24 декабря 1964 года.
Сегодня я рассказал все свои впечатления дону Хуану. Как
обычно, он выслушал меня, не перебивая. В конце разговора
между нами произошел следующий диалог:
- Ты сделал нечто очень неправильное.
- Я знаю. Это была очень глупая ошибка. Случай.
- Нет случайностей, когда ты имеешь дело с "травой
дьявола". Я говорил тебе, что она все время будет испытывать
тебя. Как я вижу, или ты очень силен, или же траве действительно
ты нравишься. Центр лба только для великих брухо, которые
знают, как обращаться с ее силой.
- Что случится, если человек потрет себе пастой лоб, дон
Хуан?
- Если этот человек не великий брухо, то он просто никогда
не вернется из путешествия.
- Ты сам когда-нибудь мазал пастой лоб, дон Хуан?
- Никогда. Мой бенефактор говорил мне, что очен немногие
возвращаются из такого путешествия. Человек может отсуствовать
месяцами и другим приходится ухаживать за ним в это время.
Мой бенефактор говорил, что ящерицы могут взять человека
хоть на край света и по его просьбе показать ему волшебнейшие
вещи...
- Знаешь ли ты кого-нибудь, что когда-либо предпринимал
такое путешествие?
- Да. Мой бенефактор. Но он никогда не говорил мне, как
оттуда возвратиться.
- Разве это так трудно, вернуться, дон Хуан?
- Да. Вот почему твои поступки так поразительны для меня.
У нас нет шагов, которым следовать, и мы должны следовать
определенным шагам, потому что именно в таких шагах приобретает
человек силу. Без них мы ничто. - несколько часов мы молчали.
Он, казалось, был погружен в очень глубокие размышления.
26 декабря 1964 года.
Дон Хуан спросил меня, поискал ли я ящериц. Я сказал, что
искал, но не смог их найти. Я спросил его, что бы случилось,
если бы одна из ящериц умерла, пока я ее держал. Он сказал,
что гибель ящерицы была бы несчастливым явлением. Если ящерица
с зашитым ртом умрет в любое время, то не будет смысла продолжать
колдовство, сказал он. Это будет также означать, что ящерицы
порвали дружбу со мной, и мне пришлось бы отложить на долгое
время учение о "траве дьявола".
- На какое время, дон Хуан? - спросил я.
- Два года или больше.
- Что случилось, если бы умерла вторая ящерица?
- Если умерла бы вторая ящерица, то ты оказываешься в действительной
опасности. Ты бы оказался один, без гида. Если она умерла
прежде, чем ты начал колдовать, то ты мог бы остановить
его. Ты также должен был бы отказаться от "травы дьявола".
Если бы ящерица умерла у тебя на плече после начала колдовства,
тебе пришлось бы его продолжать, но это уж действительно
было бы безумием.
- Почему это было бы безумием?
- Потому что при таких условиях ничего не имеет смысла.
Ты один, без гида, и видишь устрашающе бессмысленные вещи.
- Что ты имеешь в виду под бессмысленными вещами?
- То, что мы видим сами. То, что мы видим, когда не имеем
установки (направления). Это значит, что "трава дьявола"
старается от тебя отделаться, наконец, отпихивает прочь.
- Знаешь ли ты кого-нибудь, кто испытал это?
- Да, я сам. Без мудрости ящериц я сошел с ума.
- Что ты видел, дон Хуан?
- Кучу чепухи. Что еще я мог видеть без направления?
28 декабря 1964 года.
- Ты мне говорил, дон Хуан, что "трава дьявола"
испытывает людей. Что ты этим хотел сказать?
- "Трава дьявола" подобна женщине и, так же как
женщина, она льстит мужчинам. Она ставит им ловушки на каждом
повороте. Она поставила ее тебе, когда заставила тебя помазать
пастой лоб. Она попробует это вновь и ты, вероятно, поддашься.
Я предупреждаю тебя, не делай этого. Не принимай ее со страстью.
"трава дьявола" - это только один из путей к секретам
человека знания. Есть и другие пути. Но ее ловушка в том,
чтобы заставить тебя поверить, что ее путь - единственный.
Я говорю, что бесполезно тратить всю свою жизнь на один
единственный путь, особенно, если этот путь не имеет сердца.
- Но как ты знаешь, дон Хуан, имеет ли путь сердце?
- Прежде, чем решительно пойти по пути, спроси себя, имеет
ли этот путь сердце? Если ответ будет - нет, то ты узнаешь
его и сможешь выбрать другой путь.
- Но как я смогу наверняка узнать, имеет ли путь сердце?
- любой узнает это. Беда в том, что никто не задаеь этот
вопрос; когда человек наконец поймет, что выбрал тропу без
сердца, то эта тропа уже готова убить его. В этой точке
лишь очень мало людей могут прекратить свою целенаправленность
и прекратить этот путь.
- С чего я должен начать, дон Хуан, чтобы должным образом
задать себе этот вопрос?
- Просто задай его.
- Я имею в виду, есть ли какой-нибудь специальный метод
для того, чтобы я не солгал самому себе и не поверил бы
в то, что ответ "да", тогда как в действительности
он "нет".
- Но зачем ты будешь себе лгать?
- Может быть, потому, что в этот момент тропа будет казаться
приятной и радостной.
- Это чепуха. Тропа без вердца никогда не бывает радостной.
Нужно тяжело работать даже для того, чтобы ступить на нее.
С другой стороны, тропа с сердцем легка. Тебе не приходится
работать, чтобы любить ее.
Дон Хуан изменил направление разговора и оглушил меня идеей,
будто мне нравится "трава дьявола". Я вынужден
был признать, что я, по крайней мере, испытываю к ней предпочтение.
Он спросил меня, что я чувствую по отношению к его о_л_л_и
- дымку. И я должен был признаться, что даже мысль о нем
пугает меня до потери чувств.
- Я говорил тебе, что при выборе пути надо быть свободным
от страха и амбиции, но дымок ослепляет тебя страхом, а
"трава дьяовла" ослепляет тебя амбицией.
Я спорил, что амбиция нужна даже для того, чтобы встать
на какой-либо путь, и что его утверждение, будто следует
быть свободным от амбиции, не имеет смысла. Человеку нужна
амбиция для того, чтобы учиться.
- Желание учиться - это не амбиция, - сказал он, - это наша
судьба, как людей, хотеть знать, но искать "траву дьявола"
значит стремиться к силе, а это амбиция, потому что ты не
стремишься знать. Не позволяй "траве дьявола"
ослепить тебя. Она уже поймала тебя на крючок. Она испытывает
мужчин и дает им ощущение силы, она дает им почувствовать,
что они могут совершать такие вещи, которые никакой обычный
человек совершить не в силах. Но в этом же ее ловушка. И
следующая вещь, тропа без сердца повернется против человека
и уничтожит его. Немного нужно, чтобы умереть, но искать
смерть значит ничего не искать.
10
В декабре месяце 1964 года мы с доном Хуаном отправились
собирать различные растения, необходимые для приготовления
курительной смеси. Это был четвертый цикл. Дон Хуан просто
наблюдал за моими действиями. Он напоминал мне, что надо
наблюдать время, понаблюдать и собраться с мыслями прежде,
чем сорвать любое из растений.
Как только все нужные растения были собраны и приготовлены
для хранения, он стал подталкивать меня вновь встретиться
с дымком.
31 декабря 1964 года.
- Теперь, когда ты знаешь немного чуточку больще о "траве
дьявола" и дымке, ты можешь более ясно сказать, который
из двух тебе нравится больше,
- сказал дон Хуан.
- Дымок действительно пугает меня, дон Хуан. Я не знаю точно,
почему, но у меня нет к нему хороших чувств.
- Ты любишь лесть, а "трава дьявола" льстит тебе.
Как женщина она дает тебе ощущать приятное. Дымок, с другой
стороны, самая благородная сила. У него чистейшее сердце.
Он не завлекает мужчин и не делает их пленниками, точно
так же он свободен и от любви и от ненависти. Все, что он
требует, так это силы (здесь слово "сила" в том
смысле, в каком мы его обычно понимаем, тогда же, когда
дон Хуан говорит о силе, которую получаешь от о_л_л_и и
т.п., он употребляет слово, которое переводится, как сила,
мощь, энергия).
- "Трава дьявола" так же требует силы, но другого
сорта. Она ближе к той силе, которая нужна, чтобы быть активным,
потентным с женщинами. С другой стороны, сила, требуемая
дымком, это сила сердца. Ты не имеешь ее. Но и у очень немногих
людей она есть. Вот почему я побольше рекомендую тебе узнать
о дымке. Он укрепляет сердце. Он не похож на "траву
дьявола", полную страстей, ревности и насилий. Дымок
постоянен. С ним тебе не надо беспокоиться, что ты по ходу
дела что-нибудь позабудешь.
27 января 1965 года.
19 января я опять курил галлюциногенную смесь. Я сказал
дону Хуану, что чувствую себя очень нерасположенным к дымку
и что я боюсь его. Он сказал, мне нужно еще раз попробовать
его, чтобы оценить по справедливости.
Мы вошли в его комнату. Было почти два часа. Он вынул свою
трубку. Я принес угли, затем мы сели лицом друг к другу.
Он сказал, что собирается согреть трубку и разбудить ее,
и что если я буду внимательно следить, то увижу, как она
засветится. Он поднес три или четыре раза трубку к губам
и потянул через нее воздух. Он нежно тер ее. Внезапно, он
почти неуловимо кивнул мне смотреть на пробуждение трубки.
Я посмотрел, но не мог увидеть этого.
Он вручил трубку мне. Я наполнил чашечку своей собственной
смесью, и затем взял горящий уголек щипцами, которые я сделал
из деревянной вешалки и приберегал специально для такого
случая. Дон Хуан взглянул на щипцы и начал смеяться. Я секунду
помешкал, и уголек пригорел к щипцам. Я побоялся стучать
щипцами о трубку, и мне пришлось плюнуть на него, чтобы
снять с щипцов.
Дон Хуан отвернул голову и закрыл лицо руками. Его тело
сотрясалось. На секунду я думал, что он плачет, но он беззвучно
смеялся.
Действие на долгое время было прервано, затем он взял уголек
сам, положил его в трубку и велел мне курить. Требовалось
значительное усилие, чтобы прососать воздух сквозь смесь.
Она казалась мне компактной. После первой попытки я почувствовал,
что засосал к себе в рот мелкий порошок. Он тотчас вызвал
у меня во рту онемение. Я видел горение в трубке, но совсем
не чувствовал дыма, так, как чувствуешь дым сигареты. Однако,
я ощущал, что вдыхаю что-то, что сначала наполнило мне легкие,
а затем ринулось вниз, заполняя все остальное мое тело.
Я насчитал двадцать затяжек, а затем счет уже не имел значения.
Я начал потеть. Дон Хуан смотрел на меня пристально и сказал,
чтобы я не боялся и чтобы делал все так, как он говорил.
Я попытался сказать "хорошо", но вместо этого
издал утробный завывающий звук. Он продолжал звучать и после
того, как я закрыл рот. Звук ошеломил дона Хуана и вызвал
у него еще один приступ смеха. Я хотел крикнуть "да",
но не мог двинуться.
Дон Хуан мягко разжал мои руки и забрал трубку. Я ждал,
что он поможет мне лечь, но он этого не сделал. Он просто
непрерывно смотрел на меня. Внезапно я увидел, что комната
крутнулась, и я уже смотрел на дона Хуана из положения "лежа
на боку". С этого момента мои видения стали странно
расплывчатыми, как во сне. Я могу смутно припомнить, что
дон Хуан много говорил мне, пока я был бездвижным.
Я не испытал ни страха, ни неудовольствия в течение этого
состояния, и я не был болен при пробуждении на следующий
день. Единственной необычной вещью было то, что я не мог
ясно думать в течение некоторого времени после пробуждения.
Затем постепенно, за 4-5 часов я стал самим собой.
20 января 1965 года.
Дон Хуан не говорил со мной о моих впечатлениях и не просил
меня рассказать ему их. Единственным его замечанием было
то, что я слишком быстро заснул.
- Единственный способ не заснуть - это стать птицей или
зайцем, или чем-либо в этом роде, - сказал он.
- Как ты это делаешь, дон Хуан?
- Именно этому я и учу тебя. Ты помнишь, что я сказал тебе
вчера, когда ты был без своего тела?
- Я не могу ясно припомнить.
- Я ворона. Я учу тебя, как стать вороной. Когда ты научишься
этому, ты будешь оставаться бодрствующим и будешь свободно
двигаться. Иначе ты всегда будешь приклеен к земле, где
ты упал.
7 февраля 1965 года.
Моя вторая попытка с дымком имела место около полудня, 31
января. Я проснулся на следующий день в начале вечера. Я
имел ощущение необыкновенной силы памяти по отношению ко
всему, что дон Хуан сказал мне в первом опыте. Его слова
были впечатаны в мозг.
Я продолжал слышать их с необыкновенной ясностью и постоянством.
В течение этого опыта другой факт стал для меня очевиден:
все мое тело онемело после того, как я начал глотать мелкий
порошок, который попадал мне в рот каждый раз, когдя я затягивался.
Таким образом, я не только вдыхал дым, но также поедал и
смесь.
Я попытался передать свои ощущения дону Хуану, он сказал
мне, что я ничего важного не сделал. Я заметил, что могу
вспомнить все, что произошло, но он не хотел об этом слушать.
Каждое воспоминание было точным и безошибочным. Процедура
курения была точно такой же, как и при предыдущей попытке.
Казалось, что оба опыта полностью совпадают, и я могу начать
свой пересказ с того места, где первый эксперимент закончился.
Я ясно помню, что после того, как я упал на землю на бок,
я был полностью лишен чувств и мыслей.
И однако же моя ясность в голове ни в чем не была ущемлена.
Я помню, что последней мыслью, которую я подумал, когда
комната перевернулась в вертикальном плане, была: "я,
должно быть, треснулся головой о пол, и все же я не чувствую
никакой боли".
Начиная с этого момента, я мог только слышать и видеть.
Я мог повторить каждое слово, которое мне сказал дон Хуан.
Я следовал каждому из его указаний.
Воскресенье, 28 марта 1965 года.
Во вторник, 18 марта, я вновь курил галлюциногенную смесь.
Первоначальная процедура была отличной в мелких деталях.
Мне нужно было вновь наполнить чашечку трубки один раз.
После того, как я закончил первую трубку, дон Хуан указал
мне, чтоб я очистил трубку, но он положил в нее смесь сам,
потому что у меня отсутствовала мускульная координация.
Очень большое усилие потребовалось, чтобы двигать руками.
В моем мешочке было еще достаточно смеси, чтобы еще раз
наполнить трубку. Дон Хуан посмотрел на мешочек и сказал,
что это была моя последняя попытка с дымком вплоть до следующего
года, потому что я использовал все свои запасы. Он вывернул
мешочек наизнанку и вытряхнул пыль на блюдо, на котором
были угли. Она сгорела оранжевым пламенем, как если бы он
положил лист прозрачного материала на угли. Лист вспыхнул
пламенем, а затем рассыпался на сложный рисунок линий. Что-то
зигзагом пролетело внутри этих линий на высокой скорости.
Дон Хуан велел мне смотреть на движение линий. Я увидел
что-то выглядевшее наподобие небольшого шарика, катавшегося
туда-сюда по светящейся зоне. Он наклонился, сунул руку
в это сияние, вынул шарик и положил его в чашечку трубки.
Он велел мне затянуться. У меня было ясное ощущение, что
он положил небольшой шарик в трубку для того, чтобы я смог
вдохнуть его. В один момент комната потеряла свое горизонтальное
положение, я почувствовал глубокую скованность и чувство
тяжести. Когда я проснулся, я лежал на спине на дне мелкого
арыка, погруженный в воду до подбородка. Кто-то поддерживал
мою голову. Это был дон Хуан. Первой моей мыслью было то,
что вода в арыке имеет необыкновенное качество. Она была
холодной и тяжелой. Она легко накатывалась на меня, и мои
мысли ощущались с каждым движением, которое она делала.
Сначала вода имела ярко-зеленый отблеск или флюоресценцию,
которая вскоре растворилась, оставив лишь поток обычной
воды. Я спросил у дона Хуана о времени дня. Он сказал, что
это раннее утро. Через некоторое время я полностью проснулся
и вылез из воды.
- Ты должен рассказать мне все, что видел, - сказал мне
дон Хуан когда мы пришли в его дом.
Он также сказал, что он пытался вернуть меня назад в течение
трех дней, и ему пришлось употребить на это много усилий.
Я сделал многочисленные попытки, чтобы описать ему то, что
я видел, но я не мог сконцентрироваться. Позднее, в начале
вечера, я почувствовал, что я готов говорить с доном Хуаном,
и я начал рассказывать ему все, что я запомнил с того времени,
как я упал на бок. Но он не хотел слушать об этом. Он сказал,
что единственная интересная связь была в том, что я видел
и делал после того, как он бросил меня в воздух и улетел.
Все, что я мог вспомнить, это была серия похожих на сон
картин или сцен. Они не имели последовательного порядка.
У меня было впечатление, что каждая из них была подобна
отдельному пузырьку, вплывающему в фокус и затем уходящему
прочь. Это были, однако, не просто сцены, на которые было
бы просто смотреть. Я был внутри их. Я был частью их. Когда
я пытался вспомнить их сначала, у меня было ощущение, что
они были с пустыми смутными размазанными вспышками, но когда
я подумал о них, то я вспомнил, что каждая из них была исключительно
ясной, хотя полностью несвязной с обычным видением, отсюда
ощущение пустоты. Картин было несколько, и они были очень
просты. Как только дон Хуан упомянул, что он бросил меня
в воздух, я получил слабое воспоминание об абсолютно ясной
сцене, в которой я глядел прямо на него с некоторого расстояния.
Я глядел только на его лицо. Оно было монументально по своим
размерам. Оно было плоское и имело интенсивное свечение.
Его волосы были желтоватыми, и они двигались. Каждая часть
его лица двигалась сама по себе, отбрасывая своего рода
желтоватый свет. Следующая картина была, в которой дон Хуан,
фактически, подбросил меня вверх, или швырнул меня в прямом
направлении. Я помню, что я распластал свои крылья и полетел.
Я чувствовал себя одиноким, проносясь сквозь воздух, болезненно
двигаясь вперед и вверх. Это было больше похоже на ходьбу,
чем на полет. Это утомляло мое тело. Там не было ощущения
свободного парения. Затем я вспомнил тот момент, в который
я был бездвижен, глядя на массу острых темных краев, выдыхающихся
в районе, который имел смутный больной свет. Затем я увидел
поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались и
мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета.
Их интенсивность манила меня.
В следующий момент почти прямо перед моими глазами был объект.
Это был толстый заостренный объект. Он имел явно розоватое
свечение. Я ощутил внезапно дрожь где-то в своем теле и
увидел многочисленные похожие розовые формы, приближающиеся
ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в сторону.
В следующую сцену, которую я помню, были три серебристые
птицы. Они отбрасывали сияющий металлический свет, почти
похожий на отсвет нержавеющей стали, но интенсивный и двигающийся,
и живой. Мне нравились они, и я полетел вместе с ними. Дон
Хуан не делал никаких замечаний по поводу моего рассказа.
23 марта 1965 года.
Следующий разговор имел место на следующий день после рассказа
о моем опыте. Дон Хуан сказал:
- Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это
и теперь ты всегда будешь ею.
- Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан?
Я летал в течение трех дней?
- Нет. Ты вернулся домой с заходом солнца, как я и сказал
тебе сделать.
- Но как я вернулся?
- Ты был очень усталым и заснул. Это все.
- Я имею в виду, что я прилетел обратно?
- Я уже сказал тебе, ты послущался меня и вернулся назад
в дом. Но не занимайся этим делом. Это неважно.
- Но что же тогда важно?
- Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень
большой ценности - серебристые птицы.
- Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.
- Не просто птицы. Это были вороны.
- Они были что, белые вороны, дон Хуан?
- Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны
сияют так интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.
- Но почему их перья выглядят серебристыми?
- Потому что ты смотрел, как ворона смотрит. Ты видел, как
ворона видит. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит
белой для вороны. Белые голуби, например, розовые или голубые
для вороны, морские чайки - желтые. Теперь попытайся вспомнить,
как ты присоединился к ним.
Я подумал об этом, но птицы были смутными несвязными изображениями,
которое не имело продолжений. Я сказал ему, что я могу вспомнить
только, что я чувствовал, что я летел вместе с ними. Он
спросил, присоединился ли я к ним в воздухе или на земле.
Но я, пожалуй, не мог ответить на это. Он почти рассердился
на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он сказал:
- Все это не будет стоить и гроша. Это будет лишь сумасшедший
сон, если ты не вспомнишь точно. - я всячески старался вспомнить,
но не мог.
Сегодня я подумал о другой картине в моем сне. О серебряных
птицах. Я вспомнил, что я видел темную массу с миллиардами
дырочек, как от булавок, фактически эта масса была набором
малньких дырочек. Я не знаю, почему я думал, что она мягкая.
Когда я смотрел на нее, то три птицы летели прямо на меня.
Одна из них издала звук, затем все три были уже рядом со
мной на земле. Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил
меня, из какого направления прилетели птицы. Я сказал, что
я, пожалуй, не смогу определить этого. Он стал очень нетерпелив
и обвинял меня в негибкости мышления. Он сказал, что я очень
хорошо могу вспомнить, если я попытаюсь. И что я боюсь немножко
расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и
ворон, что в то время я был не человеком и не вороной, в
то время, которое я хотел вспомнить. Он просил меня вспомнить,
что вороны сказали мне. Я пытался подумать об этом, но мои
мысли играли с массой других вещей вместо этого. Я не мог
сконцентрироваться.
Воскреченье, 4 апреля 1965 года.
Сегодня я проехал большое расстояние. Уже совсем стемнело
прежде, чем я подъехал к дому дона Хуана. Я думал о воронах,
когда внезапно странная мысль пришла мне в голову. Это было
похоже на чувство или на впечатление, чем на мысль. Птица,
которая издала звук, сказала, что они пришли с севера и
идут на юг, и когда мы встретимся вновь, они будут идти
тем же путем. Я сказал дону Хуану, что я придумал или может
быть, вспомнил. Он сказал:
- Не думай о том, вспомнил ты это или же выдумал. Такие
мысли подходят лишь к людям. Они не подходят воронам, особенно
тем, которых ты видел. Потому что они эмиссары твоей судьбы.
Ты уже ворона. Ты никогда не изменишь этого. С этого времени
и далее вороны будут говорить тебе своим полетом о каждом
повороте твоей судьбы. В каком направлении ты полетел с
ними?
- Я не мог знать этого, дон Хуан.
- Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на
пол и покажи мне направление, в котором ты был, когда птицы
прилетели к тебе. Закрой глаза и начерти на полу линию.
Я последовал его предложению и определил точку.
- Не открывай глаз, - продолжал он, - в каком направлении
все вы полетели по отношению к этой точке?
Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентации, как
отправную точку, дон Хуан истолковал различные направления
полета, которые вороны могли бы наблюдать, чтобы предсказать
мое личное будущее или судьбу. Он установил четыре точки
компаса, как оси полета ворон. Я спросил его, всегда ли
вороны следуют кардинальным точкам, чтобы предсказать судьбу
человека. Он сказал, что ориентация была для меня одного.
Абсолютно все, что вороны делали при моей встрече с ними,
имело чрезвычайную важность. Он настаивал на том, чтобы
я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или же характер
эмиссаров был индивидуальным, персональным делом.
Была еще одна вещь, которую, он настаивал, чтобы я вспомнил.
Это было время дня, когда эмиссары покинули меня. Он попросил
меня подумать о направлении света вокруг меня между временем,
когда я начал летать и тем временем, когда серебряные птицы
полетели со мной. Когда я впервые имел ощущение болезненного
света, было темно, но когда я увидел птиц, было все красноватым,
светлокрасным или, пожалуй, оранжевым. Он сказал:
- Это означает, что это была вторая половина дня. Солнце
еще не село. Когда оно полностью сядет, и полностью стемнеет,
ворона ослеплена белизной, а не чернотой, как мы ночью.
Это указание времени помещает твоих последних эмиссаров
в конец дня. Они позовут тебя, и когда они пролетят над
твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты увидишь их
блестящими на небе. И это будет означать, что твое время
пришло. Это будет означать, что ты умрешь и сам станешь
вороной.
- А что, если я увижу их утром?
- Ты не увидишь их утром.
- Но вороны летают каждый день.
- Не твои эмиссары, дурень.
- А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?
- Мои придут утром. Их будет трое. Мой бенефактор говорил
мне, что можно криком отогнать их, превратить их в черных,
если не хочешь умирать. Но теперь я знаю, что этого делать
нельзя. Мой бенефактор был одарен в смысле крика, и в смысле
всего, что относится к "траве дьявола". Я знаю,
что дымок другой потому, что он не имеет страсти. Он честен.
Когда твои серебряные эмиссары придут за тобой, то нет нужды
кричать на них, - просто лети вместе с ними, как ты уже
сделал. После того, как они возьмут тебя с собой, они изменят
направление, и их будет четверо, улетевших прочь.
Суббота, 10 апреля 1965 года.
Я испытывал короткие всплески несвязаности, мелких состояний
необычной реальности. Один элемент галлюциногенного опыта
с грибыми вновь и вновь возвращался мне на ум. Это мягкая
темная масса булавочных отверстий. Я продолжал визуализировать
их как масляный пузырь, который начинает затягивать меня
в свой центр. Это было, как будто центр открывается и заглатывает
меня. И на очень короткие моменты я испытывал что-то, напоминающее
состояние необычной реальности. В результате этого я страдал
от моментов глубокого возбуждения, нетерпения и неудобства.
Я желал скорее прийти к концу экспериментов, как только
они начнутся.
Сегодня я поговорил об этом состоянии с доном Хуаном. Я
спросил его совета. Ему, казалось, не было до этого дела,
и он велел мне не обращать внимания на эти опытные ощущения
потому, что они бессмысленны и не имеют никакой ценности.
Он сказал, что единственные опытные впечатления, которые
стоят моих усилий и внимания, будут те, в которых я увижу
ворону. Любой другой вид "виденья" будет просто
продуктом моих страхов. Он напомнил мне вновь, что для того,
чтобы участвовать в дымке, необходимо вести сильную спокойную
жизнь. Лично я, казалось, достиг опасного порога. Я сказал
ему, что не могу идти дальше. Что-то было действительно
пугающим с этими дымками.
Перебирая картины, которые я помнил из моего галлюциногенного
опыта, я пришел к неизбежному заключению, что я видел мир,
который был каким-то образом структурно отличным от обычного
видения. В других состояниях необычной реальности, которые
я прошел, формы и картины, которые я видел, всегда были
в границах моего обычного визуального восприятия. Но ощущение
виденья под влиянием галлюциногенного дымка было не таким
же.
Все, что я видел, было передо мной в прямой линии зрения.
Ничего не было сверху или под линией зрения. Каждая картина
имела раздражающую плоскость, и однако же, несмотря на это,
большую глубину. Может быть, было более точным сказать,
что картины были конгломератом невероятно ясных деталей,
помещенных в поле другого цвета. Свет в поле двигался, создавая
эффект вращения.
После того, как я старался и напрягался вспомнить, я был
вынужден сказать серию аналогий того, чтобы понять _т_о_,
_ч_т_о _я _в_и_д_е_л_. Лицо дона Хуана, например, выглядело
так, как если бы он был погружен в воду. Вода, казалось,
двигалась в непрерывном потоке через его лицо и волосы.
Она так увеличивала их, что я мог видеть каждую пору в его
коже или каждый волосок на его голове, когда я фокусировал
на этом свое внимание. С другой стороны, я видел массы материи,
которые были плоскими и полными углов и краев, но не двигались
потому, что в свете, который исходил из них, не было флуктуации.
Я спросил дона Хуана, что это были за вещи, которые я видел.
Он сказал, что, поскольку это был первый раз, когда я видел,
как ворона, предметы были неясными или неважными, и что
позднее, с практикой, я смогу узнавать все. Я снова поднял
вопрос различий, которые я заметил в движении света.
- Вещи, которые живы, - сказал он, - двигаются внутри, и
ворона может легко видеть, когда что-либо мертвое или готово
умереть, потому что движение останавливается или замедляется
вплоть до полной остановки. Ворона может также сказать,
когда что-либо движется очень быстро, и по этому признаку
ворона может сказать, когда что-либо двигается не так, как
надо.
- Но что это значит, когда что-либо движется слишком быстро
или не так, как надо?
- Это означает, что ворона может фактически сказать, чего
следует избегать, а чего искать. Когда что-нибудь двигается
слишком быстро внутри, это означает, что оно готово яростно
взорваться или прыгнуть вперед, и ворона будет избегать
этого. Когда оно внутри двигается так, как надо, это приятное
зрелище, и ворона будет искать его.
- Камни двигаются внутри?
- Нет. Ни камни, ни мертвые животные, ни мертвые деревья,
но на них приятно смотреть. Вот поэтому вороны кружатся
над мертвыми телами. Им нравится смотреть на них. Ни один
свет не движется внутри их.
- Но когда плоть распадается, разве она не изменяется или
не двигается?
- Да. Но это совсем другое движение. То, что ворона видит,
это миллионы маленьких отдельных светов, двигающихся внутри
плоти. Каждая из движущихся точек имеет свой собственный
свет, и вот почему воронам так нравится это видеть. Это
действительно незабываемое зрелище.
- Ты видел это сам, дон Хуан?
- Каждый, кто научится становиться вороной, может видеть
это. Ты увидишь это сам.
В этом месте я задал дону Хуану неизбежный вопрос:
- Я действительно стал вороной? Я имею в виду: любой, кто
посмотрит на меня, примет меня за обычную ворону?
- Нет, ты не можешь думать так, когда имеешь дело с силами
о_л_л_и_. Такие вороны не имеют смысла. И однако же, чтобы
стать вороной - это самое простое из всех дел. Это почти
как фокус. В этом мало пользы. Как я уже сказал тебе, дымок
не для тех, кто ищет силу. Он только для тех, кто старается
видеть. Я научился становиться вороной, потому что эти птицы
наиболее эффективны из всех. Никакие другие птицы не беспокоят
их, за исключением, может быть, более крупных голодных орлов.
Но вороны летают группами и могут защитить себя. Люди не
беспокоят ворон также, и это важный момент. Любой человек
может распознать большого орла, особенно необычного орла,
или другую крупную необычную птицу, но кому есть дело до
ворон? Ворона в безопасности. Она идеальна по размеру и
по природе. Она может безопасно проникать в любое место,
не привлекая внимания. С другой стороны можно стать львом
или медведем, но это довольно опасно. Такие существа слишком
велики, слишком много требуется энергии, чтобы превратиться
в такого. Можно также стать ящерицей или тараканом или даже
муравьем, но это еще более опасно, поскольку крупные животные
охотятся за мелкими.
Я стал спорить и сказал, что то, что он говорит, означает
возможность действительного превращения в ворону, в таракана
или во что-либо еще, но он настаивал на том, что я не понимаю.
- Нужно долгое время, чтобы научиться быть действительно
вороной, - сказал он, - но ты не меняешься и не перестаешь
быть человеком. Это нечто другое.
- Можешь ты мне сказать, что это такое - нечто другое, дон
Хуан?
- Нет, сейчас ты уже знаешь сам это. Может быть, если бы
ты не боялся так сойти с ума или потерять свое тело, ты
понял бы этот чудесный секрет, но, может быть, тебе нужно
ждать до тех пор, пока ты потеряешь свой страх, для того,
чтобы понять, что я имею в виду.
11
Последнее событие, которое я записал в моих полевых тетрадях,
имело место в сентябру 1965 года. Это было последнее из
учений дона Хуана. Я назвал его "специальное состояние
необычной реальности", потому что оно не было продуктом
ни одного из растений, которыми я пользовался раньше.
Казалось, что дон Хуан называл его путем тщательного манипулирования
с намеками на самого себя. Иначе говоря, он вел себя передо
мной так ловко и таким манером, что создал ясное и устойчивое
впечатление, что он в действительности был не он, но кто-то
подражающий ему. В результате чего я испытал глубокое чувство
конфликта. Я хотел верить, что это был дон Хуан, и все же
не мог быть в этом уверен. Подоплекой этого конфликта был
сознательный ужас столь острый, что он расстроил мое здоровье
на несколько недель. После этого я думал, что будет мудрым
кончить тут же мое учение. Я никогда с этих пор не был участником
вновь. Однако, дон Хуан не перестал рассматривать меня,
как своего ученика. Он рассматривал мой уход лишь как необходимый
период рекапитуляции, еще один шаг учения, который может
длиться бесконечно долго. С этого времени, однако, он никогда
больше не злоупотреблял своим значением.
Я написал подробный отчет о моем последнем опыте почти месяц
спустя после того, как он произошел. Хотя я сделал многочисленные
заметки о периоде затишья на следующий день в часы огромного
эмоционального возбуждения, которое предшествовало наивысшей
точке моего ужаса.
|
