, что он
положил батончик пейота в рот и начал жевать его. Через
минуту он наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок,
взять один мескалито, положить затем мешок опять перед ним
и делать все точно так же, как это делал он.
Я взял батончик и тер его так, как это желал он. Тем временем
он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался
положить батончик в рот, но чувствовал себя не в своей тарелке
из-за необходимости кричать.
Затем, как во сне, невероятный вопль вырвался у меня: "аиии!".
Какой-то момент я думал, что это кто-то другой крикнул.
Опять я почувствовал последствия нервного потрясения у себя
в желудке, я падал назад. Я терял сознание.
Я положил батончик пейота себе в рот и разжевал его. Через
некоторое время дон Хуан достал из мешка другой батончик.
Я почувствовал облегчение, увидев, что он после короткой
песни положил его себе в рот.
Он передал мешок мне, и я, положив его перед нами, взял
один батончик. Этот круг повторялся пять раз, прежде, чем
я заметил какую-либо жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться,
но дон Хуан сказал, чтобы я лишь прополоскал рот, но не
пил воду, так как меня иначе вырвет. Я несколько раз прополоскал
рот. В какой-то момент желание попить стало ужасным искушением
и я проглотил немного воды... Немедленно мой желудок стал
сжиматься. Я ожидал безболезненного и незаметного излияния
жидкости у меня изо рта, как это было при первом моем знакомстве
с пейотом, но к моему удивлению, у меня было лишь обычное
ощущение рвоты. Однако, она не длилась долго.
Дон Хуан взял другой батончик и вручил мне мешок, и круг
был возобновлен и повторен, пока я не разжевал 14 батончиков.
К этому времени все мое ощущение жажды, холода и неудобства
исчезли.
Вместо них я ощутил незнакомое чувство тепла и возбуждения.
Я взял флягу, чтобы освежить рот, но она была пуста.
- Можно нам сходить к ручью, дон Хуан?
Звук моего голоса не вырвался изо рта, а отразился от неба
обратно в горло и катался эхом взад-вперед между ними. Эхо
было мягким и музыкальным и, казалось, имело крылья, которые
хлопали внутри моего горла. Их касания ласкали меня. Я следил
за их движением взад и вперед, пока они не исчезли.
Я повторил вопрос. Мой голос звучал так, как если бы я говорил
внутри пещеры. Дон Хуан не ответил. Я поднялся и повернул
в направлении ручья. Я взглянул на дона Хуана, не идет ли
он тоже, но он, казалось, к чему-то внимательно прислушивался.
Он сделал повелительный жест рукой, чтобы я замер.
- Абутон уже здесь! - сказал он.
Я раньше ни разу не слышал этого имени и колебался, спросить
его об этом или нет, когда заметил звук, который походил
на звон в ушах.
Звук становился громче и громче, пока не стал подобен звуку
рева гигантского быка. Он длился короткий момент и постепенно
затих, пока снова не наступила тишина. Сила и интенсивность
звука испугали меня. Я трясся так сильно, что едва мог стоять,
и все же рассудок мой заработал совершенно нормально. Если
несколько минут назад меня клонило в сон, то теперь это
чувство полностью пропало, уступив свое место исключительной
ясности. Звук напомнил мне научнофантастический фильм, в
котором гигантская пчела, гудя крыльями, вылетает из зоны
атомной радиации. Я засмеялся при этой мысли. Я увидел,
что дон Хуан опять откинулся в свою расслабленную позу.
И внезапно на меня вновь нашло жужжание огромной пчелы.
Это было более реально, чем обычная мысль. Она (мысль) была
отдельной, окруженной исключительной ясностью. Все остальное
было изгнано из моего ума.
Это состояние умственной ясности, которое никогда ранее
не бывало в моей жизни, вызвало у меня еще один момент страха.
Я начал потеть. Я наклонился к дону Хуану, чтобы сказать
ему, что я боюсь.
Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на
меня, но его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как
круглые очки, имеющие свой собственный свет в темноте. Его
губы были вытянуты вперед и издавали прерывистый звук: -
пе'та-пе'та-пе'та, - я отпрыгнул назад, чуть не разбившись
о скалу позади меня. В течение, казалось, бесконечного времени
я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал
у меня на коже, придавая мне неудобную твердость. Потом
я услышал голос дона Хуана:
- "Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!"
Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.
- Я принесу воды, - сказал я после бесконечной паузы. Мой
голос прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон
Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез
так же загадочно, так же быстро, как и появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый
предмет на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона
Хуана, тогда, как сразу перед тем, я с трудом мог различать
очертания его фигуры. Я остановился и посмотрел вдаль и
смог даже ясно видеть другую сторону долины. Я мог различать
совершенно ясно отдельные камни на другой стороне долины.
Я подумал, что, видимо, уже утро, но мне показалось, что
я потерял чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять
минут двенадцатого. Я послушал часы, ходят ли они. Они ходили.
Полдень сейчас быть не мог. Значит, это полночь. Я намеревался
сбегать за водой и вернуться назад к скалам, но увидел,
что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Я сказал ему, что
могу видеть в темноте.
Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря, если
он и говорил, то, может быть, я его прослушал, так как все
внимание было направлено на мою новую уникальную способность
- видеть в темноте. Я мог различать мельчайшие песчинки.
Временами было все так ясно, что казалось, что сейчас утро
или вечер. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре
я понял, что яркость совпадает с дистолой моего сердца,
а темнота с его систолой. Мир становился ярко-темным-ярким
снова с каждым ударом моего сердца.
Я полностью ушел в это открытие, когда тот же странный звук,
который я слышал раньше, появился вновь.
Мои мышцы напряглись. "Ануктал (так я расслышал слово
в этот раз) здесь" - сказал дон Хуан.
Звук казался мне таким громоподобным, такми всепоглощающим,
что ничто другое значения не имело.
Когда он утих, я почувствовал, что объем воды внезапно увеличился.
Ручей, который с минуту назад был в ладонь шириной, увеличился
так, что стал огромным озером. Свет, который, казалось,
падал сверху, касался поверхности, как бы сверкая сквозь
толстое стекло. Время от времени вода сверкала золотистым
и черным. Затем оставалась темной, неосвещенной, почти невидимой,
но все же странно присутствующей.
Я не припомню, сколь долго я стоял там, просто наблюдая,
изумляясь, на берегу черного озера. Рев, должно быть, этим
временем прекратился, так как то, что возвратило меня назад
(к реальности) было снова устрашающим гудением.
Я оглянулся, ища дона Хуана. Я увидел, как он вскарабкался
и исчез за отрогом скалы. Однако, чувство одиночества совсем
не беспокоило меня, я топтался на месте, в состоянии полной
уверенности и покинутости.
Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобно
звуку очень сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно,
как только смог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла
из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении
барабана. Я сфокусировал все свое внимание на мелодии и
снова заметил, что систола и дистола моего сердца совпадали
со звуками барабана и с темпом мелодии. Я остановился, и
музыка прекратилась. Я попытался услышать удары сердца,
но это не удалось. Я снова потоптался, думая, что, может,
это положение моего тела вызывало эти звуки! Но ничего не
случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца!
Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти,
то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась.
Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал в этом положении,
пока земля сильно тряслась.
Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало
подо мной. Я вскочил, секунду стоял, опять упал.
Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду,
как плот. Я оставался, неподвижно скованный ужасом, который
был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным.
Я двигался через воды черного озера на клочке почвы, который
был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что я
двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог видеть,
как вода вокруг двигалась и завихрялась. Она была холодной
и странно тяжелой на ощупь... Мне казалось, что она была
живая.
Не было никаких различных берегов или береговых объектов,
и я не могу припомнить своих мыслей и чувств за это путешествие.
Через, казалось, долгие часы плавания мой плот сделал под
прямым углом поворот налево. Он продолжал прямолинейное
движение очень недолго и неожиданно наткнулся на что-то.
Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал
острую боль в коленях и вытянутых руках от падения на землю.
Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Казалось,
мое земляное бревно врезалось в землю. Я сел и оглянулся.
Вода отступила! Она двигалась назад, как откатившаяся волна,
пока не исчезла.
Я долго сидел так, пытаясь собраться с мыслями и привести
все, что случилось, в осмысленный порядок. Все мое тело
ныло, я прикусил себе губу, когда "приземлился".
Я встал, ветер дал мне понять, что я озяб. Моя одежда была
мокрой. Мои руки ноги и челюсти так тряслись, что мне снова
пришлось лечь. Капли пота затекали в мои глаза и жгли их
так сильно, что я взвыл от боли.
Через некоторое время я восстановил чувство равновесия и
поднялся. В темных сумерках пейзаж был очень ясен. Я сделал
пару шагов. Отчетливый звук многих человеческих голосов
донесся до меня. Казалось, они громко разговаривали... Я
пошел на звук. Я прошел примерно 100 метров и остановился.
Передо мной был тупик. Место, где я находился, было коралем,
окруженным огромными валунами. Я мог за ними различать еще
один ряд, затем еще и еще, пока они не переходили в отвесные
горы. Откуда-то среди них доносились звуки музыки. Это был
текучий, непрерывный, приятный для слуха поток звуков.
У подножья одного из валунов я увидел человека, сидящего
на земле, его лицо было повернуто ко мне почти в профиль.
Я приблизился к нему, пока не оказался чуть ли не в трех
метрах от него; затем он повернул голову и взглянул на меня.
Я замер: его глаза были водой, которую я только что видел!
Они были так же необъятны, и в них светились так же золотые
и черные искорки. Его голова была заостренной, как ягода
земляники, его кожа была зеленой, испещренной бесчисленными
оспинами.
За исключением заостренной формы, его голова была в точности,
как поверхность растения пейота. Я стоял перед ним и не
мог отвести от него глаз. Я чувствовал, что он намеренно
давит мне на грудь весом своих глаз. Я задыхался. Я потерял
равновесие и упал на землю. Его глаза отвернулись от меня.
Я услышал, что он говорит со мной. Сначала его голос был
подобен мягкому шелесту ветерка. Затем я услышал его, как
музыку: как мелодию голосов - и я "знал", что
мелодия говорила:
- Чего ты хочешь?
Я упал перед ним на колени и стал говорить о своей жизни,
потом заплакал.
Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза
отталкивают меня, и подумал, что этот момент будет моментом
моей смерти.
Он сделал мне знак подойти поближе. Я момент колебался,
прежде чем сделать шаг вперед: когда я приблизился к нему,
он отвел от меня свои глаза и показал мне тыльную сторону
своей ладони.
Мелодия сказала:
- Смотри.
В середине его ладони была круглая дырка.
- Смотри, - опять сказала мелодия.
Я взглянул в дырку и увидел самого себя.
Я был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня погони.
Вокруг меня повсюду летели искры. Затем три искры задели
меня: две - голову и одна - левое плечо. Моя фигура в дырке
секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально,
затем исчезла вместе с дыркой.
Мескалито вновь повернул ко мне свои глаза. Он был так близко
от меня, что я услышал, как они мягко гремят тем самым непонятным
звуком, который я уже так много раз слышал этой ночью. Постепенно
они стали спокойными, пока не стали подобны тихим озерам,
прорываемым золотыми и черными искрами.
Он опять отвел глаза и отпрыгнул, как кузнечик, на расстояние
чуть не в 25 метров. Он прыгнул еще и еще и исчез.
Следующее, что я помню, так это то, что я пошел... Очень
сознательно я пытался узнать знакомые объекты, такие, как
горы вдали, для того, чтобы сориентироваться. Я был лишен
точек ориентации в течение всего приключения, но считал,
что север должен быть слева от меня. Я долгое время шел
в этом направлении, пока не понял, то уже наступил день,
и что я уже не использую свое "ночное виденье".
Я вспомнил о часах и посмотрел: время было 8 часов.
Было уже около десяти утра, когда я пришел к скале, где
я был прошлой ночью. Дон Хуан лежал на земле и спал.
- Где ты был? - спросил он.
Я сел, чтобы перевести дыхание. После долгого молчания он
спросил меня:
- Ты видел его?
Я начал пересказывать ему последовательность моих приключений
с самого начала, но он прервал меня, сказав, что все, что
имеет значение, так это, видел я его или нет. Он спросил,
как близко от меня был мескалито... Я сказал, что почти
касался его.
Эта часть моего рассказа заинтересовала его. Он внимательно
выслушал все детали без замечаний, прерывая лишь, чтобы
задать вопросы о форме местности, которую я видел, об ее
расположении и прочих деталях.
Было уже около полудня, когда дону Хуану стало, видимо,
уже достаточно моих рассказов. Он поднялся и привязал мне
на грудь полотняный мешок. Он велел мне идти за ним, сказав,
что будет срезать мескалито и передавать их мне, а я должен
буду осторожно укладывать их в сумку.
Мы попили воды и отправились. Когда мы достигли края долины
он, казалось, секунду колебался, в каком направлении идти.
Как только он сделал выбор, мы уже шли все время по прямой.
Каждый раз, когда мы подходили к растению пейота, он склонялся
перед ним и очень осторожно срезал верхушку своим коротким
зазубренным ножом. Он сделал надрез вровень с землей и потом
посыпал "рану", как он называл это, чистым порошком
серы, который он нес в кожаном мешочке.
Он держал батончик кактуса в левой руке, я посыпал срез
правой рукой. Затем он вставал и вручал мне батончик, который
я принимал двумя руками и, как он велел, клал внутрь мешочка.
- Стой прямо и не давай мешку коснуться земли или кустов
или чего-либо еще, - несколько раз повторил он, как будто
считая, что я могу забыть. Мы собрали 65 батончиков. Когда
мешок был полностью наполнен, он поместил его мне на спину,
а на грудь привязал новый мешок.
К тому времени, когда мы пересекли долину, мы уже имели
два полных мешка, содержащих 110 батончиков пейота. Мешки
были так тяжелы, громоздки, что я едва мог идти под их тяжестью,
и объемом.
Дон Хуан прошептал мне, что мешки потому так тяжелы, что
мескалито хочет вернуться к земле. Он сказал, что печаль
при покидании своих владений делает мескалито тяжелым. Моей
истинной задачей было не дать мешкам коснуться земли, так
как, если я это сделаю, то мескалито уже никогда не позволит
мне взять его снова.
В один определенный момент давление лямок на мои плечи стало
невыносимым. Что-то применяло поразительную силу, чтобы
пригнуть меня к земле. Я чувствовал себя очень ответственным.
Я заметил, что убыстряю шаги, почти бегу. В некотором роде
я трусцой бежал за доном Хуаном. Внезапно тяжесть на моей
спине и груди почти исчезла, ноша стала легкой, как будто
в мешках была губка. Я свободно бежал, чтобы не отстать
от дона Хуана, который был впереди меня. Я сказал ему, что
больше не чувствую тяжести. Он объяснил, что мы вышли из
владения мескалито.
3 июня 1962 года.
- Я думаю, что мескалито почти принял тебя, - сказал дон
Хуан.
- Почему, дон Хуан, ты говоришь, что он п о ч т и принял
меня?
- Он не убил тебя и даже не нанес тебе вреда. Он дал тебе
хороший испуг, а не то, чтобы действительно плохой. Если
бы он не принял тебя совсем, он бы явился тебе чудовищным
и полным ярости. Некоторые люди познали значение ужаса,
встретившись с ним, не будучи им приняты.
- Если он так ужасен, почему ты не сказал мне об этом прежде,
чем вести меня на поле?
- У тебя нет мужества, чтобы искать его сознательно. Я думаю,
что будет лучше, если ты не будешь знать.
- Но, дон Хуан, ведь я мог умереть!
- Да, мог. Но я был почти уверен, что для тебя все обойдется
благополучно. Он играл с тобой однажды. Он не повредил тебе.
Я считал, что он также будет иметь к тебе расположение и
на этот раз.
Я спросил его, действительно ли считал, что мескалито имеет
ко мне расположение. Мой опыт был устрашающ. Я чувствовал,
что чуть не умер от страха. Дон Хуан сказал, что мескалито
дал мне урок.
Я спросил его, что это был за урок и что он означал. Он
сказал, что на такой вопрос будет невозможно ответить, потому
что я слишком напуган, чтобы знать _т_о_ч_н_о_, что я спрашивал.
Дон Хуан покопался в моей памяти относительно того, что
я срезал мескалито перед тем, как он показал мне сцену на
руке. Но я не мог припомнить. Все, что я помнил, это как
я упал на колени и начал исповедоваться перед ним в своих
грехах. Дону Хуану, казалось, неинтересно было больше разговаривать
об этом. Я спросил его:
- Ты научишь меня словам песни, которую ты пел?
- Нет, не могу. Это мои собственные слова, слова, которым
защитник сам обучил меня. Песни - это _м_о_и_ песни. Я не
могу рассказать тебе, чем они являются.
- Почему ты не можешь, дон Хуан.
- Потому что эти песни есть звено между мной и защитником.
Я уверен, что когда-нибудь он обучит тебя твоим собственным
песням. Подожди до тех пор и никогда не копируй и не спрашивай
о песнях, которые принадлежат другому человеку.
- Что это было за имя, которое ты называл? Скажи мне это,
дон Хуан?
- Нет. Его имя никогда не должно произноситься вслух, кроме
как для того, чтобы вызвать его.
Что, если я сам захочу позвать его?
- Если когда-нибудь он примет тебя, то он скажет тебе свое
имя. Это имя будет для тебя одного. Или чтобы звать громко,
или чтобы произносить его спокойно про себя. Может, он скажет,
что его имя хосе. Как знать?
- Почему нельзя называть его имени, говоря с ним?
- Ведь ты видел его глаза? Ты не можешь шутить с защитником.
Вот почему я не могу обойти тот факт, что он играл с тобой.
- Как он может быть защитником, если он некоторым людям
причиняет вред?
- Ответ очень прост. Мескалито является защитником, потому
что он доступен каждому, кто его ищет.
- Но разве не верно, что все в мире доступно для любого,
кто его ищет?
- Нет, это не верно. Силы о_л_л_и доступны только для брухо,
но любой может приобщиться к мескалито.
- Но почему же тогда он приносит вред некоторым?
- Не все любят мескалито, и, однако, все они ищут его, надеясь
выгадать что-то, не затрачивая трудов. Естественно, что
их встреча с ним поистине ужасна.
- Что происходит, когда он полностью примет человека?
- Он является ему как человек или как свет. Когда человек
добился этого, мескалито постоянен. Он никогда после этого
не меняется. Может быть, когда ты встретишься с ним опять,
он будет светом и возьмет тебя в полет, чтобы открыть тебе
все свои секреты.
- Что мне следует делать, чтобы достичь этой точки, дон
Хуан?
Тебе надо быть сильным человеком, и твоя жизнь должна быть
правдивой.
- Что такое правдивая жизнь?
- Жизнь, прожитая с сознательностью, хорошая, сильная жизнь.
|
