12
Работая над своими заметками, я натолкнулся на различные
вопросы.
- Есть ли зеленый туман, как и страж, нечто, что необходимо
победить для того, чтобы _в_и_д_е_т_ь_? - спросил я дона
Хуана, как только мы сели под его рамада 8 августа 1969
года.
- Да. Нужно побеждать все.
- Как я могу победить зеленый туман?
- Тем же способом, каким ты победил стража, - позволить
ему обратиться в ничто.
- Что же я должен сделать?
- Ничего. Для тебя зеленый туман намного легче, чем страж.
Духу водного места ты нравишься в то время, как, конечно,
не с твоим темпераментом иметь дело со стражем. Ты никогда
реально не _в_и_д_е_л стража.
- Может быть, это было потому, что он не нравился мне? Что,
если бы я встретил стража, который мне понравился? Должно
быть, некоторые люди могут посчитать стража, которого я
встретил, красивым существом. Победили бы они его, потому
что он понравился им?
- Нет! Ты все же не понимаешь. Не имеет значения, нравится
ли тебе или не нравится страж. Если ты имеешь чувство к
нему, страж останется тем же самым, чудовищным, прекрасным
или любым другим. Если у тебя нет чувства к нему, с другой
стороны, страж станет ничем и будет все же там перед тобой.
Мысль, что нечто, такое громадное, как страж, могло стать
ничем и все же быть перед моими глазами, была абсолютно
бессмысленной. Я чувствовал, что это было одной из алогичных
предпосылок знания дона Хуана. Однако, я также чувствовал,
что, если бы он захотел, он мог бы объяснить это мне. Я
настаивал, спрашивая его о том, что он имел в виду под этим.
- Ты думаешь, что страж был чем-то, что ты знал, - это то,
что я имею в виду.
- Но я не думал, что это было что-то, что я знал.
- Ты думал, что он был безобразным. Его размеры были потрясающими.
Это было чудовище. Ты знал эти все вещи. Поэтому, страж
был всегда чем-то, что ты знал, и пока он был чем-то, что
ты знал, та не _в_и_д_е_л_ его. Я говорил тебе уже, что
страж должен стать ничем, и, все же, он должен оставаться
перед тобой. Он должен быть там, и он, в то же самое время
должен быть ничем.
- Как же это может быть, дон Хуан? Ты говоришь абсурд.
- Да. Но это и есть _в_и_д_е_н_ь_е_. В действительности,
бесполезно говорить об этом. "Виденье", как я
говорил прежде, узнается посредством "виденья".
- Очевидно, у тебя нет проблем с водой. Ты почти "видел"
ее на днях. Вода - это твой "кардинальный пункт".
Все, что теперь нужно тебе, это совершенствовать свою технику
"виденья". Ты имеешь сильного помощника в духе
водного места.
- Это другой мой жгучий вопрос, дон Хуан.
- Ты можешь иметь все жгучие вопросы, какие хочешь, но мы
не можем говорить о духе водного места в его районе. В действительноти,
лучше не думать об этом совсем. Не думать совсем. В противном
случае дух заманит тебя, и, если это случается, нет ничего,
что живой человек может сделать, чтобы помочь тебе. Поэтому,
держи свой рот закрытым, и удерживай свои мысли на чем-нибудь
еще.
Около десяти часов на следующее утро дон Хуан вынул свою
трубку из футляра, наполнил ее курительной смесью, затем
вручил ее мне и велел мне отнести ее на берег ручья. Держа
трубку двумя руками, я сумел расстегнуть свою рубашку, положить
трубку внутрь и крепко держать ее. Дон Хуан принес два соломенных
мата и небольшой поднос с углями. Был теплый день. Мы сели
на циновки в тени небольшой рощи деревьев _б_р_е_а_ у самого
края воды. Дон Хуан положил уголь в чашку трубки и велел
мне курить. У меня не было никакого опасения или какого-нибудь
чувства приподнятого настроения. Я вспомнил, что во время
моей второй попытки "видеть" стража, после того,
как дон Хуан объяснил его природу, у меня было особое ощущение
удивления и благоговения. На этот раз, однако, хотя дон
Хуан предупредил меня о возможности действительного "виденья"
воды, у меня не было эмоционального увлечения - у меня было
только любопытство.
Дон Хуан заставил меня курить дважды во время предыдущих
попыток. В данный момент он наклонился и прошептал в мое
правое ухо, что он собирается научить меня, как использовать
воду для того, чтобы двигаться. Я чувствовал его лицо очень
близко, как будто он приставил свой рот к моему уху. Он
сказал мне, чтобы я не смотрел пристально на воду, а сфокусировал
свои глаза на поверхности и внимательно смотрел до тех пор,
пока вода не превратится в зеленый густой туман. Он повторил
еще и еще, что я должен сосредоточить свое внимание на тумане
до тех пор, пока не обнаружу чего-нибудь еще.
- Смотри на воду перед собой, - слышал я его голос, - но
не позволяй ее звуку унести тебя куда-нибудь. Если ты позволишь
звуку воды унести тебя, я не смогу никогда найти тебя и
привести обратно. Теперь войди в зеленый туман и прислушайся
к моему голосу.
Я слушал и понимал его с чрезвычайной ясностью. Я начал
внимательно смотреть на воду и имел очень необычное ощущение
физического удовольствия
- зуд, неопредеденное счастье. Я долгое время пристально
смотрел, но не обнаруживал зеленого тумана. Я чувствовал,
что мои глаза выходили из фокуса, и я должен был бороться,
чтобы удерживать свой взгляд на воде; наконец, я больше
не смог контролировать свои глаза и был вынужден закрыть
их, или мигнуть, или, возможно, я просто потерял свою способность
фокусироваться; во всяком случае, в этот самый момент вода
остановилась, она перестала двигаться. Она, казалось, стала
картиной. Рябь была неподвижной. Затем вода начала слабо
шипеть, как будто в ней были частички карбоната, которые
сразу взрывались. Через мгновение я увидел, что шипение
медленно расширилось в зеленое вещество. Это был безмолвный
взрыв; вода взорвалась сверкающим зеленым туманом, который
распространялся до тех пор, пока не охватил меня.
Я оставался взвешенным в нем до тех пор, пока острый, непрерывный
резкий шум не потряс все; туман, казалось, застыл в обычные
черты водной поверхности. Резкий шум был выкриком дона Хуана
около моего уха: "хейййй!" Он велел мне прислушиваться
к его голосу и вернуться назад в туман и ждать там до тех
пор, пока он не позовет меня. Я сказал: "оъкей",
по-английски, и услышал гогочущий шум его смеха.
- Пожалуйста, не разговаривай, - сказал он. - Не выдавай
мне больше никаких "о'кей".
Я мог слышать его очень хорошо. Звук его голоса был мелодичным
и, главным образом, дружественным. Я знал это, не думая;
это было убеждение, которое пришло мне в голову, а затем
прошло.
Голос дона Хуана приказал мне сосредоточить все мое внимание
на тумане, но не предаваться ему. Он повторно сказал, что
воин не должен предавать себя ничему, даже своей смерти.
Я погрузился в туман снова и заметил, что это был совсем
не туман или, по крайней мере, это не было тем, что, как
я был убежден, было подобно туману. Туманоподобный феномен
состоял из крошечных пузырьков, круглых предметов, которые
входили в область "зрения" и удалялись из нее,
уплывая. Я некоторое время наблюдал их движение, а затем
громкий, отдаленный шум встряхнул мое внимание, и я потерял
способность сосредоточиваться и не мог больше воспринимать
крошечные пузырьки. Все, что я сознавал затем, это зеленый,
аморфный, туманоподобный свет. Я услышал громкий шум снова,
и его встряска сразу разогнала туман, и я обнаружил, что
смотрел на воду в оросительной канаве. Затем я услышал его
снова, много ближе, - это был голос дона Хуана. Он говорил
мне, чтобы я обратил внимание на него, потому что его голос
был единственным проводником для меня. Он приказал мне смотреть
на берег и на растительность прямо перед собой. Я видел
тростник и пространство, которое было свободно от тростника.
Это была маленькая бухточка в береге, место, куда дон Хуан
приходил опускать ведро и наполнять его водой. Через некоторое
время дон Хуан приказал мне вернуться вновь к туману и снова
попросил меня обращать внимание на его голос, потому что
он собирался руководить мной так, чтобы я мог научиться,
каким образом двигаться; он сказал, что раз я увидел пузырьки,
я должен взять один из них и позволить ему унести меня.
Я повиновался ему и был сразу окружен зеленым туманом, а
затем я увидел крошечные пузырьки. Я снова услышал голос
дона Хуана, как очень необычное и пугающее грохотание. Сразу
же за этим я начал терять свою способность воспринимать
пузырьки.
- Взберись на один из этих пузырьков, - услышал я его голос.
Я старался удержать свое восприятие зеленых пузырьков и
в то же время слушать его голос. Я не знал, как долго я
старался делать это, когда внезапно я осознал, что я мог
слышать его и все же сохранять вид пузырьков, которые продолжали
проходить, медленно уплывая из моего поля восприятия. Голос
дона Хуана побуждал меня следовать за одним из них и взобраться
на него.
Я удивился, как я предполагал сделать это, и автоматически
произнес слово "как". Я почувствовал, что слово
было очень глубоко внутри меня и, когда оно вышло, оно понесло
меня к поверхности. Слово было подобно бую, который вышел
из моей глубины. Я слышал, что я сказал "как",
и я издал звук, подобно воющей собаке. Дон Хуан тоже завыл,
так же как собака, а затем он издал несколько звуков койота
и засмеялся. Я подумал, что это очень забавно, и действительно
засмеялся.
Дон Хуан сказал мне очень спокойно, чтобы я позволил себе
прикрепиться к пузырьку и следовать за ним.
- Вернись снова, - сказал он. - Войди в туман! В туман!
Я вернулся и заметил, что движение пузырьков замедлилось,
и они стали больше, как баскетбольные мячи. В действительности,
они были такими большими и медленными, что я мог рассмотреть
каждый из них во всех подробностях. Это были не пузырьки,
в действительности, и не были подобны ни парящему пузырю,
ни воздушному шару, ни любому другому сферическому контейнеру.
Они не были сосудами, и, все же, они были сосудами. Не были
они и круглыми, хотя, когда я впервые воспринял их, я мог
бы поклясться, что они были круглыми, и образ, который пришел
мне на ум, был - "пузырьки". Я рассматривал их,
как будто смотрел сквозь стекло; то есть как бы рама окна
не позволяла мне следовать за ними, но только наблюдать
за их приходом и уходом из сферы моего восприятия.
Когда я перестал рассматривать их, как пузырьки, однако,
я был способен следовать за ними; следуя за ними, я прикрепился
к одному из них и поплыл с ним. Я действительно чувствовал,
что я двигался. Я, фактически, б_ы_л_ пузырьком или той
вещью, которая походила на него.
Затем я услышал настойчивый звук голоса дона Хуана. Это
встряхнуло меня и я потерял свое чувство быть "им".
Звук был чрезвычайно испуганный; это был отдаленный голос,
очень металлический, как будто он говорил через громкоговоритель.
Я разобрал некоторые из слов.
- Посмотри на берег, - говорил он.
Я увидел очень большую массу воды. Вода неслась. Я мог слышать
шум ее движения.
- Посмотри на берег, - снова приказал мне дон Хуан.
Я увидел бетонную стену.
Звук воды стал ужасно громким; звук воды поглощал меня.
Затем он мгновенно перестал, как будто был обрезан. У меня
было ощущение темноты, сна.
Я стал сознавать, что я погружен в оросительную канаву.
Дон Хуан плескал водой мне в лицо и говорил. Затем он погрузил
меня в канаву. Он вытянул мою голову вверх, над поверхностью,
и позволил мне положить ее на берег, держа меня сзади за
воротник рубашки. В моих руках и ногах было очень приятное
ощущение. Я вытянул их. Мои глаза устали и зудели; я поднял
свою правую руку, чтобы потереть их. Это было трудным движением.
Моя рука, казалось, была тяжелой. Я мог едва вынуть ее из
воды, но, когда я сделал это, моя рука вышла покрытой самой
удивительной массой зеленого тумана. Я держал свою руку
перед глазами. Я мог видеть ее контур, как темнеющую массу
зелени, окруженную очень интенсивным зеленоватым туманом.
Я в спешке добрался до ног и встал в средине течения и посмотрел
на свое тело: моя грудь, руки и ноги были зелеными, густо-зелеными.
Цвет был таким интенсивным, что мне передалось чувство вязкого
вещества. Я выглядел подобно статуэтке, которую дон Хуан
сделал мне несколько лет назад из корня дурмана.
Дон Хуан велел мне выйти. Я заметил настойчивость в его
голосе.
- Я зеленый, - сказал я.
- Брось это, - сказал он повелительно. - У тебя нет времени.
Вылезай оттуда. Вода заманивает тебя. Вылезай из нее! Вылезай!
Вылезай!
Я выскочил в панике.
- На этот раз ты должен рассказать мне все, что происходило,
- сказал он на самом деле, как только мы сели лицом друг
к другу в его комнате.
Он не интересовался последовательностью моего переживания,
он хотел знать только то, с чем я встретился, когда он велел
мне посмотреть на берег. Он интересовался подробностью моего
переживания, он хотел знать только то, с чем я встретился,
когда он велел мне посмотреть на берег. Он интересовался
подробностями. Я описал стену, которую я видел.
- Была ли стена справа или слева? - спросил он.
Я сказал ему, что стена была в действительности передо мной.
Но он настаивал, что она должна была быть или справа, или
слева.
- Когда ты впервые увидел ее, где она была? Закрой свои
глаза и не открывай их, пока не вспомнишь.
Он встал и поворачивал мое тело, когда я закрыл глаза, до
тех пор, пока не повернул меня лицом на восток - в том направлении,
в котором я был, когда сидел перед течением. Он спросил
меня, в каком направлении я двигался.
Я сказал, что я имел движение вперед, впереди передо мной.
Он настаивал, что я должен вспомнить и сосредоточиться на
времени, когда я все еще видел воду, как пузырьки.
- Каким путем они текли? - спросил он.
Дон Хуан убеждал меня вспомнить, и, наконец, я признался,
что пузырьки, казалось, должны были двигаться ко мне справа.
Однако, я не был совершенно уверен, как он хотел. Под его
расследованием я начал осознавать, что я не был способен
классифицировать свое восприятие. Пузырьки двигались ко
мне справа, когда я впервые видел их, но когда они стали
больше, они текли всюду. Некоторые из них, казалось, шли
прямо на меня, другие, казалось, двигались во всех возможных
направлениях. Были пузырьки, которые двигались выше и ниже
меня. Фактически, они были везде вокруг меня. Я вспомнил,
что слышал их шипение, поэтому я должен был воспринимать
их своими ушами так же, как и глазами.
Когда пузырьки стали такими большими, что я смог "взобраться"
на один из них, я "увидел", что они терлись друг
о друга подобно воздушным шарам.
Мое возбуждение усилилось, когда я вспомнил подробности
моего восприятия. Дон Хуан, однако, совершенно не интересовался
этим. Я сказал ему, что видел шипящие пузырьки. Это не был
чисто слуховой или чисто визуальный эффект, но это было
что-то неразличимое, кристально ясное - пузырьки терлись
друг о друга. Я не видел и не слышал их движения - я чувствовал
его; я был частью звука и движения.
Когда я рассказал о моем переживании, я глубоко разволновался.
Я держал его руку и тряс ее в большом волнении. Я понял,
что пузырьки не имели внешнего предела; тем не менее, они
вмещали в себя, и их края меняли форму и были неровными
и зазубренными. Пузырьки сливались и разделялись с большой
скоростью, однако, их движение не было ослепляющим блеском.
Их движение было устойчивым и, в то же самое время, медленным.
Другой вещью, которую я вспомнил, когда рассказывал свое
переживание, было качество цвета, которым пузырьки, казалось,
обладали. Они были прозрачными и очень яркими и казались
почти зелеными, хотя это был не цвет, каким я привык воспринимать
цвета.
- Ты уклоняешься, - сказал дон Хуан. - Эти вещи не являются
важными. Ты задерживаешься на неправильных предметах. Направление
- единственно важный выход.
Я мог только вспомнить, что я двигался без какой-либо точки
отношения, но дон Хуан заключил, что так как пузырьки плыли
последовательно ко мне справа, с юга, вначале, то этот юг
был направлением, с которым я должен был иметь дело. Он
начал повелительно побуждать меня вспомнить, была ли стена
от меня справа или слева. Я старался вспомнить.
Когда дон Хуан "позвал меня" и я всплыл, так сказать,
я думал, что стена была от меня слева. Я был очень близко
к ней и мог различить желобки и выступы деревянной арматуры
или оплубки, в которую был залит бетон. Очень тонкие полоски
дерева были использованы, и рисунок, который они создали,
был компактным. Стена была очень высокой. Мне был виден
один конец ее, и я заметил, что он не имел угла, он был
всюду изогнут.
Он сидел в тишине некоторое время, как бы задумавшись о
том, как расшифровать смысл моего переживания, и, наконец,
сказал, что я не достиг многого и что я не достиг того,
что он ожидал от меня.
- Что же мне полагалось сделать?
Он не ответил, но сморщил губы.
- Ты делал очень хорошо, - сказал он. - Сегодня ты узнал,
что брухо используют воду, чтобы двигаться.
- Но "видел" ли я?
Он посмотрел на меня с любопытством. Он повернул глаза и
сказал, что я должен входить в зеленый туман очень много
раз, пока не отвечу на свой вопрос. Он изменил направление
нашего разговора тонким способом, сказав, что я, в действительности,
не узнал, как двигаться, чтобы использовать воду, но я узнал,
что брухо мог делать это, и он умышленно сказал мне посмотреть
на берег потока, чтобы я мог остановить свое движение.
- Ты двигался очень быстро, - сказал он, - так же быстро,
как человек, который знает, как выполнять эту технику. Мне
тяжело не отставать от тебя.
Я попросил его объяснить, что случилось со мной, с начала.
Он засмеялся, слегка покачав своей головой как будто с недоверием.
- Ты всегда настаиваешь на знании вещей с самого начала,
- сказал он.
- Но там нет начала; начало есть только у твоей мысли.
Я думаю, что начало было, когда я сидел на берегу и курил,
- сказал я.
- Но прежде, чем ты курил, я должен был разгадать, что делать
с тобой, - сказал он. - я должен был рассказать тебе, что
я делал, а я не могу сделать этого, потому что это приведет
меня еще к другому делу. Поэтому, может быть, вещи будут
яснее тебе, если ты не будешь думать о началах.
- Тогда скажи мне, что произошло после того, как я сидел
на берегу и курил.
- Я думаю, что ты рассказал уже мне это, - сказал он, рассмеявшись.
- Было ли что-нибудь важного в том, что я делал, дон Хуан?
Он пожал плечами.
- Ты следовал моим указаниям очень хорошо и не затруднялся
входить и выходить из тумана. Затем, ты прислушивался к
моему голосу и возвращался к поверхности каждый раз, когда
я звал тебя. Это было упражнением. Остальное было очень
легко. Ты просто позволил туману унести тебя. Ты вел себя,
как будто ты знал, что делать. Когда ты был очень далеко,
я позвал тебя снова и велел тебе смотреть на берег, поэтому,
ты должен знать, как далеко ты ушел. Затем я вытянул тебя
назад.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что я действительно путешествовал
в воде?
- Да. И очень далеко, к тому же.
- Как далеко?
- Ты не поверишь этому.
Я попытался убедить его сказать мне, но он прекратил предмет
и сказал, что он должен уйти на время. Я настаивал, чтобы
он, по крайней мере, намекнул мне.
- Мне не нравится оставаться в темноте, - сказал я.
- Ты сам держишь себя в темноте, - сказал он. - думай о
стене, которую ты видел. Сядь здесь на свою циновку и вспомни
каждую подробность этого. Тогда, возможно, ты сам сможешь
открыть, как далеко ты ушел. Все, что я знаю теперь, это
то, что ты путешествовал очень далеко. Я знаю это, потому
что у меня было ужасное время при вытягивании тебя назад.
Если бы я не был рядом, ты мог бы совсем заблудиться и никогда
не вернуться; в таком случае, все, что осталось бы от тебя
теперь, это мертвое тело на берегу ручья. Или, возможно,
ты мог вернуться сам, но в этом я не уверен. Поэтому, оценив
попытку этого, я должен был привести тебя назад, я сказал
тебе очень ясно в...
Он сделал долгую паузу и пристально и дружелюбно посмотрел
на меня.
- Я дойду до гор центральной Мексики, - сказал он, - я не
знаю, как далеко ты ушел - возможно, до Лос-анджелеса, а,
возможно, даже до Бразилии.
Дон Хуан вернулся на следующий день поздно после обеда.
К тому времени я записал все, что я мог вспомнить о моем
восприятии. Когдя я писал, мне пришло на ум пройтись по
берегам ручья вверх и вниз и подтвердить, видел ли я в действительности
детали на каждой стороне, которые могли вызвать во мне образ
стены. Я сделал предположение, что дон Хуан мог заставить
меня пройтись в состоянии оцепенения, и затем мог заставить
меня сосредоточить мое внимание на какой-нибудь стене по
пути. В часы, которые прошли между временем, когда я впервые
обнаружил туман, и временем, когда я вылез из канавы и вернулся
в его дому, я вычислил, что, если он заставил меня пройтись,
мы могли пройти, самое большее, две с половиной мили. Поэтому,
я обошел берега по ручью около трех миль в каждом направлении,
внимательно рассматривая каждую деталь, которая могла бы
иметь отношение к моему виду стены. Ручей был, насколько
я мог сказать, простым каналом, использовавшимся для орошения.
Он был от четырех до пяти футов шириной по всей длине, и
я не мог найти никаких видимых деталей в нем, которые напомнили
бы мне или навязали бы образ бетонной стены.
Когда дон Хуан пришел в дом поздно после полудня, я заговорил
с ним и настоял на прочтении ему моего отчета. Он отказался
слушать и заставил меня сесть. Он сидел лицом ко мне. Он
не улыбался. Он, казалось, думал, оценивая проникающим внутрь
взглядом своих глаз, которые остановились над горизонтом.
- Я думал, что ты должен был осознать к этому времени, -
сказал он тоном, который был, неожиданно, очень суровым,
- что все является смертельно опасным. Вода является такой
же смертельной, как и страж. Если ты не остережешься, вода
заманит тебя. Она почти сделала это вчера. Но для того,
чтобы попасться в ловушку, человек должен хотеть. В этом
твое затруднение. Ты хочешь покинуть себя.
Я не знал, о чем он говорил. Его нападение на меня было
таким неожиданным, что я был сбит с толку. Я слабо попросил
его объяснить мне. Он с неохотой упомянул, что он ходил
к водному каньону и "видел" духа водного места
и имел глубокое убеждение, что у меня были слабые возможности
"видеть" воду.
- Как? - спросил я, действительно расстроенный.
- Дух - это сила, - сказал он, - и, как таковой, он отзывается
только на силу. Ты не можешь потакать себе в его присутствии.
- Как я потакал себе?
- Вчера, когда ты был в воде.
- Я не потакал себе. Я думал, что это был очень важный момент,
и я рассказывал тебе то, что происходило со мной.
- Кто ты такой, чтобы думать или решать, что является важным?
Ты ничего не знаешь о силах, которые заманивают тебя. Дух
водяного места существует вне этого места и может помочь
тебе; в действитедьности, он помогал тебе, пока ты не был
слаб. Теперь я не знаю, какого будет последствие твоих действий..
Ты уступил силе духа водяного места, и теперь он может взять
тебя в любое время.
- Разве было неправильно смотреть на себя, обернувшегося
зеленым?
- Ты покинул самого себя. Это было неправильно. Я уже говорил
тебе это и повторю это снова. Ты можешь выжить в мире брухо,
только если ты воин. Воин обращается со всем с уважением
и не топчет ничего, если он не вынужден делать это. Ты не
обращался с водой с уважением вчера. Обычно ты ведешь себя
очень хорошо. Однако, вчера ты покинул самого себя ради
своей смерти, как проклятый дурак. Воин не покидает самого
себя ни для чего, даже для своей смерти. Воин - это не старательный
партнер; воин недоступен; и если он вовлекает себя во что-то,
то ты можешь быть уверен, что он сознает то, что делает.
Я не знал, что сказать. Дон Хуан был почти сердит. Это расстроило
меня. Дон Хуан редко вел себя со мной таким образом. Я действительно
не имел мысли, что я сделал что-то неправильное. После нескольких
минут напряженного молчания он снял свою шляпу, улыбнулся
и сказал мне, что я должен уйти и не возвращаться в его
дом до тех пор, пока я не почувствую, что приобрел контроль
над своим потаканием себе. Он подчеркнул, что я должен сторониться
воды и не касаться ею поверхности моего тела три или четыре
месяца.
- Я не думаю, что я могу ходить, не приняв душ, - сказал
я.
Дон Хуан захохотал до слез, полившихся из его глаз.
- Ты не можешь ходить без душа+ временами ты так слаб, что,
я думаю, ты побуждаешь меня. Но это не шутка. Временами
ты действительно не имеешь контроля, и силы твоей жизни
свободно берут тебя.
Я поднял вопрос о том, что это по-человечески невозможно
- контролировать себя все время. Он настаивал, что для воина
нет ничего вне контроля. Я поднял вопрос о случайности и
сказал, что то, что случилось со мной у водного канала,
можно было, конечно, классифицировать, как случайность,
т.к. я не имел этого в виду и не сознавал своего неправильного
поведения. Я говорил о различных лицах, имевших несчастья,
которые могли быть объяснены, как случайности; я говорил
особенно о лукасе, старом, очень приятном индейце племени
яки, который серьезно пострадал, когда грузовик, который
он вел, перевернулся.
- Мне кажется, невозможно избежать случайностей, - сказал
я. - Никто не может контролировать все вокруг себя.
- Верно, - сказал дон Хуан резко. - Но не все является неизбежной
случайностью. Лукас не живет, как воин. Если бы он жил так,
то он бы знал, что он ждет и чего он ждет, и он не вел бы
грузовик, будучи пьяным. Он наскочил на скалу у дороги,
потому что он был пьян, и искалечил свое тело ни за что.
- Жизнь для воина - есть упражнение в стратегии, - продолжал
дон Хуан. - Но ты хочешь найти смысл жизни. Воин не заботится
о смыслах. Если бы лукас жил, как воин, - а он имел к этому
возможность, т.к. все мы имеем возможность, - он разметил
бы свою жизнь стратегически. Таким образом, если бы он не
мог избежать случайности, которая поломала ему ребра, он
нашел бы способы ослабить это происшествие или избежать
его последствий, или бороться против них. Если бы лукас
был воином, то он не сидел бы в своем развалившемся доме,
умирая от голода. Он бы бился до конца.
Я изложил альтернатиыу дону Хуану, используя его в качестве
примера, и спросил его, что будет в результате, если бы
он сам был бы вовлечен в несчастный случай, и ему отрезало
бы ноги.
- Если бы я не смог помочь этому и потерял бы свои ноги,
- сказал он,
- я не смог бы быть человеком сколько-нибудь дольше и, поэтому,
я соединился бы с тем, кто ждет меня вне этого места.
Он сделал широкий жест своей рукой, чтобы показать все вокруг
себя. Я заспорил, что он неправильно понял меня. Я намеревался
указать, что было невозможно для любого отдельного человека
предвидеть все перемены, включенные в его повседневных действиях.
- Все, что я могу тебе сказать, - сказал дон Хуан, - это
то, что воин всегда недоступен; он никогда не стоит на дороге,
ожидая, чтобы его стукнули по голове. Таким образом, он
сводит к минимуму свои возможности непредвиденного. То,
что ты называешь случайностью, в большинстве случаев очень
легко избежать, если не быть идиотом, живущим спустя рукава.
|
